Карлица опустилась на диван рядом с ним:
– Я слышала, ты потерял того, кого любил.
– Да. Недавно умер мой любимый слон.
Джахан ожидал, что она в ответ усмехнется, но взгляд крошечной женщины был серьезен и исполнен сочувствия.
– Я знаю, как тяжело тебе сейчас, – произнесла карлица, вновь наполнив его стакан вином. – У меня была собака, в которой я души не чаяла. Когда она умерла, я была безутешна. Никто меня не понимал. «Глупо так горевать по собаке, Зейнаб», – слышала я со всех сторон. Глупы те, кто так говорит! Животные достойны любви больше, чем люди.
– Ты права, – кивнул Джахан, сделав глоток вина. – Животным можно доверять. Им неведома ложь.
Музыка играла все громче. Вновь появился поднос с шафранно-желтыми катышками. На этот раз Джахан выбрал самый большой шарик, проглотил его и запил вином. Хотя он прилагал отчаянные усилия, дабы не смотреть на женщину, так похожую на Михримах, взгляд его сам устремлялся в ее сторону. Даже ее улыбка, легчайший изгиб губ, напоминала манеру улыбаться, присущую покойной дочери султана. В этой улыбке было что-то неземное, почти ангельское. Лицо наложницы обрамляли складки воздушного газового покрывала, прозрачного, как утренний туман. Держалась она более непринужденно и уверенно, чем все прочие женщины. Казалось, на душе у нее нет никаких тревог и забот.
Голос Зейнаб заставил Джахана повернуть голову.
– Хочешь, я покажу тебе ее одежду?
– Что?
– Вещи моей собаки. Хочешь на них посмотреть?
– Хочу.
Главный белый евнух, к тому времени изрядно набравшийся, нахмурился, услышав их разговор. Однако он ничего не сказал, и Джахан, радуясь возможности убраться от него подальше, вслед за Зейнаб прошел в заднюю часть дома. Она провела его в свою комнату, где все было таким же крошечным, как и она сама: кровать, столы, стулья. В углу стоял миниатюрный комод розового дерева. Карлица принялась доставать из ящиков кожаные башмачки, нарядные жилеты и меховые попонки. Судя по размеру этих вещиц, собака была небольшой, под стать хозяйке. Свою любимицу она нашла на улице, когда та была еще совсем щенком, всхлипнув, сообщила карлица. Одиноким, никому не нужным созданием, таким же, как и сама Зейнаб. С тех пор они стали неразлучны.
Джахан протянул карлице свой носовой платок. Она благодарно кивнула, вытерла увлажнившиеся глаза и взглянула на Джахана с таким любопытством, словно видела его в первый раз.
– Посади-ка меня сюда, – попросила она, указав на единственный высокий стул в комнате.
Зейнаб была легкой, как ребенок. Когда Джахан усадил ее на стул, она произнесла, глядя ему прямо в глаза:
– Я владею хаммамом для тех, кто пребывает в печали, вот уже тридцать лет. За это время навидалась всякого. Бывали у меня хорошие времена, а бывали такие, что и врагу не пожелаешь. Я до сих пор жива лишь потому, что всегда умела держать язык за зубами и никогда не совалась в чужие дела. Мне довелось встретить стольких людей, что волей-неволей я научилась читать по лицам. На твоем лице написано, что ты добрый человек.
Из соседней комнаты донесся легкий шорох. Возможно, то была мышь, пробежавшая под половицами.
– Опасайся того, кто тебя сюда привез, – произнесла карлица, понизив голос до шепота.
– Но почему?
– Будь с ним осторожен, и всё, – отрезала она и соскочила со стула.
Когда они вернулись в большой зал, музыка и пение продолжались, хотя царившая здесь атмосфера успела измениться. Жизнерадостность уступила место меланхолии. Зейнаб села рядом с главным белым евнухом и принялась расточать ему хвалы, подливать гостю вина и потчевать сладостями.
Джахана клонило ко сну, веки у него стали тяжелыми, как свинец. Он уже готов был задремать, опустившись на подушки, когда женский голос, долетевший сквозь музыку, заставил его открыть глаза:
– Не возражаешь, если я посижу рядом?
Это была она – двойник Михримах. Сердце Джахана бешено заколотилось.
Женщина опустилась рядом с ним. Теперь она была так близко, что рукава ее платья касались его коленей. Наложница налила ему вина, а когда он осушил стакан, сняла с него обувь и принялась нежно массировать ступни. Джахан едва дышал, раздираемый противоречивыми чувствами. Он страстно вожделел эту женщину и одновременно боялся своего вожделения. Сам не зная, что делает, он сжал ее руку, возможно пытаясь избежать ее возбуждающих прикосновений, а возможно, наоборот, уступая желанию прикоснуться к ней.
– Тебе нравятся мои руки? – спросила наложница.
Он не ответил на вопрос, а вместо этого признался:
– Ты мне кое-кого напоминаешь.
– Правда? Женщину, которую ты любил?
Джахан осушил очередной стакан, и она тут же вновь налила ему вина. И поинтересовалась:
– А где теперь эта женщина?
– Умерла.
– Бедный ты, бедный, – ласково протянула она и поцеловала его.
