Это правда, что до неожиданного появления мальчика прошлым летом, кошмарные сны долго не тревожили его, но он считал сейчас, что тогда это был трусливый компромисс с прошлым. Пришлось отказаться от части себя самого. И вот теперь он снова стал самим собой.
— Кис-кис, — звал Дуссандер.
И улыбка появилась на ею лице, добрая улыбка, ободряющая, улыбка всех стариков, кто однажды не только преодолел все сложности жизни и оказался в безопасном месте практически невредимым, но даже приобрел некую мудрость.
Кот поднялся с задних лап, секунду помедлил и потрусил через оставшуюся часть двора с грациозностью рыси. Он поднялся по ступенькам, последний раз бросил на Дуссандера недоверчивый взгляд, прижал изодранные облезлые уши и начал лакать молоко.
— Вкусное молочко, — говорил Дуссандер, натягивая резиновые перчатки, которые все это время лежали у него на коленях. — Хорошее молочко для хорошего котика.
Он купил эти перчатки в супермаркете. Стоял в очереди в кассу, и пожилые женщины смотрели на него одобрительно, даже задумчиво. Эти перчатки рекламировали по телевидению. У них были манжеты, а сами такие эластичные, что в них легко можно поднять монетку.
Дуссандер погладил кота по спине зеленым пальцем, говоря что-то успокаивающее. Спина стала изгибаться в ритме поглаживания.
Миска уже почти опустела, когда он схватил кота. Зверек отчаянно боролся за жизнь, выкручивался, брыкался, кусал резину. Его тело извивалось, как гибкий хлыст, из стороны в сторону, и Дуссандер не сомневался, что если бы коту удалось добраться до него зубами или когтями, он бы победил. Это был старый волк. «Рыбак рыбака видит издалека», — подумал Дуссандер с улыбкой.
Держа кота на почтительном расстоянии от себя, с гримасой боли на лице, Дуссандер открыл ногой дверь и вошел в кухню. Кот орал, извивался и рвал резиновые перчатки. Звериная треугольная голова рванулась и зубы вцепились в зеленый палец.
— Противный котик, — сказал Дуссандер с упреком.
Дверца духовки была открыта. Дуссандер швырнул туда кота. Раздался звук рвущейся ткани, когда когти кота отцепились от перчатки. Дуссандер захлопнул дверцу коленом, вызвав болезненный приступ подагры. Но все равно он улыбался. Тяжело дыша, почти задыхаясь, прислонился на секунду к духовке, опустив голову. Духовка была газовой. Он редко ею пользовался, готовя лишь странные блюда из телевизионных передач, а вот теперь — убивая бездомных котов.
Очень тихо из газовых горелок доносилось царапание и мяукание рвущегося наружу кота.
Дуссандер повернул рукоятку на 500°. Послышался звонкий хлопок, когда зажглись два ряда газовых горелок. Кот перестал мяукать и заорал. Его крик напоминал… да, детский. Крик маленького мальчика от сильной боли. От этой мысли Дуссандер улыбнулся еще шире. Сердце колотилось в груди. Кот царапался и метался в духовке, все еще крича. Очень скоро из духовки пошел запах паленой шерсти, наполняя комнату.
Через полчаса он выскреб остатки кота из духовки с помощью большой вилки, приобретенной за два доллара девяносто восемь центов на распродаже в торговом центре, в миле от дома.
Обгорелый скелет кота Дуссандер всунул в мешок из-под муки. Мешок отнес в подвал. Пол в подвале был земляной. Вскоре Дуссандер вернулся и начал разбрызгивать освежитель воздуха «Глейд», пока воздух в кухне не наполнился искусственным ароматом хвои. Затем открыл все окна, вымыл вилку для гриля и повесил на крючок. Потом сел и стал ждать, не придет ли мальчик. Улыбка не сходила с его лица.
И Тодд пришел, пришел через пять минут после того, как Дуссандер перестал его ждать. На нем была теплая куртка со значками школы и бейсболка команды «Сан-Диего Падрес». Под мышкой — учебники.
— Ой-ой-ой! — сказал он, входя в кухню и морща нос. — Что это за вонь? Просто ужас!
— Я включал плиту, — ответил Дуссандер, закуривая, — и случайно спалил свой ужин. Пришлось выбросить.
Как-то в конце месяца мальчик пришел намного раньше обычного, задолго до конца уроков. Дуссандер сидел в кухне и пил виски «Эйншент Эйдж» из смятого стакана с полустертыми словами по ободку: «Это твой кофейный рай, поскорее наливай!» Он вынес кресло-качалку на кухню и теперь пил и качался, качался и пил, ударяя шлепанцами по выцветшему линолеуму. Ему было очень хорошо. До прошлой ночи кошмары не снились совсем. После смерти кота с облезлыми ушами. Но прошлой ночью кошмар был просто невыносимым. Без дураков. Они стащили его вниз, когда он уже поднялся на гору до половины, и стали творить с ним неописуемые вещи, пока не проснулся. И все равно после лихорадочного пробуждения и возвращения в мир реальности был доволен. Он может положить конец кошмарам в любой момент. Даже если кота на этот раз будет недостаточно. Вокруг ведь всегда полно собак. Да. Полно.
Тодд неожиданно появился в кухне, бледный и взволнованный. «А он заметно похудел», — подумал Дуссандер. У парня был странный обозленный взгляд, который Дуссандеру очень не нравился.
