Учение о двойственной истине в разные эпохи выражает совершенно различное социальное содержание. В период восходящего развития буржуазии оно было призвано разделить веру и знание (ограничить веру, чтобы дать место знанию), а в период ее нисходящего развития оно пытается примирить веру и знание (ограничить знание, чтобы дать место вере), т. е. при своем возникновении это учение играло в известной мере прогрессивную роль, а теперь — реакционную. Если Бруно, Галилей и другие пленники инквизиции своими ухищрениями пытались спасти науку от власти религии, то современные реакционные философы своими разглагольствованиями о двойственной истине стараются, наоборот, спасти религию от натиска науки. И многие теологи в настоящее время поддерживают «доктрину» о двойственной истине, когда-то столь ей противную, ибо в интересах самосохранения приходится как можно более «ладить» с наукой!
Настоятельная необходимость естествознания для развития материальных производительных сил вела к тому, что в странах Европы науки о природе развивались довольно бурно. Особенно значительны были успехи астрономии, но эта наука (в первую очередь такой ее раздел, как небесная механика) прочно стояла на базе коперниканства.
Мракобесам приходилось считаться с этим неприятным для них фактом, но им не легко было выбраться из затруднительного положения.
В 1758 г. папа Бенидикт XIV добился тайного постановления о более терпимом отношении к учению Коперника, но это постановление осталось на бумаге. Например, когда вскоре после этого астроном Лаланд ходатайствовал об исключении произведений Галилея из списка запрещенных книг, то из этого ничего не вышло. Только в 1820 г. в связи с составлением римским астрономом Сеттеле учебника, в котором система Коперника объявлена была твердо доказанным фактом, католические богословы вынуждены были опять заняться этим вопросом.
Дело в том, что духовный цензор, в согласии с неотмеченным постановлением 1616 г., отказался разрешить учебник к выпуску, если Сеттеле не исправит изложение в том смысле, что будет рассматривать учение Коперника лишь как гипотезу. Автор обратился к папе Пию VII, который передал вопрос на рассмотрение конгрегации при Ватикане; последняя 11 сентября 1822 г., после двухлетней возни, вынесла одобренное папой постановление о разрешении издать эту книгу в том виде, как она написана Сеттеле. Кардиналы в конце концов заявили, что «в Риме разрешается печатание и выпуск в свет произведений, в которых, в согласии с общими воззрениями современных астрономов, утверждается взгляд о движении Земли и неподвижности Солнца».
Характерно следующее обстоятельство. Когда в 1829 г. в Варшаве воздвигли Копернику памятник, это был народный праздник: улицы были переполнены народом, направлявшимся к монументу, окна были украшены гирляндами цветов. Однако же назначенная в церкви торжественная служба не состоялась: толпа наполнила церковь, но алтарь оставался пустым. Ждали долго, терпеливо, но время шло, и ни один патер не явился! Католическое духовенство считало, что оно не вправе почтить своим присутствием в церкви память каноника, книга которого была осуждена святым престолом за два века до этого.
Лишь шесть лет спустя, в 1835 г., католическая церковь, скрепя сердце, вычеркнула сочинения Коперника, Галилея, Кеплера и других основателей современной астрономии из списка запрещенных книг. Церковь решилась исключить эти книги из списка запрещенных книг лишь тогда, когда никто уже не интересовался мнениями папы и кардиналов по естественнонаучным вопросам. При этом в качестве курьеза упомянем, что в конце XIX в. Рим сделал серьезное замечание одному монаху, выпустившему книгу против Коперника. Времена меняются, так что неудобно, чтобы храбрый божий воин оказался в смешном положении!
В России запрет с учения Коперника был снят (хотя и иными путями) гораздо раньше, но это нисколько не меняет существа дела. Ведь если учение Коперника со всеми вытекающими из него выводами — не ересь, а истина, то что же представляет собой библейская картина миростроения и мирообразования, как не собрание древних сказок, пережитков первобытных воззрений? Однако духовенство старательно замалчивает этот неизбежный вывод: от слов библии оно отойти не смеет, ибо ясно, что одна неприкрытая уступка в этом направлении обязательно повлечет отход по всему фронту. Остается поэтому волей-неволей следовать ироническому совету Галилея об иносказательных толкованиях неприятных мест писания. И вот представители духовенства начинают изощряться в этом плане, заявляя, что мир создан не в шесть дней, а в шесть длинных периодов, что светила не были созданы в четвертый день, а лишь стали тогда видимыми для обитателей Земли, и т. д.
Заслуживает упоминания хитроумная уловка астронома иезуита Брауна, который признает, что «Моисей строго следует геоцентрическому взгляду на мир». Но, — продолжает иезуит, — «можно ли на основании этого сделать упрек Моисею в том, что он является противником коперниковской системы, как это не раз утверждалось?» Браун дает на этот вопрос отрицательный ответ, придерживаясь (следуя за Галилеем) того взгляда, что Моисей хочет рассматривать «только процессы, которые важны для жителей Земли», совершенно не касаясь других миров, и что только поэтому «теория Моисея» и является геоцентрической. «Для Моисея, — говорит Браун, — изображение событий на Земле является единственным пунктом его рассказа. Что существует еще Вселенная, этого он просто не касается, потому что он обращается со своим рассказом к дикому народу, который таких познаний не имел даже в малейшей степени». Но этот ловкий «толкователь» книги Бытия совершенно замалчивает тот факт, что геоцентризм неразрывно связан с религиозным мировоззрением и что догмат искупления необходимо основывается на этом учении.
