Раздался хруст хрящей, словно из жареного цыпленка резко выдернули ножку. Стаканчик выпал из рук бродяги и покатился по столу. Он катился к краю стола, и казалось, что герои мультфильмов на нем и вправду танцуют.
Бродяга закинул голову назад и попытался закричать. Но из горла вырвался только страшный хрип. Глаза расширились, голова бессильно упала на красно-белые клеточки скатерти на кухонном столе. Верхняя вставная челюсть выдвинулась вперед, как протезная улыбка.
Дуссандер вытащил тесак — пришлось поработать двумя руками, — и подошел к раковине. В ней была горячая вода с цитрусовым средством для мытья посуды и грязные глубокие тарелки. Нож погрузился в ароматную лимонную пену, как маленький истребитель в облако.
Он снова подошел к столу, но задержался из-за приступа кашля. Затем достал из заднего кармана платок и сплюнул желто-коричневую мокроту. Последнее время он слишком много курил — всегда курил много, когда задумывал убийство. Но с этим все прошло гладко, даже очень гладко. После пережитого ужаса с последним бродягой он долго не решался напасть на следующего.
И теперь, если он поторопится, то еще успеет посмотреть вторую часть программы Лоуренса Уилка.
Он подошел к двери подвала и повернул выключатель. Вернулся к раковине и достал из ящика пачку зеленых пакетов для мусора. Развернув один, подошел к бродяге. Кровь текла во все стороны, капала на колени бродяге и на неровный выцветший линолеум. Она будет и на стуле, но все вымоется.
Дуссандер взял бродягу за волосы и приподнял голову. Она с легкостью подалась, и через секунду бродяга стал похож на клиента парикмахерской перед мытьем головы. Дуссандер надел пакет ему на голову и натянул его на плечи и руки до локтей. Насколько хватило длины. Затем расстегнул ремень на брюках своего покойного гостя и вытащил из петель. Потом плотно затянул ремень вокруг пакета чуть повыше локтей. Пакет шуршал, а Дуссандер мурлыкал себе под нос «Лили Марлен».
На ногах у бродяги были заскорузлые грязные башмаки. Ноги нарисовали неровную букву «У» на полу, когда Дуссандер взялся за ремень и поволок труп к дверям подвала. Что-то белое выпало из пакета и звякнуло. Дуссандер увидел вставную челюсть бродяги, подобрал ее и засунул трупу в карман.
Он положил тело на пороге подвала, головой вниз на ступеньки. Потом зашел с другой стороны и столкнул, три раза ударив ногой. Тело слегка дернулось после первых двух пинков, а после третьего мягко соскользнуло вниз по лестнице. На полпути ноги очутились поверх головы, тело выполнило акробатическое сальто и с глухим стуком шлепнулось на трамбованный земляной пол. Один башмак отлетел в сторону, и Дуссандер подумал, что потом его нужно будет убрать.
Дуссандер спустился по лестнице, осмотрел тело и подошел к полке с инструментами. Слева от полки у стены рядком стояли лопата, грабли и мотыга. Он взял лопату. Старик любил слегка поразмяться — при этом чувствовал себя моложе.
Внизу ужасно пахло, но его это не беспокоило. Раз в месяц он посыпал в подвале негашеной известью (как-то даже пришлось через три дня после убийства очередного бродяги) и приобрел вентилятор, который включал наверху, чтобы в жаркие тихие дни запах не попадал в дом. При этом он помнил, как Джозеф Крамер любил говорить, что мертвые не молчат, мы их слышим носами.
Выбрав место в северном углу подвала, Дуссандер принялся за работу. Отмерил ровно 76 см на 183 см. Он уже углубился сантиметров на 60, когда первый приступ парализующей боли пронзил его грудь, как выстрел. Он выпрямился, и глаза почти вышли из орбит. Затем боль переместилась в плечо… невероятная боль, словно невидимая рука схватила сосуды и теперь сжимала и тянула их. Лопата выпала из рук, колени обмякли. С ужасом подумал, что упадет сейчас в могилу сам.
Чудом ему удалось отойти на три шага назад и тяжело опуститься на рабочую скамейку. Он сидел с выражением тупого недоумения на лице и чувствовал, что похож сейчас на героя немых комедий, пришибленного дверью или только что наступившего на коровью лепешку. Он низко опустил голову на колени и вздохнул.
Прошло минут пятнадцать, боль стала понемногу утихать, но Дуссандер не был уверен, что сможет подняться. Впервые в жизни осознал всю правду о старости, которая до сих пор как-то обходила его. Страх сжал сердце так, что хотелось скулить. Смерть стояла рядом, в этом мрачном вонючем подвале она коснулась Дуссандера полой своего плаща, И еще вернется за ним. Но он не умрет здесь, он должен выбраться.
Старик встал, все еще держась за грудь, словно пытаясь удержать хрупкий механизм. Пошатываясь, пробирался вдоль стены к лестнице. Левая нога зацепилась за ногу мертвого бродяги, и он с криком упал на колени. Новый приступ невыносимой боли сдавил его грудь. Он посмотрел вверх: крутая, крутая лестница. Двенадцать ступенек. Квадрат света вверху был издевательски далек.
— Айн, — сказал Курт Дуссандер, тяжело втаскивая себя на первую ступеньку. — Цвай. Драй. Фир.
