– Скажи мне, – спросил учитель, – если бы одним из этих качеств непременно следовало пожертвовать, какое бы ты выбрал?
– Красоту, – уверенно заявил Джахан. – Сила нам необходима. Если наша работа не приносит пользы, она лишается всякого смысла. А без красоты вполне можно обойтись.
– Нет, – покачал головой учитель. – Без красоты никак нельзя обойтись.
– Тогда что же можно принести в жертву?
– Ничего, – с едва заметной улыбкой ответил Синан. – Если ты пожертвуешь одной основой, неизбежно рухнут все три.
В этот момент в библиотеку вбежал сын кахьи. В руках у него было письмо, по его словам только что доставленное из дворца. Синан незамедлительно взломал печать и прочел послание. В глазах его вспыхнули янтарные огоньки.
– Султан Селим хочет устроить ужин в честь Маркантонио, – сообщил он. – Это большая честь, доказывающая, что повелитель весьма высокого мнения о венецианском посланнике.
– Наш султан очень великодушен, – произнес Джахан.
– Судя по всему, ты тоже можешь побывать на этом ужине, – вдруг добавил учитель.
– Я? – ушам своим не веря, переспросил Джахан.
Ему казалось невозможным, чтобы султан упомянул в письме его имя.
Разумеется, он был прав. Как выяснилось, во-первых, письмо прислал не султан, а великий визирь Соколлу. А во-вторых, там говорилось про слона, а не про погонщика. Зная, как сильно венецианец привязан к Чоте, великий визирь решил подарить посланнику возможность в последний раз насладиться обществом слона. Едва Джахан узнал об этом, как настроение у него сразу же испортилось.
– Ты выглядишь расстроенным, – заметил учитель.
– Я ученик главного придворного строителя, а великий визирь видит во мне всего лишь погонщика слона.
– Невелика беда, – улыбнулся Синан. – Так или иначе, ты пойдешь со мной на этот ужин, чему я очень рад. Думаю, отведав изысканных яств, ты сразу воспрянешь духом. И порадуешь гостей маленьким представлением.
Стоило Джахану вообразить, что сегодня вечером он будет ужинать не в зверинце, черпая похлебку из миски поочередно с другими работниками, а в роскошном зале, в обществе вельмож, сердце его забилось как бешеное. Но вместо того чтобы поблагодарить учителя, он угрюмо пробормотал:
– Чота не умеет проделывать трюки.
– В этом нет никакой нужды, – заверил его зодчий. – Гости будут рады возможности вдоволь поглазеть на слона. Один лишь вид этого удивительного существа, созданного Аллахом, поразит их сильнее самых затейливых фокусов.
И все же Джахан не мог совладать с волнением. Хотя с тех пор утекло уже немало воды, воспоминания о катастрофе, постигшей их с Чотой во времена султанши Хюррем, по-прежнему были свежи в его памяти. Меньше всего на свете Джахану хотелось сейчас обучать слона каким-либо трюкам, однако он вынужден был заняться именно этим. Чоте были пожалованы новая пурпурная попона, в которой он походил на охваченную пламенем гору, и ножные браслеты – серебряные кольца, усыпанные множеством крошечных бубенчиков. Когда погонщик облачил слона в этот наряд, тот явно пришел в недоумение. Сделав несколько неуверенных шагов, зверь замер, настороженно хлопая ушами, а затем вновь пошел и опять остановился, не в состоянии понять, откуда исходит этот докучливый звук.
Но вот долгожданный день наконец наступил. С утра Джахан тщательно вымыл Чоту, почистил его щеткой и смазал оливковым маслом от бивней до кончика хвоста. Потом надел на слона попону и ножные браслеты.
– Ах, какой же ты у меня красавец, – приговаривал при этом Джахан. – Будь я слонихой, влюбился бы в тебя без памяти.
При этих словах в маленьких глазках Чоты заиграли шаловливые искорки. В приподнятом настроении слон и погонщик вошли в ворота, ведущие во внутренний двор.
Вечер начался с церемонии раздачи подарков. Венецианский посланник получил роскошные шали, сафьяновые башмаки, пояса, украшенные драгоценными камнями, соловьев в золотых клетках и увесистый кошелек, в котором находилось десять тысяч акче. Сам султан еще не появился, но приглушенный гул голосов выразил восторг перед его щедростью. Посланника проводили на место, где ему надлежало трапезничать. В просторном зале с высокими потолками стояли четыре стола, предназначенные для самых почетных гостей. За одним из них сидели Маркантонио, великий визирь и архитектор Синан.
Султан, согласно дворцовому обыкновению, вкушал пищу в одиночестве. Джахану доводилось слышать, что в землях франков короли и королевы обедают среди своих придворных.
«Трудно сказать, хорошо это или плохо, – рассуждал он про себя. – С одной стороны, кому охота видеть, как монарх обгладывает куриную ногу, а потом рыгает и ковыряется в зубах, подобно простому смертному. То, что никто из придворных никогда не видел, как принимает пищу султан, усиливает возбуждаемый его особой благоговейный трепет. Но, с другой стороны, это отделяет правителя от подданных, делая его недоступным их пониманию. Намного проще любить человека, с которым ты делишь хлеб. Так что обычаи франков тоже не лишены смысла».
