Вернувшись из школы, я жадно выхлебывал бутылку колы, вяло прожевал холодную скучную котлету и устраивался под жужжащим вентилятором на диване с книжкой фэнтези в руках.
Сейчас я понимаю, что неподвижное стояние этих дней, их безразличное спокойствие должны были меня насторожить, но мною владела ленивая расслабленность, а монотонное жужжание вентилятора, с трудом раздвигавшего своими лопастями густой воздух, притупляло мой слух.
Я так никогда и не узнаю, каким образом и почему решилась матушка отдать меня в ученики к Аптекарю. Что подвигло ее, ревниво оберегавшую меня от любых влияний (а по ее мнению, все влияния, кроме ее собственного, были для меня пагубны), своими руками свести меня с человеком такого блеска и обаяния, как Аптекарь? Действительно ли озаботилась она моим будущим или решила использовать меня в игре, в которой, как всегда, надеялась обвести всех вокруг пальца? А может быть, Аптекарь околдовал ее, опоил одним из своих зелий? Даже такая малость (а может, и не малость, ведь утверждал же Аптекарь, что обстоятельства встречи никогда не бывают случайными и только глупец склонен не придавать им значения), так вот, даже обстоятельства встречи и знакомства двух этих людей, встречи, изменившей жизнь не только нас троих, но и множества других людей, известны мне исключительно со слов матушки, чего явно недостаточно, ибо, будучи натурой увлекающейся и творческой, она видела не то, что было, а то, что ей хотелось видеть, и фантазии свои не только выдавала за чистую монету, но и принимала за нее. Все это навсегда спрятано в тени кулис, куда мне доступа нет, так что для меня действие началось в тот момент, когда подобно занавесу распахнулись портьеры и вспоровший вязкую дрему сиесты острый стук каблуков возвестил о появлении на сцене моей матушки.
Итак, поставив на стул тяжелую сумку с продуктами, облегчив душу проклятиями в адрес погоды, правительства, города, его жителей и жизни в целом и завершив, по своему обыкновению, иеремиаду риторическим вопросом, почему все сыпется именно на нее, она приготовила себе кофе, присела к столу, щелкнула зажигалкой и, выпустив струю дыма, объявила:
— Я решила, что пора тебе всерьез начать думать о своем образовании.
Я отложил книжку. День, так медленно и спокойно текший по своему обычному пути, оказался чреват непредвиденными и малоприятными осложнениями. Всякий раз, когда у матушки возникали идеи по поводу моего будущего, это грозило нежелательными изменениями привычного течения моей жизни. И вообще, будущее свое я представлял слабо, разумно полагая, что оно так или иначе случится, а разговоры на эту тему тянули за собой рассуждения о необходимости приобрести хорошую специальность, о том, что значит быть настоящим человеком и хорошим сыном, и чем матушка ради этого жертвует. Впрочем, выхода у меня не было, и, сделав заинтересованное лицо, я преданно на нее уставился.
— Представь, — начала она низким таинственным голосом, — у меня разболелась голова. Чудовищно. Боль адская, — матушка томно прикрыла глаза, — как моя жизнь. — Сделав паузу, она постучала пальцем по сигарете, и серый столбик пепла бесшумно осыпался в пепельницу. — А у меня впереди… Ну, да ты знаешь… — Сигарета описала в воздухе светящуюся спираль. — Короче, я заскочила в первую попавшуюся аптеку. От боли не то что ничего не соображаю — ничего не вижу. Стою у прилавка. И вдруг, представь себе, слышу сзади голос: «Таблетка вам не нужна. Позвольте». И чувствую, к голове моей кто-то прикасается. А у меня не то что повернуться, ответить сил нету. Я, знаешь, вроде как хотела сперва испугаться: ну что это такое, незнакомый человек, и сразу за голову, но, — глаза матушки расширились, — чувствую я, что из пальцев этих прямо в меня идет энергия! Боль исчезает, растворяется, меня охватывает такой покой, такое блаженство… Будто я в рай возношусь. — Матушка, словно прислушиваясь к своим ощущениям, снова сделала долгую паузу. — Да, словно в рай. И чувствую, вся наполняюсь этой энергией, будто заново на свет родилась!
Она потушила сигарету, как всегда недокуренную, вытащила из пачки новую и прикурила.
— И тут голос — приятный такой — говорит: «Вот и все. И никаких таблеток не надо». Поворачиваюсь: видный такой мужчина. Ну, я, конечно, поблагодарила. «Вы что, — говорю, — волшебник?» В общем, он пригласил меня кофе выпить. «Я сам вам сготовлю», — говорит. Короче, он готов взять тебя в ученики.
— Кто, волшебник?
— Да нет. — Матушка раздраженно дернула щекой. — Какой волшебник? Он аптекарь. Но не просто. Хозяин аптеки. Исключительный человек. Умница. И как-то сразу доверие вызывает. Я и сама не заметила, как час с ним проговорила. Кофе, кстати, изумительный. Как в Италии. И почему это нигде, кроме Италии, кофе готовить не умеют? Так вот. Я ему, естественно, про тебя тоже рассказала. Какой ты у меня замечательный. Талантливый. — Она потянулась и взъерошила мне волосы. — И аптекарь, представь, сам предложил тобой заняться. Поэтому…
Вот уж чего я никак не ожидал! Фармакология, насколько я знал свою матушку, с ее тягой ко всему яркому, необычному, эффектному, никак не могла значиться в реестре привлекающих ее занятий.