Через двадцать минут он выполз из подвала и упал на кухонный линолеум. Дважды на лестнице острая боль возвращалась, и оба раза Дуссандер, закрыв глаза, ожидал, что будет, зная, что если боль вернется такая же сильная, как там, внизу, он умрет. Оба раза боль отступала.
Он дополз до стола, стараясь не задевать лужицы и ручейки крови, начинающей сворачиваться. Взял бутылку виски, сделал глоток и закрыл глаза. Показалось, что обруч у него в груди несколько ослаб, боль стала меньше. Еще через пять минут начал медленно пробираться в прихожую. Там, на маленьком столике стоял телефон.
Было уже четверть десятого, когда в доме Бауденов зазвонил телефон. Тодд сидел на диване, закинув ногу за ногу, и готовился к контрольной по тригонометрии. Она ему не давалась, как впрочем и другие математические дисциплины. Отец сидел в другом углу комнаты и подсчитывал с калькулятором корешки чековой книжки, на его лице было недоверчивое выражение. Моника сидела ближе всех к телефону и смотрела фильм про Джеймса Бонда, записанный Тоддом пару дней назад с канала Эй-Би-Си.
Зазвенел телефон.
— Алло? — прислушалась она. Слегка нахмурившись, она передала трубку Тодду. — Это мистер Денкер. Он чем-то взволнован. Или расстроен.
Душа у Тодда ушла в пятки, но выражение лица не изменилось.
— Да? — он подошел к телефону и взял трубку. — Здравствуйте, мистер Денкер.
Голос у Дуссандера был хриплый и отрывистый:
— Приходи немедленно, мальчик. У меня сердечный приступ. Мне очень плохо.
— Вот это да, — только и сказал Тодд, пытаясь собраться с мыслями и побороть растущий страх. — Это очень интересно, но сейчас уже поздно, я занимался…
— Я понял, что тебе неудобно говорить, — произнес Дуссандер хриплым, лающим голосом, — Но ты можешь слушать. Я не могу вызвать скорую или неотложку… по крайней мере сейчас. Здесь такое… Мне нужна помощь, а значит, и тебе тоже.
— Да, если вы так говорите.
Сердце Тодда билось со скоростью сто двадцать ударов в минуту, но лицо оставалось спокойным, почти неподвижным. Разве он не знал, что такой вечер однажды настанет? Конечно, знал.
— Скажи родителям, что я получил письмо, — подсказал Дуссандер, — Важное письмо. Ты понял?
— Да, хорошо, — ответил Тодд.
— Теперь посмотрим, мальчик. Посмотрим, из чего ты сделан.
— Конечно, — проговорил Тодд. Он вдруг заметил, что мать смотрит не на экран, а на него, и заставил себя улыбнуться. — Пока.
Дуссандер продолжал говорить, но Тодд повесил трубку.
— Я ненадолго схожу к мистеру Денкеру, — обратился он к родителям, глядя на мать: слабое любопытство все еще было написано на ее лице, — Что-нибудь вам купить по дороге?
— Ершики для трубок для меня и немного финансовой ответственности для мамы, — сказал Дик.
— Очень смешно, — парировала Моника, — Тодд, а что, мистер Денкер…
— Ну что, ради всего святого, можно было купить в магазине Филдинга? — перебил ее Дик.
— Вон ту изящную полочку в гардеробную. Я тебе говорила. С мистером Денкером все в порядке, Тодд? У него голос какой-то странный.
— А что, такие полочки и вправду существуют? Я считал, что их изобрели сумасшедшие писательницы, сочинявшие английские детективы, специально для того, чтобы всегда было место, где убийца мог найти какое-нибудь подходящее орудие.
— Дик, мне можно вставить слово?
— Конечно, пожалуйста. Но в гардеробную?
— Я думаю, все нормально, — сказал Тодд. — Он получил письмо от племянника из Гамбурга или Дюссельдорфа, не знаю. Он давно от них ничего не получал, а теперь пришло письмо, а он не может прочесть его из-за зрения.
— Да, ужасно, — сказал Дик. — Ну что ж, иди, Тодд, иди и облегчи его душу.
— Я думала, что у него есть кто-то, кто читает, — заметила Моника. — Новый мальчик.
— Да, есть, — сказал Тодд, и внезапно возненавидел мать, возненавидел предчувствие, уже всплывающее в ее глазах. — Может, его не было дома, или он не может прийти так поздно.
— Да… ну ладно, иди. Только будь осторожен.
— Хорошо. Тебе ничего не надо в магазине?
— Нет. Как твои занятия по математике?
— По тригонометрии, — уточнил Тодд. — Нормально. Я уже собирался заканчивать. — Ложь была явной.
— Возьмешь «порше»? — спросил Дик.
— Нет, я на велосипеде. — Ему нужно было минут пять, чтобы собраться с мыслями и успокоиться, хотя бы попытаться. В таком состоянии он бы врезался на «порше» в фонарный столб.
— Пристегни отражатель к колену, — посоветовала Моника, — и передай мистеру Денкеру привет от нас.
— Хорошо.
Сомнение все еще сохранялось в глазах матери, но уже не такое явное. Он поцеловал ее и пошел в гараж, где стоял его велосипед, уже не «швинн», а немецкий гоночный. Сердце бешено колотилось, хотелось взять свой винчестер, вернуться в дом, расстрелять обоих родителей, а потом уйти на склон над шоссе. И не беспокоиться больше о Дуссандере. Не видеть этих кошмаров. Он будет стрелять, стрелять и стрелять, пока не останется одна пуля — для себя.