— Вы должны мне помочь, — сказал Тодд с вызовом.
— В самом деле? — безразлично спросил Дуссандер. Внезапно его охватил страх. Он не изменился в лице, когда Тодд с размаху швырнул книги на стол. Одна из них прокатилась по клеенке, свалилась и домиком встала на полу у ног Дуссандера.
— Да, именно так, черт бы вас подрал, — резко проговорил Тодд. — И уж поверьте, это все из-за вас! Из-за вас! — Его лицо пошло красными пятнами. — И теперь вы должны помочь мне выпутаться, потому что у меня есть на вас материал. Я могу сделать с вами все, что захочу.
— Я сделаю все, что в моих силах, — спокойно сказал Дуссандер. Он заметил, что сложил руки на груди, как раньше. Наклонился слегка вперед в кресле, пока подбородок не оказался точно над сложенными руками — так он делал когда-то. Лицо было спокойным, дружелюбным и заинтересованным, без малейшего проявления все возрастающего страха. — Расскажи-ка мне, в чем дело.
— Вот в этих чертовых бумажках, — злобно ответил Тодд и швырнул в Дуссандера папку.
Она отскочила от груди старика и упала на его колени, и Дуссандер с удивлением почувствовал прилив гнева. Захотелось встать и хорошенько отхлестать мальчишку. Но вместо этого сохранил на лице благодушное выражение. Он увидел, что на коленях у него обычный школьный табель мальчика, хотя школа изобрела очень смешной способ назвав его заумно: «Отчет об успехах и продвижении за четверть». Старик усмехнулся и развернул табель.
Из него выпала половинка странички, отпечатанная на машинке. Дуссандер отложил ее, чтобы рассмотреть позже, а сначала посмотрел на отметки.
— Да, дружище, похоже, ты на мели, — не без удовольствия произнес Дуссандер. Мальчик был аттестован только по английскому и истории Америки. По всем остальным предметам были двойки.
— Я не виноват, — прошипел Тодд со злостью. — Это из-за вас! Все эти рассказы. Мне снятся кошмары по ночам. Вы это знаете? Сажусь, открываю учебники и начинаю думать о том, что вы мне рассказали днем, а следующее, что слышу, это как мама говорит, что уже пора спать. Я не виноват. Не виноват! ВЫ слышите меня? Не виноват!
— Я слышу тебя отлично, — сказал Дуссандер и стал читать письмо, вложенное в табель Тодда.
«Уважаемые мистер и миссис Бауден!
Настоящим сообщаю вам, что нам необходимо собраться всем вместе, чтобы обсудить успеваемость Тодда во второй и третьей четвертях. В свете успехов Тодда в предыдущих четвертях его нынешние отметки позволяют предположить наличие определенной проблемы, пагубно влияющей на успеваемость. Такую проблему зачастую можно решить при помощи открытого честного обсуждения.
Должен заметить, что хотя Тодд и был аттестован за полугодие, отметки могут быть снижены, если в четвертой четверти он радикально не изменит свое отношение к учебе. Из-за низкой успеваемости придется посещать школу летом, чтобы избежать отставания и проблем из-за изменения расписания занятий на будущий год.
Я должен также отметить, что Тодд занимается на отделении подготовки в колледж, но успеваемость в этом году намного ниже приемлемой для поступления в колледж. Она также ниже уровня академических способностей, выявленных тестами SAT.
Сообщаю, что готов встретиться с вами в любое удобное для вас время. Но чем раньше, тем лучше.
С уважением, Эдвард Френч.»
— Кто этот Эдвард Френч? — спросил Дуссандер, вкладывая записку обратно в табель (в душе он слегка иронизировал над любовью американцев к канцеляризмам: столько слов, чтобы сообщить родителям, что их сына могут выгнать из школы), потом снова сложил руки на груди. Предчувствие катастрофы было сильнее обычного, но не хотел ему поддаваться. Год назад он бы не сдался, год назад был бы готов к катастрофе. А сейчас не был готов, но казалось, что виноват во всем проклятый пацан. — Он твой классный руководитель?
— Кто, Калоша Эд? Нет, что вы. Он — завуч.
— Завуч? А что это такое?
— Разве не понятно? — сказал Тодд. Он был на грани истерики. — Вы же прочли эту чертову записку! — Он стал быстро ходить по комнате, бросая на Дуссандера быстрые, сердитые взгляды. — Так вот, никто об этой фигне ничего не узнает. Я не хочу. Ни в какую школу летом ходить не буду. Мои предки этим летом едут на Гавайи, и я хочу поехать с ними, — Он указал на табель на столе. — Вы знаете, что отец со мной сделает, если увидит это?
Дуссандер покачал головой.
— Он вытянет из меня все. Все. Узнает, что это из-за вас. Потому что больше ничего не изменилось. Будет допытываться и не отстанет, пока все не вытянет. А потом… потом будет… ужас.
Он обиженно посмотрел на Дуссандера.
— Они станут следить за мной. Могут отвести к врачу. Не знаю, откуда мне знать. Но не хочу этого ужаса. И не пойду ни в какую чертову летнюю школу.
— Или в колонию, — сказал Дуссандер очень тихо.
Тодд застыл на месте. Лицо его окаменело. Щеки и лоб, и без того бледные, побелели еще больше. Он уставился на Дуссандера и лишь со второго раза ему удалось выговорить: