Так и получилось, что во время затишья перед бурей, пока девушки ждали, «задраив люки», по словам Хэтти, они пытались догадаться, когда явится Джон Роберт и будет ли «ужасно сердиться», но не обсуждали, что он или они должны или могут думать теперь про Тома и тот план. (Перл сказала Хэтти, что Том звонил.) Они иногда задавались вопросом, откуда все узнали, но Перл старалась увести Хэтти от этой темы, всей серьезности которой та, кажется, не понимала. Перл больше всего боялась, что Джон Роберт может поверить, будто она и вправду была в сговоре с Джорджем и что именно она выдала тайну. Этот страх мало-помалу лишал ее способности соображать. От него ожидание становилось таким мучительным, что под конец Перл больше всего на свете хотелось побежать прямо к Джону Роберту и заплетающимся языком выпустить на свет все свои оправдания, а также свою любовь, которая, как Перл ощущала, давала ей определенные права и даже силу.
— Может быть, он не знает.
— Какая-нибудь добрая душа ему непременно рассказала. Если никого не нашлось, значит, этот наглый редактор позаботился.
— Он не наглый. Он просто написал и спросил, не хочу ли я дать интервью.
— Мне его тон не понравился. И тебе тоже.
— Если б только у Джона Роберта был телефон.
— Ты же знаешь, он не любит телефонных звонков. И вообще, что бы мы ему сказали?
— Это ничего, много шума из ничего, мы развели мелодраму на пустом месте.
— Это и была мелодрама.
— Все про это забудут — может, уже забыли.
— Ты не знаешь Эннистона.
— В любом случае, мы же не виноваты, правда, Перлочка?
— Конечно нет.
— Нет, я знаю, что мы не виноваты, но все-таки иногда чувствую, что виноваты. Ты понимаешь?
— Да!
— Как ты думаешь, Джон Роберт не решит, что мы сами пригласили Джорджа?
— Конечно нет.
— Очень странно, что он не пришел — хотя бы убедиться, что с нами все в порядке.
— Ну, может, он и вправду не знает.
— Вот видишь, теперь ты сама это говоришь!
— В конце концов, может, он был в отъезде.
— Я думаю, может быть, мне надо пойти к миссис Маккефри и сказать…
— Что сказать? Лучше ничего не говорить.
— Ты думала, мы сначала должны повидаться с Джоном Робертом, а потом с ней.
— Я думала, Джон Роберт придет сразу.
— И я. А еще тот витраж, что разбили камнем. Наверное, нам надо что-то сделать?
— Это была пивная банка, а не камень. Я слышала, как она упала. С окном все в порядке.
— Да, но оно треснуло, надо об этом кому-нибудь сказать. Как ты думаешь, может быть, Джон Роберт раздумывает?
— Нет, он, скорее всего, опять ушел с головой в свой философский труд и про все забыл.
— Я иногда думаю: а часто ли он вообще вспоминает, что мы живем на свете?
— Хэтти, милая, не расстраивайся так.
— Мне хочется, чтоб он наконец пришел, чтобы с этим покончить. Почему мы обязаны ждать тут? Мы что, рабыни?
— Может быть, он уехал в Лондон читать лекцию.
— Давай поедем в Лондон. Мы же собирались. Мы уже достаточно прождали.
— Мы столько ждали, что можно и еще немножко подождать. Ты же знаешь, мы не получим никакого удовольствия от Лондона, если сначала не повидаем Джона Роберта.
— Мы так себя накручиваем, делаем из мухи слона.
— С ним беда в том, что вообще всякое понятие размера теряется!
— Да, я понимаю, о чем ты. Как я ненавижу Эннистон. Мне так хочется жить в Лондоне. Давай скажем про это. Мы ведь могли бы снять квартиру, правда? Ты скажи ему.
— Хорошо.
— Нет, ты не скажешь, ты струсишь. О, ну зачем, зачем он нас сюда привез?
— Здесь его дом.
— Его дом в Калифорнии. О, как мне хочется обратно в Америку. Мы живем совершенно безумной жизнью. Тебе не приходит в голову по временам, что мы живем безумной жизнью?
— Да.
— Сколько еще нам так жить?
— Кто знает.
— Перлочка, мне иногда бывает так грустно… когда я ложусь спать… я чувствую себя как в школе… жду не дождусь, когда наконец забудусь… это как смерти ждать…
— Ну не говори глупостей, ты еще такая молодая, у тебя все есть, вот когда я была в твоем возрасте…
— Да-да, прости меня. Ты не обиделась?
— Хэтти, я сейчас в тебя чем-нибудь кину.
— Интересно, кто же разболтал насчет Тома.
— Он сам, конечно!
— Нет! Ты думаешь? Как бы там ни было, он ведь не может думать, что это мы.
— Нет.
— И еще, он же не может думать, что это ты впустила Джорджа, это ерунда! Что, в статье так было сказано? Я не помню.
— Что-то вроде этого.
— Это чепуха. Ему ведь не в чем нас винить, правда?
— Да.
— О, ну когда же он наконец придет!
— Вон он, — сказала Перл.
Был поздний вечер четверга, и она только что заметила из окна верхнего этажа, при свете уличных фонарей Форумного проезда объемистую фигуру, которую трудно было не узнать, — Джон Роберт шел по тропинке от задней калитки.
