[14]. К этому можно добавить, что «Яхвисту» приписывается национально-религиозный пафос, «радостнейшее утверждение земледельческой культуры, национально-государственной власти и культа»[15]. «Элохисту» присущ, как полагают, духовный этос; в нем также сильно израильское самосознание и гордость на свой манер, но здесь связь религиозного и национального очень ослаблена[16]. В «Жреческом кодексе» видят искусственную конструкцию, возведенную с математической точностью[17]. Однако применение этих признаков открывает широкий простор для всякого рода субъективных построений, в результате чего структуры отдельных источников по представлениям различных авторов не совпадают. Подобные расхождения дают основание усомниться в надежности и объективности принятых критериев.
Существенным представляется также следующее. «Документальная гипотеза» фактически разрушает единство дошедшего до нас текста, который следует изучать прежде всего как исторически сложившийся цельный комплекс, т. е. так, как он реально существовал и существует. Кажется маловероятной и предполагаемая «документальной гипотезой» метода работы составителя Пятикнижия: он будто бы выхватывал отдельные куски и фрагменты из различных источников (иногда обрывки фраз, отдельные слова) и их компилировал; но при такой «работе» не мог сложиться текст того художественного и идейного уровня, того единства, которое отличает Пятикнижие. К тому же «документальная гипотеза» фактически игнорирует имеющиеся в Библии указания на реально существовавшие тексты, прозаические и поэтические, которые, несомненно, были использованы составителем Пятикнижия.
Одновременно с разработкой «документальной гипотезы» шла и работа по датировке отдельных постулировавшихся ею элементов Пятикнижия. В 1805 г. В. М. Л. де Ветте предложил гипотезу, отождествлявшую «Второзаконие» с Книгой Закона, найденной при ремонте Иерусалимского храма в 621 г. до н. э.[18]. Он исходил из того, что реформы иудейского царя Иосии, начавшиеся этой находкой, привели к установлению единобожия Яхве и централизации его культа в Иерусалимском храме (II Цар. 23:4-9), что соответствует предписаниям «Второзакония» (Втор. 12:2-8; 14:23). По приказанию царя Иосии была отпразднована пасха; предписание праздновать пасху содержит и Второзаконие (16:1-8). В 1853 г. Г. Рейсе высказал мысль, что «основной источник» («Жреческий кодекс») является позднейшей частью Пятикнижия; она была обоснована и развита К. Х. Графом[19] и Ю. Вельхаузеном[20]. По их мнению, «Жреческий кодекс» соответствует обстановке, существовавшей в послепленный период; они предложили датировать его составление временем деятельности послепленного законодателя Эзры (ок. 444 г. до н. э.). «Яхвист» и «Элохист» обычно датируются началом 1 тысячелетия до н. э. По мнению Э. Зеллина[21], «Яхвист» возник, по-видимому, в царствование Давида или Соломона (Х в. до н. э.), а «Элохист» появился позднее. Как полагает О. Эйссфельдт[22], древнейшим был «Светский источник», возникший между 950--850 гг. до н. э., а «Яхвист» появился в середине VIII в. до н. э., хотя возможна и более ранняя датировка.
Наряду с «документальной гипотезой» разрабатывались и иные теории, не получившие, однако, столь широкого распространения и общего признания. Так, П. Фольц и В. Рудольф[23] полагали, что существовало только одно изложение предания — «Яхвист», тогда как «Элохист» не более чем интерполятор, вносивший свои дополнения. П. Фольц отрицал и существование «Жреческого кодекса» как самостоятельного источника. З. Мувинкель[24] отрицал существование «Элохиста» как самостоятельного источника. «Яхвист», по его мнению, является памятником иудейской придворной историографии и должен быть датирован временем около 800 г. до н. э. «Жреческий кодекс», как считал 3. Мувинкель, был составлен для послепленной иудейской общины; он представляется сочетанием исторического и законодательного источников. Некий редактор соединил оба источника воедино.
«Кристаллизационная гипотеза», разработанная А. Клостерманом[25], исходила из того, что в царствование Иосии была найдена лишь часть Второзакония. Между тем существовало «доиосианское» Пятикнижие, чью основу составлял Закон, к которому впоследствии присоединились повествовательные тексты. Находка в Иерусалимском храме завершила процесс формирования Пятикнижия. Согласно гипотезе И. Энгнелла[26], в Пятикнижии нашли отражение различные циклы традиции, бытовавшие как в устной, так и в письменной форме. Один из них — «Жреческий» цикл («Четверокнижие»), другой — «Второзаконие» и примыкающие к нему исторические книги.