Гостей попроще, в том числе и Джахана, развели по залам меньшего размера. За ужином прислуживали около пятидесяти юношей одинакового роста и телосложения, облаченных в одинаковые зеленые шаровары. Двигаясь проворно и бесшумно, слуги принесли несколько больших круглых подносов и установили их на деревянных подставках. На подносах пажи разложили ложки, расставили специи, соленья и оливки в столь крошечных изящных сосудах, что никто не решался тронуть их пальцем, опасаясь сломать. Затем появились серебряные кувшины и тазы для омовения рук. Наконец слуги принесли гостям полотенца и пескиры – салфетки, дабы те разложили их на коленях и могли вытирать пальцы.
Зная, как важны при дворе хорошие манеры, Джахан поглядывал по сторонам, наблюдая, что делают другие. Самый тяжкий грех, который ты можешь совершить за трапезой, – обжорство. Даже если подали твое любимое блюдо, ты должен вкушать его медленно, не обнаруживая ни малейших признаков жадности. Джахан следил за тем, чтобы брать пищу лишь тремя пальцами правой руки и не ронять ни капли масла. Гостей, которые, подобно ему, чувствовали себя неуверенно и смотрели на других, чтобы не совершить промах, нашлось немало. Иногда взгляды их встречались, и тогда они вежливо кивали друг другу.
Сначала подали пшеничный суп с ломтями черного хлеба, такой сытный, что Джахан, проглотив несколько ложек, почувствовал себя совершенно наевшимся. Однако аппетит его разыгрался вновь, когда за супом последовали виноградные листья, начиненные мясом, рис с орехами, куриный кебаб, цыплята, фаршированные грибами, гусь с яблоками, ягненок с пряностями, жареные голуби и куропатки, баранья нога, красная рыба, выловленная в холодных северных водах, анчоусы в рассоле, пирог с рубленым мясом и яйца с зеленым луком. Для утоления жажды гостям принесли чаши с хошафом – компотом из фруктов и кувшины с лимонадом. Ароматы, исходившие от этих яств, были столь соблазнительны, что Джахан не мог не попробовать каждое. Пока гости ели, распорядители прохаживались туда-сюда, наблюдая, чтобы трапезничающие ни в чем не испытывали нужды. Когда настал черед десерта, на подносах появились миндальная пахлава, груши, запеченные в меду, засахаренные вишни, земляника, перемешанная со льдом, и фиги в меду.
Насытившись, гости уселись на приготовленные для них подушки. Пожиратели огня и глотатели мечей, акробаты и жонглеры в блестящих костюмах демонстрировали свое искусство. Потом появились три брата: сембербаз, жонглирующий обручами, шишхебаз, жонглирующий бутылками, и канбаз. Последний жонглировал собственной жизнью, ибо он выделывал самые рискованные прыжки на проволоке, натянутой высоко над полом. Когда настало время выступать Чоте и Джахану, оба держались уверенно. Без всяких досадных накладок они показали те несколько нехитрых трюков, которые успели разучить. В завершение всего слон извлек из-за пояса погонщика цветок и вручил его венецианскому посланнику, который принял подарок с довольным смехом.
По окончании ужина учитель, ученик и слон покинули дворец. Все трое были погружены в задумчивость. Казалось, сам воздух был пропитан неизбежностью разлуки. Венецианский посланник покидал Стамбул, лето близилось к концу. Султан Селим за весь вечер так и не соизволил появиться. Ходили слухи, что здоровье его стремительно ухудшается. Вспоминая события этого вечера, Джахан думал о том, что человеческая жизнь подобна затянувшемуся представлению. Каждому из нас приходится показывать трюки, которые он сумел выучить; иногда выступление длится долго, иногда оказывается совсем коротким, но конец всегда одинаков: все участники неизбежно уходят со сцены, разочарованные, так и не дождавшиеся оваций.
* * *
Вскоре после освящения мечети Селимие султаном овладела меланхолия. Уныние, в которое он погрузился, было так глубоко, что величественный храм, названный в его честь, не доставил правителю никакой радости.
«Ну до чего же странно все устроено в этом мире, – размышлял Джахан. – Простые люди, которые приходят в мечеть помолиться, восхищены ее красотой, а властитель, по воле которого она возведена, остался глубоко равнодушным».
Молва утверждала, что причина мрачного настроения султана кроется в его телесных недугах. Селим страдал от переизбытка черной желчи, которая повергает человека в печаль. Пытаясь исцелить султана, лекари пускали ему кровь, ставили банки и давали рвотное, но все их усилия оказывались тщетными.
Джахан вместе с учителем, другими ученикам и Чотой вернулся в Стамбул. Белый слон и его погонщик вновь поселились в придворном зверинце. Как-то раз, холодным декабрьским днем, сюда пожаловал сам султан. Он привел с собой суфия, немолодого человека по имени Халфети Шейх Сулейман.
Джахан как раз был в сарае, проверял, достаточно ли у слона корма. В последнее время ему помогали ухаживать за Чотой несколько молодых работников, но Джахан по-прежнему сам следил за тем, чтобы его питомец ни в чем не испытывал нужды. Услышав шаги, он вскарабкался на сеновал и сквозь щели в дощатых стенах увидел султана и его спутника, идущих между розовыми кустами. Селим располнел, его одутловатое лицо приобрело нездоровый желтоватый оттенок, борода висела кл