– И все? – удивилась девушка.
– Завтра повторим. Луна полная три дня будет, потом на убыль пойдет. А сейчас спать.
Утром дед и Первуша были разбужены истошным визгом. Оба вскочили, кинулись во двор. Зоряна стояла у ведра с водой, смотрелась в него, как в зеркало. Увидев деда и Первушу, Зоряна зажала рот ладошкой.
– Что? Что случилось? – обеспокоился дед.
Он тоже в ведро посмотрел. Чего Зоряна кричала, в него глядючи? Лягушка в воду попала или чего похуже – мавку маленькую из колодца вытащила? Но вода прозрачная, чистая.
– Ты чего людей переполошила?
– М-м… лицо свое не узнала.
– Ну-ка, руку-то отними.
Дед и Первуша на лицо девушки уставились. Первуша сам поражен был полученным результатом. Кожа чистая, ни одного рубца, слева и справа выглядит одинаково. С какой стороны ни посмотришь – красавица!
– Ну? – прошептала Зоряна.
Голос у нее перехватило от волнения.
– Ни дать ни взять – боярская дочка! – восхитился дед.
Зоряна зарделась. Таких слов прежде ей никто не говорил. Шептались вслед, качали головами: не повезло девке – уродина. Первуша так несколько времени в легком шоке был. Надо же, сам не предполагал, что простой наговор так подействует.
Зоряна еще раз над ведром наклонилась, посмотрела на свое отражение. И так голову повернет, и эдак. Не было зеркала в доме. По всей деревне их только два – у купца Нифонта и у дьячка. Хотя ему-то зачем? Не девка красная, чай. Зоряна кинулась к Первуше, обняла крепко, в губы поцеловала жарко. От таких бурных проявлений благодарности Первуша онемел. Шигона кашлянул:
– Ну, будя! Ты соседей испугала своим визгом, а теперь на парня бросилась, бесстыдница! Что соседи скажут?
– А мне теперь все равно, пусть обзавидуются!
Зоряна явно счастлива была, ее распирали чувства.
– Иди в избу, кушать вари, – остудил ее дед. У Зоряны все в руках так и летало, горело. Немного поев, не утерпела:
– Деда, можно я по селу пройдусь?
Шигона на Первушу посмотрел:
– Не сглазят?
– Не получится. Пусть идет, праздник сегодня на ее улице.
– Платок не надевай, ни к чему он теперь, – напутствовал Шигона внучку.
– Отныне платок только в холода надевать стану.
Так и убежала, с улыбкой от уха до уха, в глазах веселье, радость. Дед на лавку уселся.
– Ты прости меня, Первуша!
– Да за что, деда?
– Поначалу испугался – чернокнижник ты.
Чернокнижниками называли черных магов. Все заклятия по иноземным книгам читали, жизненные силы из людей вытягивали, зло творили. Вот и дед, увидев у Первуши две книги, так же подумал.
– Потом решил – обманщик, добром поживиться хочешь, так и добра-то нет. А ты вон, можно сказать, внучке отныне всю жизнь изменил. Эх! Давай медовуху допьем! Повод-то какой!
В кувшине болталось не так много. Шигона разлил по кружкам. Дед пожелал внучке счастья, выпил. Первуша тоже пригубил немного. Дед как-то быстро захмелел.
– Вот скажи на милость, что за книги у тебя?
Дались ему эти книги!
– Библия и молитвослов, – немного соврал Первуша.
– И только? Священные книги. Мог бы читать, не подумал на тебя дурного.
У калитки послышались голоса. Мужчины вышли на крыльцо. Дед ахнул.
За забором – внучка, лицо счастливое, рядом три парубка любезничают. Дед Первушу локтем толкнул:
– Сколь живу, такого не видел. Удачу ты в мой дом привел! За внучку теперь спокоен, мужа себе найдет. А то как же? Вот помер бы, а она сиротой осталась. Без мужа бабе не выжить.
– Шигона, рано тебе помирать, еще правнуков увидишь.
Замуж в деревнях выходили рано, в пятнадцать-шестнадцать лет. Если девушка замуж до двадцати не выходила, считалась переростком, старой девой. И дальше шансов было немного. Парни, заметив, что за ними наблюдает Шигона, быстро ушли. Зоряна прямо порхала, лучилась. М-да, для молоденькой девушки лицо значит много, если не все.
Первуша и доволен своей работой, и огорчен. Он свое дело сделал, завтра уходить надо из гостеприимного, но бедного дома. Лишний рот для деда – нагрузка. Вечером книги – единственную ценность, память о Коляде – в узелок сложил, что Зоряна дала. Лучше за плечами нести, чем за пазухой.
Когда стемнело, стук в комнату раздался. Вышел Шигона посмотреть, кого нелегкая принесла. Вернулся быстро.
– Зоряна, тебя кличут, выйди.
– Кто?
– Сразу не отгадаешь – Матрена.
– Это какая же?
– Да жена Нифонта, купца.
– Ой!
Зоряна выбежала. Шигона недоумевал. Зачем внучка понадобилась Матрене? Никогда она в их избе не была и дороги к хозяйству Шигоны не знала. О чем женщины шушукались – неизвестно, только, вернувшись, Зоряна попросила Первушу выйти. На крыльце, чтобы дед не слышал, прошептала в ухо:
– Купчиха-то о моем исцелении прослышала, прибежала узнать, кто помог. Прости, не удержалась я, на тебя и показала.
– Она что, больная?
– Здоровая, как лошадь. Сынок у нее младший болящий.
