Тому сжало сердце страхом, в котором он распознал чувство вины. На пути ему ни разу не пришло в голову, что Джон Роберт хочет его в чем-нибудь обвинить. Что он сделал? Что он мог сделать, чем навредил этому великому человеку, чем задел его, обидел, встревожил? Том обыскал свою совесть, которую тут же начало снедать глобальное туманное раскаяние. Каким из своих неидеальных поступков он согрешил? Быть может, Джон Роберт думает, что Том поощрял Джорджа… или подсказал Джорджу… Но, растерянно обвиняя себя в неизвестных грехах, Том почти сразу понял, что Джону Роберту тоже не по себе, а может, он даже боится чего-то.
— Пожалуйста, — сказал Том, — вы меня ничем не… то есть если я могу вам чем-то… быть полезен… или…
— Да, — ответил Розанов, — вы можете быть мне полезны…
Он уставился на Тома, сморщив изрытый лоб и выпятив большие, влажные, цепкие губы.
«Боже, — подумал Том, — Это точно насчет Джорджа».
— Но прежде чем я объясню… или, во всяком случае… представлю… то, что хотел… я задам вам несколько простых вопросов, надеюсь, вы не возражаете.
— Нет.
— И, с вашего позволения, как я уже упомянул в своем письме, я желал бы… точнее, я требую, чтобы все сказанное в этой комнате осталось между нами, или, выражаясь проще и сильнее, осталось тайной. Вы понимаете, что это значит?
— Да.
— Вы никому не передадите этого разговора?
— Да. То есть я хочу сказать, нет, никому…
Тому не пришло в голову оспорить это требование, которое, в конце концов, могло быть и необоснованным, ведь ему еще ничего не рассказали. Но власть философа над ним уже стала неоспоримой. В любом случае Том сейчас пообещал бы и это, и вообще что угодно — так велико было его любопытство.
— В таком случае я задам вам эти вопросы и надеюсь, что вы будете отвечать правду.
— Да… да…
— Сколько вам лет?
— Двадцать.
— Вы здоровы? По-видимому, да.
— Да.
Он хочет отправить меня в экспедицию, что-нибудь искать, подумал Том, какой-нибудь клад в Калифорнии.
— Вы учитесь в университете в Лондоне?
— Да.
— По какой специальности?
— Английский язык.
— Вам нравится эта специальность?
— В целом — да.
— Какой диплом вы собираетесь получить?
— Без отличия.
— Чем будете зарабатывать на жизнь?
— Пока не знаю.
— Чем бы вы хотели заниматься?
— Я бы хотел быть писателем.
— Писателем?
«Он хочет, чтобы я написал его биографию! — подумал Том. — Классно, можно будет поездить в Америку…»
— Что вы уже успели написать?
— Ну, в основном стихи, один-два рассказа…
— Публиковались?
— Только одно стихотворение в «Эннистон газетт». Но конечно, я думаю, я смогу написать все, что угодно… меня интересует биографический жанр…
— Вы ведь не собираетесь в философы?
— Нет… нет, не собираюсь.
— Хорошо. Скажите, вы в целом жизнерадостный человек?
— О да. Думаю, из меня выйдет хороший попутчик.
— Хороший попутчик? — Джона Роберта явно заинтересовал этот пункт.
— О да, у меня очень ровный характер, и я очень практичный.
Джон Роберт и Том, его биограф, секретарь, доверенный помощник, в путешествии по Америке, вокруг света, вместе… Джордж будет в ярости. О боже. Джордж. Может, это все-таки как-то касается его? Может, Розанов хочет, чтобы я надзирал за Джорджем? Том завороженно глядел на огромное лицо Джона Роберта, яростные желто-карие глаза, надутые волевые красные губы.
— Ваша семья — квакеры. Вы исповедуете эту религию?
— Я иногда хожу на встречи… встречи Друзей. Для меня это важно.
— В прошлое воскресенье ходили?
— Да.
— Хорошо. Вы с кем-нибудь обручены?
— Нет. Конечно нет.
— Вы… прошу меня извинить за эти вопросы… но… вы сожительствуете с какой-нибудь молодой особой?
— Нет.
Том опять обратился мыслями к зарытому кладу. Приключение, поиск. Это хорошо. Опасность? Это несколько хуже. «Он хочет завербовать меня в контрразведку! — вдруг осенило Тома. — Вот зачем вся эта конфиденциальность! Я откажусь. Мне не по силам. Но все равно классно, и я очень польщен».
— Но вам уже случалось… то есть… у вас уже есть сексуальный опыт?
— Да, но не очень обширный и не сейчас.
Если не считать того, что произошло вчера ночью.
— Вы гетеросексуальны?
— Да.
Точно, подумал Том, контрразведка. Это правда, что я гетеросексуален. Но если он спросит, не гомосексуален ли я вдобавок?
Джону Роберту не пришло в голову задать этот вопрос. Он погрузился в раздумья. Том, у которого слегка кружилась голова, уставился на философа, вглядываясь в его лицо на фоне струящегося сзади света. Ослепительные белые облака стремительно гнали узкую, накренившуюся комнату-корабль. Лицо Джона Роберта, огромное в своей власти и тревожной сосредоточенности, все время ускользало из фокуса. Вот сейчас он наконец скажет, подумал Том, хотя одному небу известно, что это будет. Том слышал и свое собственное частое дыхание, и розановское.