Проблема происхождения «Второзакония» также является объектом дискуссии. Г. Хельшер утверждал, что оно было составлено в послепленный период[27]. А. Альт, признавая допленное происхождение Второзакония, локализовал его в Израильском царстве; откуда оно было доставлено в Иерусалимский храм и хранилось там[28]. По Э. Робертсону, Второзаконие было составлено под руководством и при участии пророка Самуила, т. е. в XI в. до н. э.[29].
II
Пятикнижие, в том виде, как оно дошло до нас, представляет собой, о чем уже говорилось выше, цельный литературный комплекс, связанный единством повествовательного сюжета и идейного содержания. Отсюда вытекает требование изучать Пятикнижие именно как литературное целое. Прежде всего это относится к проблеме датировки.
Строго говоря, датирующими факторами Пятикнижия являются следующие. Упоминание верблюдов как домашних животных, в том числе и предназначенных для верховой езды (см., например, Быт. 12:16; 24:10-11), дает основание датировать повествование временем не раньше XIV-XIII вв. до н. э., когда имело место их одомашнивание. Географическое название «Арамейское Двуречье» (Быт. 24:10-11) могло возникнуть только после появления в Северной Месопотамии арамеев, т. е. не раньше последних веков II тысячелетия до н. э. Упоминание «горы Арарат», т. е. Урарту (Быт. 8:4), ставит хронологический предел, раньше которого Пятикнижие едва ли могло появиться: первая половина XIII в. до н. э., когда Урарту (Уруатри) впервые упоминается в ассирийских исторических текстах. Рассказ о том, что Авраам жил в стране филистимлян (Быт. 21:34), и упоминание царя филистимлян Авимелеха (Быт. 26:1,8) ведут ко времени после XIII в. до н. э., т. е. после того, как филистимляне среди «народов моря» появились на Ближнем Востоке и осели на юго-западном побережье Палестины (первоначально Палестина — это «страна филистимлян» на морском берегу). Заметим, кстати, здесь и явные анахронизмы: правители филистимлян назывались сéрен (слово, этимологически соответствующее греч.- τύρυυος «тираны»), а не царями; последний титул появляется только в первой половине 1 тысячелетия до н. э. Имя Авимелех — семитское и могло быть дано повествователем либо проникнуть к филистимлянам, не являвшимся семитами, в результате семитского влияния, т. е. значительно позже того времени, когда филистимляне осели в Палестине. Границы Обетованной земли (Быт. 15:18) соответствуют владениям царя Соломона (Х в. до н. э.). То обстоятельство, что Моисей назван царем Израиля (Втор. 33:5), ведет к ситуации, когда в иудейско-израильском обществе существовала царская власть, т. е., вероятнее всего, к первой половине 1 тысячелетия до н. э. Наконец, включение в Пятикнижие законов и моральных увещаний дает основание датировать интересующий нас памятник временем существования государства в иудейско-израильском обществе, т. е. первой половиной 1 тысячелетия до н. э. Это тем более вероятно, что законы Пятикнижия регулируют отношения, сложившиеся в оседлом земледельческом обществе, причем, как увидим далее, Законодатель считает нужным регулировать права и возможности царя, с тем чтобы не повторилась ситуация, существовавшая в царствование Соломона. В послепленный период эти и многие другие законы Пятикнижия утратили свою актуальность.
Важным датирующим фактором является то, что Пятикнижие было и остается до наших дней священным писанием самаритянской общины.
Самаритяне сложились как этническая общность на территории древнего Израильского царства после того, как оно было разрушено ассирийцами в 722 г. до н. э., а его население было уведено в Северную Месопотамию и растворилось там среди местного населения. На освободившиеся земли ассирийские завоеватели переселили жителей ряда областей, находившихся под их властью, в том числе выходцев из Месопотамии, арамеев и арабов (см. II Цар. 17:24; FI. Ios. Ant. 10, 184). Эти переселенцы, смешавшиеся с остатками израильского и ханаанейского населения, восприняли культурно-религиозные традиции Израиля, связанные с Яхве, и активно их поддерживали; впрочем, в религиозной жизни самаритян в конце VIII-VII вв. почитание Яхве как местного бога Палестины уживалось с их традиционными «языческими» культами (см. II Цар. 17:25-41 ). Очевидно, в этот период Пятикнижие — манифест воинствующего монотеизма — не могло быть священным писанием самаритян. Столь же мало вероятно, что Пятикнижие было воспринято самаритянами в послепленный период. Создание в конце VI в. до н. э. иудейской гражданско-храмовой общины с центром в Иерусалиме и восстановление Иерусалимского храма Яхве осуществлялись в ситуации резкой конфронтации с остальным населением Палестины, прежде всего с самаритянами. Вражда иудеев с са