Человек, который ехал рядом со мной верхом, был чужд наивных иллюзий родителей, тихим голосом успокаивающих воспаленное страхами воображение ребенка, ласково гладя его по голове. Доктор знал правду. «Да, дитя мое, на самом деле, монстры существуют, — несомненно, сказал бы он напуганному мальчику или девочке, невыносимо нуждающимся в поддержке. — И один из них как раз висит сейчас у меня в подвале».
Мы совсем немного проехали по главной улице Дедхема, и Уортроп заставил лошадь свернуть на узкую дорогу, петляющую среди густой тополиной рощи. У въезда на дорогу на ржавом стальном столбе висел незаметный указатель: санаторий «Мотли Хилл». Теперь мы ехали вверх по дороге, и над нашими головами возвышались тополя, увитые какой-то травой и диким плющом, образуя свод, который становился все ниже и ниже по мере того, как мы поднимались в гору. Лес окружил нас, звезд уже не было видно. Мы ехали словно в темном петляющем туннеле. Ни звука не раздавалось вокруг, лишь чавканье лошадиных копыт по густой грязи. Ничто не нарушало абсолютной и зловещей тишины, которая становилась все тягостнее — ни стрекот кузнечиков, ни кваканье лягушек. Мы ехали по этой погруженной во мрак Киммерийской дороге, лошади меж тем начали беспокоиться — они фыркали и топали при подъеме. Доктор выглядел собранным и спокойным, но я испытывал страх не меньший, чем наши кобылки. И они, и я со страхом всматривались в непроглядную мглу. Это была уже не дорога, а злоключение. И вдруг она закончилась, деревья расступились, и, к нашему с лошадками облегчению, мы выбрались на открытую заросшую лужайку, освещенную лунным светом.
Примерно в сотне ярдов впереди стояло здание в федеральном стиле, белое с черными ставнями. Вход охраняли возвышающиеся колонны. Окна были темны, и вообще у строения был нежилой вид, словно все жители давно оставили его, переехав в более теплые края. Моей первой мыслью было, что санаторий, должно быть, закрыт и покинут в результате вторичного заключения капитана Варнера тремя годами раньше. Я посмотрел на Доктора: его губы были плотно сжаты, глаза мерцали, словно подсвеченные изнутри.
— Уилл Генри, — сказал он мягко, когда мы подъезжали к дому, — ничего не говори. Молчи. В глаза прямо никому не смотри. Если кто-то заговорит с тобой, ничего не отвечай. Игнорируй. Ни к кому не обращайся и ни на что не отвечай ни словом, ни жестом. Не кивай и не моргай. Ты все понял?
— Да, сэр.
Он вздохнул.
— Думаю, я предпочел бы иметь дело с дюжиной Антропофагов, чем с несчастными душами за этими стенами!
При ближайшем рассмотрении дом был на пару оттенков ближе к серому, нежели к белому. Когда-то он был белым, да, но это было давно, а теперь краска стерлась и начала отслаиваться. Она свисала длинными лохмотьями с голых заплесневелых досок. Окна не мылись месяцами. Дрожащие паутины висели по углам. Будь у меня ум с более метафизическим уклоном, я решил бы, что это дом с привидениями, но, как и монстролог, я был чужд веры в привидения и другие сверхъестественные феномены.
Безусловно, есть многое на небе и на земле, «что и не снилось нашим мудрецам», но то явления и существа физические, такие как Антропофаги, абсолютно естественные, способные вполне удовлетворить нашу странную и непостижимую потребность в ужасном и злонамеренном, так что хватит и этого, спасибо большое.
Доктор громко постучал в дверь набалдашником трости с изображением оскалившейся горгульи. Ответа не последовало. Мы подождали, и Уортроп постучал снова — три отрывистых удара, пауза, еще три отрывистых удара: тук-тук-тук… тук-тук-тук.
Тишина, только ветер шепчет в деревьях да старая листва шуршит, пролетая по доскам покосившегося крыльца. Доктор оперся о трость и ждал с невозмутимостью Будды.
— Здесь нет никого, — прошептал я, испытывая некоторое облегчение.
— Нет, — сказал он. — Нас не ждали, только и всего.
По другую сторону двери послышались шаркающие шаги, они приближались. Казалось, кто-то очень старый и слабый вынужден был встать, чтобы открыть дверь в ответ на требовательный стук Доктора. Послышался громкий металлический скрежет и скрип отодвигаемых засовов, а потом дверь приоткрылась и сквозь щель слабый луч света упал на крыльцо. На пороге стояла старуха в черном, в костлявой руке она сжимала лампу, держа ее высоко, чтобы осветить наши лица.
— Никаких посетителей после девяти! — прокаркала старуха беззубым ртом.
— Но это не светский визит, — бросил в ответ Уортроп.
— Никаких посетителей после девяти! — гаркнула она громче, как будто Доктор был туговат на ухо. — Никаких исключений!
— Возможно, в моем случае вы все же сделаете исключение, — мягко возразил Доктор, протягивая свою карточку. — Скажите Доктору Старру, что к нему приехал Пеллинор Уортроп.
— Доктор Старр закончил работу на сегодня, — сказала она, — и отдал ясное распоряжение его не беспокоить.
— Моя дорогая, уверяю вас, Доктор меньше всего хотел бы, чтобы вы нас прогнали.
— Доктор спит.
— Так разбудите его! — воскликнул Уортроп, теряя терпение. — У меня к нему срочное дело, которое не терпит отлагательств.
Она сощурилась на карточку, которую он протянул ей, и ее глаза почти полностью исчезли под набрякшими веками.
— Доктор Уортроп, — прочитала она. — Ха! Доктор Уортроп умер, это факт, я это точно знаю. Вы, должно быть, самозванец.
— Нет, я его сын.
Она открыла и закрыла рот, подняла свои старые глаза и вперилась взглядом в Доктора, потом снова посмотрела на карточку.
— Он никогда не говорил, что у него есть сын, — сказала она наконец.
— Я уверен, есть много вещей, в которые он вас не посвящал, — сухо ответил Доктор. — Как я уже отметил, я здесь по крайне важному делу, так что если это вас не очень затруднит, не могли бы вы так быстро, как только позволяет ваш почтенный возраст, известить Доктора Старра о моем приезде и безотлагательной необходимости поговорить с ним, желательно раньше, чем закончится ночь и наступит утро.
Она захлопнула дверь у нас под носом. Доктор тяжело вздохнул. Шли минуты. Он стоял неподвижно, словно статуя, облокотившись о косяк. Глаза его были полузакрыты, голова опущена. Было такое ощущение, что он собирается с силами.
— Она вернется? — спросил я, когда уже не мог больше терпеть. Мне казалось, мы стоим на этом крыльце уже много часов. Доктор не ответил. Я снова спросил: — Она вернется?
— Она не закрыла дверь на засов, так что надежда есть.
В конце концов, я услышал торопливые шаги. Они приближались — и вот дверь распахнулась и на пороге возник старик — хотя и не такой дряхлый, как старуха, которая стояла позади него. Он явно одевался впопыхах: на ночную рубашку сверху был накинут сюртук, но ночной колпак он игнорировал, так что седые пряди волос свисали почти до плеч, прозрачным покрывалом прикрывая огромные уши, но оставляя выставленной напоказ макушку в пигментных пятнах. Нос его был длинным и острым, слезящиеся голубые глаза — маленькими, подбородок — безвольным и небритым.
— Доктор Старр, — сказал монстролог. — Меня зовут Пеллинор Уортроп. Полагаю, вы были знакомы с моим отцом.
— Прискорбный случай, — заметил старик, опуская чашку дрожащей рукой. Фарфоровая чашка задребезжала о блюдце, и по ее стенке скатилась коричневая слезинка чая. — Для вашего отца он представлял особый интерес.
— Не только для него, — сказал Доктор.
Мы сидели в маленькой гостиной, примыкавшей к холлу. Комната была такой же, как и весь дом, — холодной, плохо освещенной и душной. Странный, тошнотворно сладкий запах стоял в воздухе. Я почувствовал его, когда мы еще только вошли, — его и неясный, приглушенный шум невидимых людей где-то в глубине дома: стоны, кашель, вопли отчаяния, злобные выкрики и надо всей этой какофонией — высокий истерический смех. И Уортроп, и Старр не обращали на это внимания. Однако я скоро почувствовал, что нервы мои на пределе, и мне понадобилось собрать всю свою силу духа, чтобы не попросить у Доктора разрешения подождать его снаружи вместе с лошадьми.
— Так, значит, вы пошли по его следам и выбрали его профессию, — осмелился спросить психиатр. — Я буду честен с вами, Доктор Уортроп: до сегодняшнего дня я и понятия не имел, что у него есть сын.
— Мой отец был очень скрытным человеком, особенно в том, что касалось его частной жизни, — ответил Доктор. — Он считал интимность человеческих отношений… безвкусицей. Я был его единственным ребенком, но и я едва знал его.
— С такими людьми, каким был ваш отец, это не редкость, — прокомментировал Доктор Старр. — Работа заменяла ему все.
— Я всегда считал, что просто не нравлюсь ему.
Доктор Старр рассмеялся, и что-то забулькало у него в груди.
— Простите, — сказал он. Он извлек из кармана белый платок в пятнах и сплюнул в него обильную мокроту. Потом поднес к глазам и тщательно рассмотрел содержимое платка. Он посмотрел на Доктора и печально улыбнулся: — Прошу прощения, Доктор Уортроп. Боюсь, я умираю.
— Каков диагноз? — вежливо спросил Уортроп. Он вел себя безупречно, но его правая нога так и постукивала по старому ковру.
— Диагноза нет, — сказал Старр. — Я не говорил, что умираю. Я сказал, что я боюсь, что я умираю.
— Страх, посещающий всех время от времени.
— В моем случае он практически постоянный. И тем не менее мое нежелание поставить себе диагноз возрастает по мере того, как растет страх.
— Интересно, — сказал Доктор без особого энтузиазма.
— И, в отличие от вашего отца и, судя по всему, вашего мальчика, мне некому будет передать свой факел, когда я покину этот мир.
— Уилл Генри — не «мой мальчик», — сказал Доктор.
— Нет?
— Он — мой ассистент.
— Ваш ассистент! Он весьма молод для такого важного поста, не так ли?
Он посмотрел на меня слабо видящими глазами, и я быстро отвернулся, вспомнив слова Доктора: никому не смотри прямо в глаза. Если кто-то заговорит с тобой, ничего не отвечай.
— Мне пришлось взять его к себе после трагической гибели его родителей.