Мы обошли мавзолей, а затем вышли из алтарного комплекса. Через десять минут мы достигли Усмани Чилла, места, где Ходжа Мойнуддин Чисти сидел в течение сорока дней в одиночестве. В суфийской терминологии эти сорок дней интенсивного созерцания в одиночестве называются Чилла. Это мирное и спокойное место с видом на озеро в засушенном штате Раджастхан было очень желанным. Там Бабаджи кратко рассказал мне о жизни Ходжи Мойнуддина Чисти и его учении.
Ходжа Мойнуддин родился в 1135 году в Санджаре, недалеко от Асфахана, под именем Мойнуддин Хасан. Его отца звали Гаяас Удин Хасан, он принадлежал к суфийской группе в Хорасане. Его мать Биби Мах Нур принадлежала семье великого суфийского мастера Шейха Мохиуддина Абдулы Кадри из Цзиланя, основавшего суфийский орден Кадрия. В пятнадцать лет он остался сиротой и вскоре после этого в своем саду встретил суфийского учителя Ибрагима Кандуси. Ибрагим Кандуси, приняв гроздь винограда от молодого человека, дал ему кусок сладкого мяса, который он жевал в течение некоторого времени. После этого он вдруг стал сыт по горло миром и начал искать более высокую реальность.
Он ушел из дома и путешествовал в Багдаде, Самарканде и Бухаре, которые были центрами суфийского и исламского учения. Говорят что, в Багдаде он встретился с великим суфийским учителем Абдулой Кадиром Джилани. После чего он отправился в Мекку и Медину, а после возвращения – в Харуну, в Иран. Там он нашел своего учителя Ходжу Усмана, который пристально посмотрел на него. Ходжа Усман из Харуна принадлежал к ордену Чисти, основанному Ходжой Абу Исхаком из Сирии. Таким образом он стал Ходжой Мойнуддином Чисти (и не был основателем ордена Чисти, как думают некоторые).
Три года в компании своего Мастера он практиковал суровые аскезы. Затем Мойнуддин Чисти начал снова путешествовать, встречая святых и дервишей, в том числе великого шейха Абу Наджиб Сухарвади из ордена Сухарвади. Он посещал могилы многих суфийских святых и контактировал с живущими суфиями высокого калибра, такими как Абу Саид Тебриза, Насируддин из Астрабада и Хасан Кхиргани. Много увлекательных историй рассказано об этих встречах.
В возрасте пятидесяти четырех лет шейх Усман Гарун объявил его своим наследником, отдал ему свой молитвенный коврик, трость и велел ему уйти и выполнять свою работу. Ходжа Мойнуддин Чисти отправился паломником в Хадж, обошел Каабу и достиг Медины, где находится гробница пророка Мухаммеда. Считается, что в ярком видении он получил разрешение на путешествие в Аджмер в Индию, чтобы поселиться там.
В 1191 году он впервые приехал в Аджмер, а затем в 1200 году отправился в Балк и Багдад. Через некоторое время он вернулся в Аджмер через Мултан и Дели. В Дели он посетил суфийского святого Хорасана Кутуба Шаха, который стал его учеником и затем великим подвижником Баба Фаридом Ганч-э-Шакаром. Известный суфийский святой Хазрат Низамуддин Айлия из Дели принадлежал к линии наследника того же Ганч-э-Шакара.
Кутуб Шах из Хорасана был с Ходжой Мойнуддином Чисти в Аджмере в течение последнего года жизни Ходжи. Однажды он дал ему халат, чалму и божественный скипетр своего учителя Ходжи Усмана Харуни и сказал, что через несколько дней он покинет мир. Затем он велел ему идти в Дели и поселиться там. Его последние слова Кутубу Шаху были: «Иди туда, когда сможешь, и живи как совершенный человек». Спустя двадцать дней Кутуб Шах уехал в Дели.