— Ты не понимаешь. — Матушка словно догадалась, о чем я думаю. — Фармакология — это уменьшенное отражение космических процессов. Микрокосм, в котором отражается макрокосм.
Правильно или нет она цитировала (а что это была цитата, я не сомневался), не знаю. Впрочем, и матушка, и Аптекарь имели склонность к эффектно звучащим формулировкам, правда, Аптекарь имел обыкновение придавать им несколько ироничный оттенок.
Я даже и не пытался как-то противоречить оживленно говорящей матушке. Похоже, этот Аптекарь действительно зарядил ее какой-то энергией. Сама мысль о запахах аптеки, о пилюлях, таблетках, настойках, мазях и кремах была мне отвратительна. И хотя любые попытки спорить с матушкой были пустой тратой времени, ибо все равно дело заканчивалось тем, что я повиновался ее воле, я все же попробовал увернуться от надвигающейся угрозы.
— Мамуля, — сказал я, пытаясь придать своему голосу необходимую искренность, — ты ведь сама столько раз говорила, что круглыми сутками надрываешься для того, чтобы я мог учиться в хорошей частной школе, что мне необходим отличный аттестат, что…
— Да, сынок. — Матушка с гордостью взглянула на меня. — Да, я всем пожертвовала ради тебя, и нет ничего, слышишь, ничего, что бы я для тебя не сделала. Да, естественно, твоя школа — лучшая в городе, но, — она подняла глаза вверх, — чего она стоит, эта лучшая школа? Чего стоят твои учителя, жалкие продукты провинциальных колледжей, евнухи от науки, неспособные ее оплодотворить, лишенные воображения и полета, чему они могут научить такого ребенка, как ты! — Голос матушки звенел, на щеках выступил румянец, но затем голос ее, обретя элегические обертоны, упал почти до шепота: — Но ты уже не ребенок, — четырнадцать лет! Боже, как время бежит! — Она кинула взгляд в зеркало и поправила прическу. — И тебе нужны учителя, достойные такого ученика. Подумай, если бы только я смогла купить тебе рояль (Господи, пронеси! — взмолился я), у кого бы ты предпочел заниматься: у Горовица, Баренбойма, Листа или у лабухов из музыкальной школы?
Я пожал плечами: подобный вопрос никогда не приходил мне в голову.
— Так вот, — матушка лукаво улыбнулась, — он — человек грандиозного масштаба. Калибр супер. Двести вольт в одну розетку. Мне понадобилось зайти в удобства, и как ты думаешь, что я там обнаружила?
Я снова пожал плечами: дальше отсутствия туалетной бумаги мое воображение не шло.
— На стенах в рамках висят дипломы. — Матушка подняла палец. — Оксфорд. Кембридж. Почетный доктор Гарварда. Сорбонны. Иерусалима. Член Королевских обществ. Академик. Премия Вольфа. Аденауэра, Лейдена. И это только то, что мне удалось рассмотреть… И какая скромность! — Она задумчиво покачала головой. — Ну и, понятное дело, связи. А кроме того, — оживилась матушка, — ты только представь, аптекарь собирается тебе платить за учебу!
Отложив книгу, я уставился в окно. День был безнадежно испорчен. Вечером я послушно поплелся за матушкой на встречу с Аптекарем.
И по сей день в мельчайших деталях мне памятно все, что я видел по дороге от нашего дома до аптеки. Трехцветная кошка на подоконнике дома номер четыре по улице Эйнштейна, молодая дама в шляпке и полосатой юбке с абрикосовым пуделем на террасе кафе «Реал». Дама, покачивая ногой, обутой в светлую туфлю с совершенно новой подошвой, пила лимонад. Время от времени, любуясь матовым блеском кожи, она вытягивала носок и легонько поводила им из стороны в сторону… Свидетельствует ли мое пристальное внимание ко все обстоятельствам этого пути о том, что я подсознательно ощущал важность, судьбоносность ожидающей меня встречи? Не знаю…
Минут через пятнадцать мы свернули в переулок, в конце которого стоял похожий на старинный амбар круглый двухэтажный дом со светящейся вывеской. В центре красного фона был изображен белый круг с надписью «Аптека Плацебо» посередине. На скамейке, справа от двери, притулилась старуха, несмотря на жару закутанная в длинную темную накидку. Увидав нас, она с неожиданной резвостью вскочила и заковыляла к противоположной стороне переулка, где стоял огромный платан. Мы подошли к двери. Я оглянулся. В темноте фигура старухи сливалась с тенью дерева, и я, скорее всего, не смог бы ее разглядеть, если бы не острое, почти физическое ощущение устремленного на меня взгляда.
— Ну, что ты застрял?
Матушка дернула меня за рукав. Дверь распахнулась, и мы вошли внутрь.
Услышав звук колокольчика, молодая светловолосая женщина, стоявшая за прилавком, оторвала глаза от книги и приветливо улыбнулась:
— Чем могу помочь?
Матушка назвала свое имя.
— Нас ждут.
Женщина перевела взгляд на меня. Ее тронутые светлой помадой губы продолжали улыбаться. Она смотрела на меня, но не обидно — разглядывать человека можно по-разному, — а с какой-то удивленной радостью, будто младшего брата, которого давно не видела.