– Вот что, парень. Ты ошиваешься здесь уже давным-давно. Наверняка наворовал кучу всякого добра. Покажи скорей, что ты для меня приготовил. Мне известно, что ты стал любимчиком султанской дочурки. И конечно же, сумел этим воспользоваться.
Джахан невольно сморщился, когда капитан упомянул о Михримах. Откуда он узнал о ней? Впрочем, чему удивляться? Здесь даже у стен есть глаза и уши. Стараясь говорить твердо и спокойно, Джахан произнес:
– Эфенди, проникнуть во дворец не так-то просто. Возле каждой двери стоят стражники.
– Хватит болтать. Показывай, что ты для меня припас.
Голос капитана Гарета резал воздух подобно лезвию. Лицо его потемнело, шрам стал багровым.
Все, что ему удалось украсть, Джахан хранил в саду, под кустом сирени. Капитан проворно схватил сапфировую брошь и спрятал ее в карман. Взглянув на все остальное, он издал какой-то сдавленный звук, словно прикусил язык. Джахан не сразу понял, что старый морской волк смеется. Но когда приступ веселья прошел, лицо его стало угрюмым.
– Это всё? Зачем мне эта ерунда! Ты что, издеваться надо мной вздумал, паскудник?
– Я же сказал, во дворец очень трудно…
Одним стремительным движением капитан выхватил кинжал и приставил его к горлу мальчика.
– Ненавижу врунов, – процедил он. – А ты, я вижу, из их числа. Так что придется вспороть тебе глотку. Если только ты не назовешь веской причины, по которой с этим делом стоит повременить.
Кончик лезвия царапал кожу. Джахан несколько раз судорожно сглотнул.
– У меня… есть хорошая новость, – выдохнул он. – Я скоро буду помощником… главного придворного строителя.
– И что из этого?
– Мы станем строить мечети… по приказу султана. Через наши руки будут проходить большие деньги.
Острие кинжала перестало царапать шею. Капитан Гарет отступил на шаг и окинул мальчика испытующим взглядом, словно видел его в первый раз.
– Говори! – приказал он.
– Когда речь идет о мечетях, которые возводит зодчий Синан, султан не скупится. На мрамор для строительства он тратит больше денег, чем на драгоценности и украшения для себя и своей жены.
– Что ж, посмотрим… – хрипло прошептал капитан. – Из дворца тебе не удалось стащить ничего стоящего, авось поживишься на строительстве. Запустишь руки в казенные денежки. И отблагодаришь наконец-то своего спасителя. Я ведь спас тебе жизнь на этом чертовом корабле, надеюсь, об этом ты не забыл? Будь умницей, не вынуждай меня пожалеть об этой маленькой услуге и забрать ее обратно.
– Положитесь на меня, эфенди. Я сумею вознаградить вас за долгое ожидание. Вы будете богаты. Совсем скоро, Иншаллах.
В этот момент Джахан и сам искренне верил в то, что говорил.
* * *
К концу лета в Оттоманской империи вспыхнула эпидемия нового недуга. Он сопровождался язвами, рвотой, жаром и заканчивался смертью. Болезнь эту, которая начиналась с появления красноватых пятен на коже, называли «плевок шайтана». В течение нескольких дней недуг унес множество жизней. Среди жертв смертельной болезни оказался и шехзаде Мехмед, юноша двадцати одного года, старший сын Сулеймана и Хюррем, зеница их очей.
Султан был безутешен. Облаченный в одежды из грубой ткани, он проводил целые дни в молитве, отказываясь кого-либо видеть. Весь Стамбул скорбел вместе со своим повелителем. Светильники горели тускло, разговоры велись приглушенными голосами. Лавки закрывались рано. Никто не играл свадеб, не праздновал бар-мицву, не справлял обряд обрезания. Рыбачьи лодки бесшумно скользили по поверхности воды. Казалось, печаль – это спящий ребенок, которого ни в коем случае нельзя разбудить. Сказители на базарах, горластые уличные торговцы и даже бродячие артисты, которые прежде вставали и ложились с песнями, ныне погрузились в безмолвие. Тишину нарушал лишь шум дождя. Он изливался на землю в таком изобилии, как будто небо тоже плакало, разделяя людскую скорбь.
В один из таких дождливых дней слон и погонщик в первый раз удостоились визита Сулеймана Великолепного.
Горе изменило султана до неузнаваемости. В этом человеке с ввалившимися щеками, опущенными плечами и желтоватой кожей трудно было узнать всесильного повелителя, которого Джахан приветствовал на Ипподроме. Лишь благодаря страже, следующей за Сулейманом по пятам, Джахан догадался, кто оказал им великую честь своим посещением. Он поспешно согнулся в благоговейном поклоне.
– Я помню тебя и твоего слона, – изрек султан.
Джахан невольно вспыхнул, вспоминая события того злосчастного дня.
– Как твое плечо?
– Полностью зажило, о светлейший повелитель.
– А что ест этот огромный зверь? Поведай мне, погонщик.
Джахан исполнил приказ, подробно рассказав о том, какую пищу предпочитает Чота, а также о том, что слон любит купаться в грязи и обливать себя водой. Он чувствовал: это помогает султану немного отвлечься от терзающей его сердце печали.
– Наиболее уязвимое место на теле слона – хобот, – сообщил Джахан. – В хоботе нет костей, одни лишь мускулы, и он одновременно служит слону и носом, и верхней губой, и рукой. Благодаря ему мой подопечный не только дышит и ощущает запахи, но при помощи хобота он также пьет и ест, окатывает себя водой, чешет уши и трет глаза.