Девушки ждали его ежечасно и были готовы, но прибытие философа во плоти вызвало удивление и шок. Готовность выразилась в том, что они прибрали и вымыли дом, позаботились, чтобы философу было что есть и пить, а также надлежащим образом оделись и (что касается Хэтти) причесались. Перл не знала, стоит ли ей надеть униформу оперной служанки или храбро предстать в летнем платье в цветочек, чтобы не отличаться одеждой от хозяйки. Хэтти надела молодежный, но серьезный наряд — одно из школьных «воскресных» платьев, хорошеньких, но не элегантных, а волосы оставила заплетенными в косички. Вообще-то в тот момент, когда Перл заметила Джона Роберта, она как раз сняла с себя то самое платье в цветочек, собираясь принять ванну, — решила, что уже поздно и сегодня философ не придет. Она в панике натянула платье обратно, взъерошив аккуратно причесанные прямые темные волосы, и помчалась вниз по лестнице, застегиваясь на бегу. Хэтти, которая сидела в гостиной — туфли сброшены, одна косичка расплелась — и читала «I Promessi Sposi»[130], вскочила и принялась поправлять прическу, одновременно пытаясь всунуть голую ногу в туфлю, в то время как вторая куда-то делась.
Перл открыла как раз в тот момент, когда Джон Роберт подошел к двери. Он вошел, миновал ее, слегка хмурясь, и сразу направился в гостиную, где Хэтти, наклонясь, пыталась выудить вторую туфлю из-под кресла. Она попрыгала на одной ноге, обуваясь, потом встала, держа косичку в руке.
Джон Роберт уставился на нее, словно на невероятное видение, потом сказал:
— Не надо меня так бояться.
Перл закрыла дверь гостиной и приклеилась к ней снаружи.
Джон Роберт намеревался отложить визит в Слиппер-хаус, пока не спадет нервное возбуждение и не прояснится в голове. Однако так и не дождался этого и решил, что должен повидать Хэтти. Приняв это решение, он тут же понял, что ему сильнее, чем когда-либо, хочется быть с ней. Он сердился на девушек за то, что они каким-то образом «все это допустили», но, одержимый Джорджем, не обдумал, что именно они, по его мнению, сделали, и не спланировал, каким образом следует их допрашивать. Ему казалось, что просто быть вместе с Хэтти гораздо важнее, чем «потребовать объяснений» или «предпринять шаги». Но вид Хэтти, которая бессознательно пыталась казаться моложе, но поневоле выглядела ослепительно повзрослевшей, еще больше вывел его из равновесия.
— Я не боюсь, — ответила Хэтти и отбросила косичку на спину за плечо, а полузаплетенные волосы с другой стороны — за другое.
Она, конечно, боялась, но, когда дед предстал перед ней так внезапно, почувствовала быстрый прилив раздражения и независимости, так что в ее восклицании была доля правды.
Джон Роберт выбрал стул поустойчивей, избегая бамбукового кресла. Хэтти не села, но облокотилась о каминную полку, держа юбку подальше от газового пламени, которое зажгла, поскольку поздним вечером было прохладно.
— Осторожно, подожжешь платье, — сказал Джон Роберт, — И вообще, зачем тебе огонь в это время года?
Произнося это, он словно услышал голос своего отца.
Хэтти наклонилась, резким движением выключила огонь и вернулась в прежнюю позу.
Джон Роберт внезапно ощутил усталость и даже закрыл глаза.
Хэтти спросила:
— Хотите что-нибудь поесть, лимонаду, кофе или еще что-нибудь?
— Нет, спасибо. Хэтти…
— Да?
В этот момент, в эту краткую долю секунды оба почувствовали, что может случиться что угодно: например, Хэтти ринется к деду в объятия, плача, рыдая, а он будет гладить ее по голове и что-то нежно бормотать; но, конечно, это было невозможно.
Джон Роберт взял себя в руки и сказал:
— Послушай, что тут произошло той ночью? В «Газетт» была очень неприятная заметка. Надеюсь, вы ее не видели.
— Видели, — ответила Хэтти.
— И что же вы сделали?
— Ничего. Что мы должны были сделать? Мы сидели несколько дней и ждали, пока вы придете!
Джон Роберт не собирался спрашивать: «Что вы сделали?» — и даже не мог понять, почему задал этот вопрос. Его потребность допросить девушек слегка утихла даже за последние несколько часов, потому что ему начало казаться, что он разделался с Джорджем и Томом, словно убил их обоих. Когда он шел сюда, у него не было четкого намерения провести расследование, но теперь, конечно, он понял, что обязан это сделать, и прежний неутоленный гнев начал разгораться вновь.
Он сказал:
— Я имел в виду… то, что написано в газете, — это правда?
— Конечно нет! Это ужасные, гадкие выдумки, мы очень расстроились!
— Значит, Джорджа Маккефри не было в этом доме?
— Ну, был, но…
— Так значит, это правда, по крайней мере частично?
— Да, но…
— Ты видела другую статью, в «Пловце»?
— Нет.
— Ты приглашала Джорджа и Тома Маккефри в этот дом?
— Нет!
— Тогда почему Джордж оказался здесь?
— Не знаю…
— Перл его впустила?
— Нет… Перл вышла, но заперла дверь, все двери были заперты…
— Перл вышла и оставила тебя одну?