Не нанимался Первуша все село пользовать, ему завтра уходить. Но ждет женщина, неудобно, уж выслушать можно, отказать вежливо. Подошел к воротам. Купчиха за калиткой ждет терпеливо. Не привыкла ждать, наемные работники бегом бросаются указания исполнять. А только гордыню смирить пришлось, заезжий знахарь ей не подвластен.
– Добрый вечер, Первуша, – первой поздоровалась купчиха.
Хм, от Зоряны имя узнала уже.
– И тебе доброго здоровья, Матрена.
– Беда у меня. Младшому семь годов всего, да колченогий. Два года как упал неудачно. Подвернул или сломал чего, не ведаю. Отлежался, ходить стал. Мы с мужем успокоились, а у него нога эта расти перестала, левая растет, как положено, а правая такой же осталась. Хромать стал, на улицу выйти стесняется, мальчишки калекой кличут, не играют с ним.
Первуша засомневался в том, что помочь сможет. Наговоров таких Коляда не говорил, хотя не исключено, что знал. Думал учитель – время еще не пришло. А теперь уже не придет никогда. Женщину жалко стало. Даже не столько ее, как мальчугана.
– Пойдем посмотрим.
– Вот спасибо!
– Рано благодарить, я еще не знаю, смогу ли помочь.
Дом купца разительно отличался от избы Шигоны. Деревянная изба-пятистенка под круглой крышей, крытой деревянными плошками. Ворота крепкие, забор добротный, за забором двор каменьями устелен, в любую погоду грязи нет. Сразу чувствовался достаток. Купчиха вперед забежала, с поклоном двери открыла. Сени большие, сам купец дверь в дом распахнул. В красном углу иконы висят. Первуша к ним повернулся, перекрестился, поклон отбил. Увидел боковым зрением, как купец кивнул удовлетворенно. Первуша точно знал, что крещен, крестик на веревочке на шее висел. Ходил ли в церковь с родителями – не помнил, но при Коляде не посещал. Купец сам повел Первушу в детскую. В комнате масляный светильник горит, тоже признак достатка. В бедных домах лучиной пользуются, где столько масла набрать? Оно потребно для еды. Ночью спать надо, а не глаза портить.
На кровати лежал худенький мальчуган. Первуша в ногах у него уселся.
– Добрый вечер, дяденька! – поприветствовал мальчонка.
Первуша едва не расхохотался. Какой же он дяденька?
– Рассказывай, дружок, что беспокоит.
– Знамо дело – нога. Не хочет расти.
– Встань на пол ровно.
М-да, разница в длине ног большая, пять пядей, не меньше. Парень и дальше расти будет, а нога отставать. Вот же судьба! Родители заботливые есть, достаток, в тепле живет, а несчастен по-своему. Ни побегать с ребятами, а постарше станет, не всякая замуж пойдет, если только на деньги купеческие польстится. Так это же не любовь и не семья будет.
Нога у паренька хоть и короче, однако не усыхала. Сказывал Коляда один рецепт для такого случая, но сам не пробовал – болящих не было.
– Ложись, спи. Как звать-то тебя?
– Олегом батюшка нарек.
– Славное имя.
Прошли в трапезную, купец двери прикрыл.
– Садись, знахарь. Что скажешь?
– Сложно.
– Было бы просто, не хватался за соломину. В город его возил, к лучшим лекарям, никто не взялся.
– Но я попробую.
– Да? Все, что скажешь, сделаю. И звонкой монетой отплачу, если сладится.
Первуша непроизвольно поморщился. Как купец, так в первую очередь о деньгах речь ведет. За деньги здоровье не купишь.
– Для начала кое-что купить надо.
– Не вопрос. Говори – что.
– Как раз вопрос. Не на всяком торгу купишь, редкий товар, персы привозят.
– Хм, для сына младшего, любимого, расстараюсь.
– Тогда найди мумие. С виду – на смолу похоже. И масло каменное, и живицу.
– Да разве у камней масло бывает? – удивился купец.
– Делай, что сказано.
– Если персидское, быстро не найду. А что с ними делать-то?
– Это уже моя работа. Снадобье сварить надо.
Купец пригорюнился. Когда он еще найдет требуемое? А Первуша уйдет, он не из местных. Первуша мысли купца отгадал.
– Я к осени вернусь, – пообещал он.
– Слово даешь?
– Вот тебе моя рука в том.
Первуша и Нифонт пожали друг другу руки, скрепив договор. Ученик знахаря отправился к избе Шигоны. Двери не заперты, лучина горит, дед на лавке спит уже, похрапывает. Зоряны не видно, верно – на своей постели отдыхает, в соседней комнате. Первуша тихо двигался, да сон дедов чуткий. Вскинулся с лавки:
– Кто тут?
– Это я, Первуша, от больного вернулся.
– А, спать ложись. И лучину задуть не забудь.
– До ветру схожу только.
Первуша выудил из узелка Вещую книгу. Посмотреть хотелось – получится ли у него ногу мальчишке поправить. Уселся между овином и баней на чурбачке. Здесь Шигона на солнышке любил сиживать, кости греть. Между строениями затишье, ветра нет. Оно в овине сподручней было бы или на сеновале – подальше от чужих глаз. Только ночью в бане банник хозяин, а в овине овинник, малая, или младшая, нечисть. Открыл книгу, прошептал слова заветные. Только не случилось ничего. Первуша расстроился. Все сказал правильно, ни словечка не забыл. Решил еще попробовать, на Зоряну посмотреть. На ее будущее слова заветные сказал. Слабо засветилась страница. Не понравилось увиденное Первуше. Венчание в церкви, дьячок, жених. Потом мелькание, вот уже муж за волосы ее таскает, бьет. Не сладкая жизнь вышла. Надо бы Зоряну предостеречь. Жених с виду ладный, высок, строен, но на левой ску