Еще Джахан рассказал, что левши и правши бывают не только среди людей, но и среди слонов. Чота, например, левша: он предпочитает действовать левым бивнем.
– Странно, что у такого громадного зверя столь жалкий и тонкий хвост, – заметил султан. – Может, тем самым Аллах желает напомнить, что даже сильнейший из нас имеет свои слабые стороны?
Смущенный Джахан счел за благо промолчать. К счастью, Сулейман продолжал, не дожидаясь ответа:
– Главный придворный строитель сказал, что вы со слоном станете помогать ему в работе.
– Если на то будет ваше соизволение, о светлейший повелитель.
– Что ж, тогда в самом скором времени вы отправитесь на строительство, – заверил мальчика собеседник.
Лишь позднее Джахан выяснил, о каком строительстве говорил властелин мира. Великий султан приказал Синану возвести мечеть в память о своем умершем сыне. Как известно, в этом изменчивом мире все быстротечно и ненадежно, но мечеть из мрамора должна была простоять века.
И вот 7 сентября, в благоприятный для начала строительства день, скрупулезно высчитанный главным придворным астрономом Такиюддином, Джахан оказался на месте будущей мечети. Он своими глазами видел, как лопата строителя впервые вонзилась в землю. Углы будущего здания были щедро политы кровью сорока овец и сорока баранов, которых принесли в жертву. Мясо этих животных сварили в огромных котлах и раздали бедным и больным проказой. В толпе зрителей, наблюдавших за церемонией, Джахан заметил Эбуссууда-эфенди, в высоченном тюрбане и развевающейся накидке. На лице его лежала печать высокомерия, и это было отнюдь не удивительно, если учесть, что недавно он стал шейхом-уль-ислам. Увидев этого человека, Джахан ощутил, как по спине у него побежали мурашки. Он до сих пор с содроганием вспоминал о суде над еретиком по имени Меджнун-Шейх, о его мягком голосе, прекрасном лице и ясном взгляде. Забыть такой взгляд было невозможно.
Наконец султан и члены дивана, а вслед за ними и все зеваки покинули площадь, предоставив ее в распоряжение рабочих, которых насчитывалось несколько сотен. Приглядываясь к рабочим, Джахан мысленно разделил их на два разряда: тех, кто иногда смотрит тебе в глаза, и тех, кто никогда этого не делает. Последние были галерными рабами: ноги их сковывали кандалы, а тела хранили следы кнута. В прошлом все они были христианами: моряками, крестьянами, пилигримами или путешественниками. Но жизнь их внезапно дала крен, и теперь собственное прошлое казалось этим людям сном. А в настоящем им приходилось с утра до ночи трудиться над возведением мусульманской мечети, получая за это несколько ломтей хлеба и миску жидкой похлебки.
Среди строителей были и такие, кто, подобно Джахану, пришел сюда добровольно. Они получали за каждый рабочий день плату в размере двух аспер, пища их была более сытной и вкусной, чем у галерных рабов, а самое главное, никто не смел их бить или понукать ими. Каменщики, землекопы, плотники, столяры, кузнецы, стекольщики, чертежники – все они принадлежали к определенным ремесленным гильдиям. Писцы записывали все расходы, которых требовало строительство, и впоследствии эти записи тщательно проверяли десятники.
Работа кипела повсюду. Стальные шкивы, лебедки, вороты, тросы – все было в действии. Плотники, по приказу Синана, установили огромный кран, приводимый в движение колесом. Теперь рабочие по нескольку человек крутили колесо, заставляя кран поднимать огромные камни. Джахан решил, что строительная площадка чем-то напоминает палубу корабля. И тут, и там каждый сознавал: любой его промах может свести на нет труд всех остальных. Но успех здесь тоже принадлежит всем, и каждому достанется доля этого успеха, как достается кусочек солонины, плавающий в похлебке. Люди, которые вместе строят дом или ведут корабль по бурным морям, становятся членами особого братства. Они понимают: для того чтобы добиться цели, необходимо объединить усилия. Взаимопонимание, существующее между ними, преодолевает все противоречия. Если хочешь выполнить то, что тебе поручено, волей-неволей придется забыть о неприязни и ссорах и действовать заодно со своим недавним врагом; тот, кто склонен выяснять отношения или оспаривать приказы, вносит в общее дело ненужную сумятицу.
Вскоре Джахан узнал, что строители не менее суеверны, чем моряки. Забивая гвозди, нельзя было свистеть, говорить шепотом или употреблять крепкие выражения. Ведь тот, кто делает это, призывает шайтана, а враг рода человеческого, как известно, никогда не пренебрегает приглашениями. Ну а уж если шайтан пожалует на стройку, то можете не сомневаться: его следы останутся в возводимом здании повсюду и сохранятся до конца времен. В подобные приметы верили не только мусульмане, но и иудеи и христиане. Для того чтобы защитить дом от дурного глаза, они, уходя, оставляли на стене ломоть хлеба и щепотку соли. Все без исключения рабочие были уверены: беременная женщина, прошедшая мимо стройки, принесет им неудачу. Предвестниками несчастья считались, кроме того, люди с заячьей губой, а также рыжеволосые и голубоглазые. Предубеждение против них было столь сильным, что Синан, уступая настояниям рабочих, вынужден был уволить огненно-рыжего каменщика.