Для характеристики отношения современного католицизма к науке особый интерес представляет «догматическая конституция католической церкви», одобренная (под влиянием роста атеизма) Ватиканским собором в 1870 г. Считая, что разум должен оставаться покорным слугой веры, она провозгласила «ложным всякое утверждение, которое противоречит просвещенной истине веры», и поэтому запретила верующим поддерживать в качестве правильных выводов науки «те мнения, которые известны как противные учению веры, особенно когда они осуждены церковью». При этом характерно, что, провозглашая верховенство веры над знанием, папство надевает на себя личину друга науки. Оно говорит, что «церковь не противится совершенствованию наук», что «церковь не пренебрегает выгодами, которые проистекают от наук для жизни человека».
Победа капитализма над феодализмом привела к тому, что папство стало на службу буржуазии, а поэтому уже не может прямо, по-прежнему выступать против медицины, агрономии, техники. Ведь на почве науки сделаны все те успехи техники, без которых капитализм невозможен. Папство делает науке даже такой поклон: «церковь признает, что науки произошли от бога — бога знания». Но тут же оно заявляет, что хотя науки произошли от бога, но они все-таки нуждаются в узде, намордниках, цепях, ибо иначе они могут «переступить должные границы и произвести смятение в области веры». Верующим строго запрещено самостоятельное исследование или толкование «священного» писания: «Для того, чтобы воздержать беспокойные умы, которые могут давать ложные истолкования, постановлено, в обновление решений Тридентского собора, что никто не может толковать священное писание противно тому смыслу, в каком его истолковывает святая мать — церковь, которой принадлежит такое истолкование».
Современные лютеранские богословы заняли в общем такую позицию: они заявляют, что библия не является авторитетом в вопросах науки, а имеет дело лишь с религией — с тем, что якобы касается «нравственной стороны» жизни. Так, лютеранский богослов Е. Деннерт говорит: «Библия для меня — божье слово и откровение, но не в чисто земных и естественных вещах: библия и ее сказание о сотворении мира не учебник естествознания. Откровение в библии относится к вечным сторонам человеческой души».
С XX в. на такую же точку зрения встали те православные богословы (например, протоиереи А. Кудрявцев и Клитин), которые в царской России преподавали богословие в университетах, где, конечно, невозможно было отстаивать библейское представление о мире. Они исходили из того, что православная церковь уже давно вынуждена примириться не только с коперниканством, но и с отношением Галилея к «священному писанию». Однако, чтобы «спасти то, что еще можно спасти», они тоже стали уверять, что библия не имеет никакого отношения к вопросам чисто научного характера. Следовательно, многие богословы даже готовы пожертвовать авторитетом библии в вопросах естественнонаучных, чтобы сохранить религиозно-нравственное учение — одну из важнейших идеологических опор эксплуататорских классов.
Католические богословы давно уже пытаются как-то оправдать поведение церкви в процессах Галилея, но все их «разъяснения» поражают своим лицемерием и легко опровергаются всеми фактами. Обычно они заявляют, будто церковь вовсе не считала учение о движении Земли ересью и что будто Галилей был осужден не за утверждение движения Земли, а за другие грехи.
Уже в 1850 г. католический теолог Марини уверял, будто изучение документов дела Галилея ведет к заключению, что в преследовании и осуждении Галилея виновата не церковь, а виноват… сам Галилей. Все дело якобы в том, что Галилей вел себя «неумно»: он проявил «упорство» в отстаивании богословских (а не астрономических) идей, занявшись толкованием библии. Другие теологи стали объяснять процесс Галилея как результат его непочтительности к папе Урбану VIII или же как следствие спора между двумя группами профессоров (аристотеликов и сторонников экспериментального метода), а также, наконец, и разными другими подобными причинами, ничего общего с учением Коперника не имеющими.
Дело дошло до того, что в 1958 г. Ватикан в одном из своих официозных изданий выступил даже с ложным утверждением, будто католицизм вовсе не преследовал новое учение о мире, ибо, мол, книга Коперника «не была враждебна христианскому учению». Там мы читаем: «Только позже, когда начатая протестантами борьба против гелиоцентрических взглядов нашла ряд влиятельных сторонников среди католического духовенства, книгу Коперника осудили. В ней не было ничего противоречащего христианскому учению, но так как тогда поднялись разлад и споры, то сочли необходимым их прекратить. К тому же система Коперника в то время была только гениальной догадкой, а не научной истиной, основанной на точных доказательствах. Противники системы Коперника потому и боролись против нее, что считали старую систему научно доказанной, а взгляды Коперника необоснованной гипотезой. Когда теория Коперника была научно доказана, никто из представителей церкви не возражал больше против нее».