Как-то в мае 1229 года Ходжа Мойнуддин Чисти вошел в свою спальню после ночных молитв с указанием, чтобы никто не беспокоил его до утра. Говорят, что музыка звучащей Саранги была слышна из комнаты в течение всей ночи. Утром все удивились почему он не пришел на утреннюю молитву и, открыв дверь, обнаружили его мертвым, лежащим на своем диване с экстатической улыбкой на лице.
Бабаджи сказал, что Ходжа Мойнуддин Чисти написал много книг, некоторые из них – это «Анис-уль-Арвах», «Хадис-уль-Маариф», «Канджул Исрар» и «Кашфул Исрар».
Ходжа Мойнуддин Чисти был пионером так называемой суфийской волны преданности Бхакти Марга суфизма в Индии. Ортодоксальный ислам запрещает музыку любого рода во время пения Корана. Однако суфийский орден Чисти использует музыку и считает игру музыкальных инструментов и пение главным компонентом их духовной практики. Использованная музыка называется Сама: когда она правильно исполняется певцом, слушатель входит в экстатические состояния, приводящие к расширению сознания.
Орден Чисти базировался на концепции абсолютной любви и самопожертвовании от нее. Высшее Существо является завуалированным возлюбленным, а певец – любовником, чья душа жаждет хотя бы мельком увидеть возлюбленное милое лицо. Суфий погружается в любовь с головой и очень сильно желает побыть с возлюбленным хотя бы на один момент, глядя в глаза любимого и обнимая его, пьяный от вина любви под названием Ишк, отказавшись от его ограниченной индивидуальности. Уничтожение себя в любви к вечному божественному называется Фана. Певцы Каввали-и Гхазали многим обязаны ордену Чисти и Ходже Мойнуддину Чисти. В суфийских святынях в Индии, в частности в Аджмере и в Низамуддине в Дели в определенные часы днем и вечером исполняются самые сердечные песни Каввали и Гхазали под аккомпанемент фисгармоний и табл.
Был вечер и заходило солнце. Повсюду доносился призыв к молитве в полдюжине мечетей.
– Сейчас, – сказал Бабаджи, – я собираюсь взять тебя к живущему настоящему суфию Сайеду Гудри Шаху Сахибу, он живет рядом. Ты помнишь молитвенные мусульманские позы, которые учил в детстве?
– Нет, Бабаджи, не совсем.
– Ладно, не важно. Просто следуй за мной и делай, что делают другие. Гудри Шах Сахиб приглашает нас присоединиться к вечернему собранию в маленькой мечети рядом с его домом. Не забудь сказать салаам и поцеловать руки при встрече.
Мы спустились по лестнице и прошли по коридору. Молодой человек, одетый в белую тюбетейку, поприветствовал нас у двери. Перед Бабаджи появился высохший старик с седой бородой и в тюрбане. Увидев Бабаджи, его лицо расплылось в экстатической беззубой улыбке. Он буквально подбежал к нему и, обняв, поцеловал руки. Слезы были на его глазах, когда он обнял Бабаджи за плечи, нежно заглядывая в его лицо.
– Баваджи, – сказал он на языке урду, – тысяча салаамов. Какая честь, и кто этот молодой везучий человек?
Бабаджи представил меня, используя мое имя при рождении.
– Ага! – воскликнул он. – Ты не хочешь присоединиться к нам для молитвы? Затем мы поедем в даргах и будем наслаждаться народными песнопениями. Потом нас ждет вкусный бириани, или вы будете есть только вегетарианскую еду? Никаких проблем, пойдемте помолимся.
Итак, после привычных омовений мы пошли молиться. Там было только несколько человек. Пройдя ритуальные молитвы во главе с Саидом Гудри Шахом, мы некоторое время сидели в молчаливом созерцании, а затем последовали за ним в даргах. По пути, судя по приветствиям многих людей и внутреннему ощущению, я понял, что он был уважаемым человеком в этой местности.