Губы ее были сладкими, как шербет. Язык ее проник к нему в рот и коснулся его языка. Горячая волна возбуждения подхватила Джахана, и он почувствовал, что не в состоянии бороться с этой волной. Женщина обхватила ладонями его шею, сжимая все крепче. Внезапно Джахан осознал, что комната пуста. Музыкантши, карлица Зейнаб, главный белый евнух – все куда-то исчезли.
– Где остальные? – с тревогой спросил Джахан.
– Успокойся. Все разошлись по комнатам. А мы с тобой останемся здесь.
Губы их вновь слились в поцелуе. Руки женщины скользили по телу Джахана, побуждая его ласкать ее упругие груди и округлые пышные бедра. Он принялся стаскивать с наложницы юбки, которых было великое множество, и они с шуршанием падали на пол. Пальцы его оказались между ее ног, проникли в заветную пещеру, влажную и бархатистую. Тяжело дыша, раздеваясь на ходу, он покрывал поцелуями ее тело, распростертое на полу.
– Мой отважный лев, – прошептала женщина ему на ухо.
Он укусил ее в шею: сначала легонько, потом сильнее.
– Называй меня Михримах, – выдохнула она.
В голове у Джахана словно бы что-то взорвалось. Он оттолкнул женщину и поднялся на дрожащие ноги.
– Откуда тебе известно это имя?
– Ты сам мне его сказал, – испуганно заморгала она.
– Неправда.
– Сказал, клянусь! Ты просто забыл.
Может быть, она права и дорогое имя невольно сорвалось с его губ? Джахан не мог отрицать этого с полной уверенностью. Почувствовав его замешательство, наложница осмелела:
– Вино замутило тебе рассудок и лишило памяти. Ты сам назвал мне имя покойной возлюбленной. Откуда еще я могла его узнать?
Джахан, охваченный внезапным приступом тошноты, сжал голову руками. Слова этой женщины звучали так убедительно. Он поверил бы красотке, если бы едва заметное подергивание губ не выдавало ее испуга. Впрочем, возможно, единственная причина этого испуга – странное поведение необычного гостя.
– Прошу тебя, уходи, – процедил он.
– Да что за муха тебя укусила?! – насмешливо улыбнулась наложница и попыталась его обнять. – Хватит дуться.
Ощутив прикосновение ее упругих грудей, Джахан понял, что попал в ловушку. Он сжал ее запястья так крепко, что у него побелели суставы. В глазах женщины вспыхнули довольные искорки. Как видно, она решила, что упрямец сдался, не в силах более противиться ее чарам. Но уже в следующее мгновение он резко оттолкнул ее. Наложница тяжело рухнула на пол. С губ ее сорвался вздох, и она затихла.
В наступившей мертвой тишине Джахан увидел, что женщина ударилась головой о железную решетку очага. В глазах у него потемнело. Прежде чем он успел выйти из оцепенения, в комнату ворвалась Зейнаб. Наклонившись над лежащей, она припала ухом к ее груди, пытаясь услышать биение сердца. Лицо карлицы исказилось от ужаса.
– Она мертва, – прошептала Зейнаб. Повернулась к Джахану и добавила дрожащим голосом: – Ты убил любимую потаскуху главного белого евнуха.
* * *
Джахан выскочил из дому как ошпаренный, пробежал через сад и опрометью помчался по темному переулку, шарахаясь от каждой тени. Когда он добежал до улицы, где они оставили карету, лоб его покрывали капли пота, а сердце колотилось так громко, что бедняге казалось: стук этот слышен в хаммаме для тех, кто пребывает в печали. Он вынужден был остановиться, но не только затем, чтобы перевести дыхание. Внезапно до Джахана дошло, что ему некуда идти, и он содрогнулся от ужаса. Вернуться во дворец означало добровольно отдать себя в мстительные руки главного белого евнуха. Конечно, Джахан мог бы попросить помощи у работников зверинца, но не все они заслуживали доверия, а один-единственный предатель мог обречь его на страшную участь.
Омут паники уже готов был поглотить Джахана с головой, но идея, внезапно осенившая его, помогла бедняге удержаться на поверхности. Давуд, вот кто его спасет. В его просторном особняке Джахан может укрываться в течение нескольких дней, а то и недель. Влиятельный, окруженный всеобщим уважением, придворный строитель непременно найдет способ защитить своего друга от мести главного белого евнуха. Но идти в Эйюп пешком, да еще посреди ночи, невозможно. Нужно найти лошадь. Карета, на которой они приехали, ожидала в конюшне неподалеку. Джахан направился к ней, надеясь, что кучер крепко спит.
Надежды его не оправдались. Кучер не только не спал, но и проводил время в приятном обществе потаскухи. Слуга следовал примеру своего господина. Пока Гвоздика Камиль-ага развлекался в борделе, одурманив свой разум вином и гашишем, кучер тоже не терял времени даром. Джахан обошел карету на цыпочках, хотя в этом не было ни малейшей нужды. Любовники, поглощенные друг другом, не замечали ничего вокруг. Лошади беспокойно переступали с ноги на ногу, уши их были насторожены, а глаза возбужденно блестели. Казалось, происходящее возбуждает у них самый живой интерес.
Джахан приблизился к серому жеребцу, осторожно освободил его от упряжи, взял под уздцы и медленно повел к воротам. В этот момент кучер, пребывающий на вершине блаженства, испустил пронзительный вопль. Джахан вздрогнул и дернул за поводья слишком резко. Жеребец недовольно вскинул голову, но, к счастью, не заржал. Джахан мысленно вознес благодарст