— Полагаю, вы знаете, что у меня есть внучка, Хэрриет Мейнелл.
Том растерялся. Он не слышал местных сплетен. Он смутно знал, что какая-то внучка существует, но никогда ее не видел, не думал о ней и совершенно не представлял, сколько ей лет. Может, он хочет, чтобы я сводил ее в музей естественной истории, подумал Том. Господи, как мне теперь выпутываться?
— Да.
— Ей семнадцать лет.
Это слегка меняло ситуацию. Ее нужно свозить в Лондон, сводить на «Гамлета»? Где она вообще? Он спросил:
— Она в Америке?
— Нет, она в Эннистоне, в Слиппер-хаусе. Вы разве не знали, что я снял Слиппер-хаус у вашей матушки?
— Нет.
Том решил, что не обязан подробно рассказывать о своих отношениях с Алекс, непонятных ему самому.
— Она там со служанкой, — добавил Джон Роберт с нелепой серьезностью.
— О… это хорошо…
— Она раньше никогда не бывала в Эннистоне.
— Я могу показать ей город, если хотите…
Или эксцентричный старикашка просто пытается поддержать светскую беседу?
— Я хочу, чтобы вы с ней встретились, познакомились.
— Чтобы я представил ее другим молодым людям? Я могу. Можно устроить для нее вечеринку.
Том уже начал составлять в уме список гостей.
— Нет, я не хочу, чтобы она с кем-либо встречалась. Только с вами.
— Но почему… только со мной?
— Только с вами.
Джон Роберт шумно дышал раскрытым ртом и глядел на Тома как будто с ненавистью, хотя на самом деле, конечно, был просто сосредоточен. Оттого что на Томе так сосредоточились, он запаниковал, почувствовав, что загнан в ловушку. Он хотел встать и облокотиться о каминную полку или открыть дверь в прихожую. Но не мог двинуться. Его словно пригвождали к месту взгляд и целеустремленность Джона Роберта.
— Не могли бы вы объяснить? — произнес Том; он старался, чтобы его слова прозвучали настойчиво, но получилось робко.
— Ей нужен защитник.
— О, конечно, я буду ее защищать… то есть пока я здесь… я же здесь не живу. Я могу ее защищать две недели.
— Я потребую от вас большего.
Он сумасшедший, подумал Том, совершенно съехал с катушек. Он безумен и все же здоров. Выдерживая взгляд философа, Том почувствовал, что и сам съезжаете катушек, словно способен вдруг подняться, подойти к Джону Роберту и потрогать его.
— Мне надо ехать обратно в Лондон… учиться, — сказал Том. — Я не могу просто так… вы хотите, чтобы я стал дуэньей? Найдите кого-нибудь другого.
Сказав это, он ощутил мгновенную боль, словно вечная разлука с Розановым, после такого разговора, была бы невыносимым горем. «Может, он меня загипнотизировал?» — подумал Том.
— Мне нужны вы.
— Но зачем, что я должен…
— Я не хочу, чтобы толпы людей, толпы мужчин…
— Толпы мужчин?
— Добивались моей внучки.
Слово «добивались» прозвучало так странно и чуждо, что Том сначала не понял.
— Ей только семнадцать лет! — сказал Том, — И вообще, почему бы и нет? Я что, должен их отгонять?
— Ей почти восемнадцать.
— Тогда почему она не может сама справиться? Нынешние девушки справляются. Если нужна дуэнья, почему ее горничная не годится?
— Вы спрашиваете, должны ли вы их отгонять. Да, должны. Я хочу это… окончательно прояснить.
— Но это невозможно! Я же не могу посвятить ей всю свою жизнь!
Джон Роберт молча глядел на него, откинувшись назад.
«Во что меня превращают, что за работу мне навязывают? — подумал Том. — Может быть, уйти, бежать? Может, просто нахамить?» Но он не мог. Он подался вперед и сказал ласково, словно обращаясь к ребенку:
— Вы хотите, чтобы я спал на коврике у ее двери?
— Нет.
— Хотите, чтобы я стал ей братом?
— Нет. Я не хочу, чтобы вы спали на коврике у нее перед дверью. И я не хочу, чтобы вы стали ей братом.
Том уловил расстановку ударений.
— А чего же вы хотите?
— Я хочу, чтобы вы на ней женились.
Джон Роберт поднялся на ноги, и, когда туша философа застила свет, Том тоже вскочил, отступил и встал, прислонившись к субтильному блестящему буфетику. Так они и стояли: Джон Роберт с разинутым ртом уставился в одну точку, а Том вперил взгляд в размытый силуэт его головы, за которой холодное ослепительное солнце сияло на трепещущих ветвях яблони. Потом оба опять сели, словно у них не было другого выхода. Том почувствовал, что у него бешено бьется сердце и что он неудержимо краснеет. «Ая и не знал, что можно краснеть от страха», — подумал он.
Джон Роберт, словно сказал что-то совершенно обычное, продолжал:
— Я передам ей в дар некоторую сумму денег, не очень большую. Надеюсь, конечно, что она пойдет учиться дальше, в университет, если захочет. Брак не должен этому помешать.
— Но я не хочу на ней жениться! Вообще ни на ком не хочу жениться!
— Вы с ней еще даже не познакомились.
Джон Роберт сказал «даже» таким тоном, словно понял слова Тома в совершенно противоположном смысле.
— Да я и не хочу с ней знакомиться, я завтра должен ехать обратно в Лондон…