Каввали сидели возле могилы с фисгармониями и таблами для сопровождения, распевая с глубоким чувством и абсолютным отречением. В основном это были песни о любви, глубокой тоске по любимому, по союзу с любимым, чтобы любящий мог случайно поймать мгновенный проблеск красивых глаз возлюбленной. Песни задевали самое сердце.
После концерта Гудри Шах Сахиб пригласил нас к себе домой. Одна из двух комнат, служивших номерами, была отдана нам. «После ночных молитв, пожалуйста, присоединяйтесь к нам на ужин», – сказал старик и вышел из комнаты.
«Существует цель твоего пребывания здесь, – сказал Бабаджи. – Я сообщил Шах Сахибу, что ты будешь его учеником в течение трех недель. Ты получишь интенсивный курс по суфизму, и он согласился инициировать тебя в свою практику. После этого ты можешь вернуться домой и ждать моего следующего вызова. Завтра мне нужно уйти в Махараштру, чтобы встретиться с одним из Натха-йогов, принадлежащего роду великого святого Джнанешвары, чей самадхи находится в Аланди около Пунэ. Я наблюдал за тобой. Ты все хорошо делаешь, но я советую тебе не увлекаться дракой даже ради спасения новых друзей».
После ночной молитвы Шах Сахиб пришел лично проводить нас к себе домой на ужин. Там было шесть или семь его учеников. Мы сидели, скрестив ноги, на циновках и ели из керамических тарелок. Два ученика раздавали еду.
– Вегетарианская пища, специально приготовленная для Бабаджи, – сказал Шах Сахиб. – Молодой человек, если вы тоже вегетарианец, можете вкушать эту специальную еду.
– Сегодня, – произнес Бабаджи, удивляя меня, – мы будем есть бириани из баранины, – и подмигнул мне. – Этот молодой человек любит бириани, кроме того, он думает, что его мама готовит лучший бириани в мире.
Все засмеялись, и после тихой молитвы мы наслаждались одним из лучших бириани, что я ел за всю свою жизнь. После ужина Шах Сахиб объявил всем, что в течение трех недель я буду с халкой. Меня все поприветствовали с объятиями и возгласами «Слава Аллаху».
На следующее утро Бабаджи ушел, оставив меня с Шах Сахибом. Прощаясь с ним, я не чувствовал себя слишком плохо, учась искусству сохранять спокойствие при любых обстоятельствах. В течение следующих трех недель я был учеником Шах Сахиба.
Первые несколько дней меня обучали философии и теории суфизма, а также различным суфийским орденам. Все остальное время – методам, которые практикуют суфии. Например, я узнал, что основатель ислама сказал: «Ман арафа нафшу фа кхад арафа раббу», что переводится как: «Тот, кто знает себя, знает своего Господа». Я узнал, что такое кхалб (духовное сердце), что это и как его пробудить в себе. Мне рассказали о кружащихся дервишах в Мевлави, как и зачем они кружатся. Краткое введение в поэтическое произведение «Маснави», так же как и его прозаическое произведение Фихи Ма Фихи, примерно означало: «Оно есть, и все же этого нет». Я узнал произведения Абдула Хадира Джилани, основателя ордена Кадрия и мистические смыслы рубаев Омара Хайяма. Слушая певцов Чисти Каввали, я и сам немного научился петь. Работы великих учителей Накшибандийя, Рифаи и Сухарвади и рассказы муллы Насруддина открыли мне чудесные горизонты, которые я никогда не думал, что существовали в рамках ислама. Однако моей любимой книгой была «Мантик-ут-Таир» (Конференция Птиц) Файрудина Аттара. Я прошел через шлифовальную рутину изучения, созерцаний и постов в течение дня, пока моя контролирующая Нефеш (душа) не распалась и не обнажилась перед моими глазами. В конце обучения после прочтения всей предписанной мне литературы, в том числе классического учебника «Кашф-аль-Махджуб» (Раскрытие Скрытого) аль-Худжвири, Шах Сахиб сказал мне: