Уортроп кивнул. Он все еще не пришел в себя от спора с Кернсом.
— Да, — буркнул он.
— Я бы сказал, нам потребуется не больше пяти-шести ваших лучших стрелков, Морган, — сказал Кернс. — Это должны быть люди, которым можно доверять, которые умеют держать язык за зубами, предпочтительнее мужчины, прошедшие службу в армии. Хорошо бы, чтобы двое или трое из них умели держать в руках молоток и пилу. Я составил список того, что потребуется; остальное у меня с собой. Можем приступать на рассвете, к ночи закончим.
— Пять-шесть человек? — скептически воскликнул Морган. — Да вы хоть видели, на что эти твари способны?
— Да, — просто ответил Кернс, — видел.
— Джон много охотился на людоедов в Африке, — сказал Уортроп со вздохом.
— Джек, — поправил Кернс, — я предпочитаю, чтобы меня звали Джек.
— Это не может ждать до утра. Мы должны пойти на них сегодня же, прежде чем они снова набросятся на кого-нибудь, — настаивал Морган.
— Сегодня не набросятся, — сказал Кернс.
Констебль посмотрел на Уортропа, но Доктор отвел взгляд. Обернувшись снова к Кернсу, Морган спросил требовательно:
— Да откуда вы знаете?!
— Ошибка Уортропа была в том, что он забыл вторую причину, по которой Антропофаги нападают. Не только из-за голода — они еще постоянно защищают свою территорию. Как близко от кладбища находится дом священника? В сотне ярдов? Их нападение было ответом на вторжение Уортропа на территорию кладбища, которое они считают своим владением. Они не были голодны. Если бы были, от семейства священника вообще ничего бы не осталось. Удовлетворены?
— Нет, я не удовлетворен.
— Ну, это вряд ли имеет значение. Значит, так: есть условия, которые надо оговорить прежде, чем мы начнем.
— Условия чего? — спросил Морган.
— Условия, на которых я работаю. Разумеется, Пеллинор поставил вас в известность.
— Пеллинор предпочел не ставить меня в известность по многим вопросам.
— Ну, вряд ли вы можете винить его, не так ли? Он уже обещал оплатить все расходы, так что осталось решить лишь маленький вопрос — вопрос моего гонорара.
— Гонорара?
— Пять тысяч долларов, наличными. Выплата — по успешном окончании проделанной работы.
У Моргана от изумления буквально открылся рот. Он обернулся к Доктору:
— Вы ничего не говорили о том, что этому человеку надо будет платить.
— Я заплачу ему из собственного кармана, — сказал Доктор устало.
Он стоял, опершись о стол. Лицо его было бледным и осунувшимся. Я испугался, что он вот-вот потеряет сознание. Я непроизвольно сделал шаг ему навстречу.
— Мне эта сумма кажется справедливой, — сказал Кернс.
— Пожалуйста, Джек, — взмолился Доктор. — Пожалуйста.
— Отлично! Будем считать, это дело улажено. Остальные условия должны выполнить вы, констебль: в сложившейся ситуации я не должен отвечать перед законом за возможные потери, будь то потеря жизни или ноги. В течение нашей охоты юридические законы ко мне не применяются, договорились?
— Что вы хотите этим сказать, Кори, или Кернс, или как вас там? — возмутился Морган.
— Кори. Мне казалось, я ясно представился.
— Да мне плевать, будь вы хоть Джон Джейкоб Джингхаймер Шмидт!
— О, Джейкоб — имя, данное мне при крещении.
— Меня не касается, о чем вы там договорились с Уортропом, но я — офицер полиции, я — представитель закона…
— Нет неприкосновенности для меня — нет уничтожения Антропофагов для вас, Роберт. Или, может, называть вас Боб?
— Мне плевать, как вы меня называете. Я не могу гарантировать неприкосновенность!
— Что ж, отлично. Пожалуй, я буду называть вас Бобби. Боб — палиндром, а я ненавижу палиндромы.
Теперь настала очередь Моргана двинуть Кернсу. Уортроп вмешался, когда удар уже казался неизбежным, сказав:
— У нас нет выбора, Роберт. Лучше его никто не справится, иначе я бы не пригласил его сюда.
— На самом деле, — сказал Кернс, — с этим вообще никто, кроме меня, не справится.
Их дискуссия длилась почти всю ночь. Замкнутый и одинокий, Уортроп угрюмо сидел в кресле, в то время как Морган и Кернс вели словесный бой, нанося ложные удары, делая обманные выпады, парируя, кружа вокруг друг друга, ища слабое место в обороне противника.
Уортроп почти не вмешивался, только когда несколько раз снова попытался вывести их на тему, как Антропофаги попали в Новый Иерусалим, а не только как их истребить. Но его не слышали.
Кернс настойчиво хотел добиться от констебля права полностью командовать операцией.
— Есть только один способ провести успешный захват — при полном подчинении мне, при беспрекословном исполнении моих команд. Любое отклонение повлечет за собой провал.
— Разумеется, я понимаю, — говорил Морган.
— Что именно вы понимаете? Необходимость строго соблюдаемой последовательности команд или то, что именно я должен отдавать эти команды?
— Я служил в армии, Кори, — говорил Морган, отказавшись от всех других предложенных имен, — не надо говорить со мной так, словно я — неотесанный мужлан.
— Так мы договорились? Вы объясните своим людям, кто главный?
— Да, да.
— И дадите инструкции четко следовать моим приказам, какими бы странными или абсурдными они ни были?
Морган нервно облизнул губы и посмотрел на Уортропа. Доктор кивнул. Казалось, констебля это не успокоило.
— Чувствую себя Фаустом, но да, я согласен. Я отдам такой приказ.
— Вот он — образованный человек! Я знал это! Когда все будет позади, Бобби, я хотел бы провести с вами тихий уютный вечер с бокалом бренди, беседуя о Гёте и Шекспире. Скажите, а Ницше вы не читали?
— Нет, не читал.
— О, вам-то уж точно стоит его почитать. Он — гений. И — кстати, не случайно — мой хороший друг. Правда, он позаимствовал у меня пару мыслей — уж не буду говорить, что украл, но на то он и гений.
— Никогда о нем не слышал.
— Я дам вам почитать. Вы ведь читаете по-немецки?
— Да к чему все это? Уортроп, что за человека вы пригласили?
— Он уже сказал вам, — жестко напомнил Кернс.
В одно мгновение веселое выражение стерлось с его лица. Искорки в серых глазах потухли, а сами глаза стали черными — черными и пустыми, как у акулы. Лицо, такое живое и подвижное секунду назад, стало вдруг непроницаемо, как и глаза. Оно застыло неподвижной маской — хотя, скорее всего, как раз маска-то и спала, обнажив истинное лицо этого человека. Обнажившийся человек был безлик: ни веселый, ни строгий. Его ничто не трогало, он не испытывал ни угрызений совести, ни раскаяния — как хищники, на которых он охотился. На долю секунды Джон Кернс позволил своей маске соскользнуть. Я увидел истинное лицо этого человека — и холод прошел у меня по позвоночнику…
— Я не хотел вас обидеть, — быстро пробормотал Морган, потому что и он, должно быть, увидел нечто античеловеческое в глазах Кернса. — Я просто не хочу доверять свою жизнь и жизнь своих подчиненных сумасшедшему.
— Уверяю вас, констебль Морган, я вполне в своем уме, если я правильно понимаю значение этого слова. Возможно, я самый нормальный человек в этой комнате, потому что я единственный не питаюсь иллюзиями. В отличие от большинства людей, я освободил себя от груза притворства и лжи. Как и те, на кого мы сейчас охотимся, я не налагаю на себя ненужных запретов, не стараюсь увидеть то, чего нет, и не воспринимаю человека — себя или вас — как нечто большее, чем есть на самом деле. В этом суть красоты Антропофагов, Морган, первобытная чистота их существования, и это меня восхищает в них.
— Восхищает?! И после этого вы еще говорите, что вы не сумасшедший?!
— Мы многому можем научиться у Антропофагов. Я настолько же их ученик, насколько и их враг.
— Может, закончим? — обратился Морган к Уортропу. — Или нам необходимо и дальше слушать эту чепуху?
— Роберт прав, уже очень поздно, — сказал монстролог. — Или ты хочешь сказать что-то еще, Джон?
— Разумеется, но это может подождать.
В дверях Морган обернулся к Уортропу:
— Я чуть не забыл… Малакки…
— Уилл Генри, — позвал Доктор, но Морган передумал:
— Нет, не будите, он, наверное, спит. Я пришлю за ним утром.
Его взгляд остановился на ране у Доктора на лбу.
— Если только вам не…
— Все в порядке, — перебил Уортроп. — Пусть останется на ночь.
Морган кивнул и глубоко вдохнул ночной воздух:
— Что за странный человек этот англичанин, Уортроп!
— Да, удивительно странный. Но он, как никто, подходит для выполнения задачи.
— Молюсь, чтобы вы оказались правы. Ради всех нас.
Мы пожелали констеблю спокойной ночи, и я пошел за Доктором обратно в библиотеку, где Кернс, усевшись в кресло Уортропа, попивал холодный чай. Он широко улыбнулся нам и поставил чашку. Маска снова была на своем месте.
— Что за несносный тип! Помеха, а не человек, да? — спросил он, имея в виду констебля.
— Он испуган, — ответил Уортроп.
— Еще бы!
— Ты ошибаешься насчет моего отца, и сам это знаешь.
— Почему, Пеллинор? Потому что я не могу доказать, что ошибаешься ты?
— Даже если не принимать во внимание его характер и забыть на секунду о том, каким он был человеком, твоя теория все равно не более убедительна, чем моя. Как бы он мог скрывать их столько времени? Или поддерживать их страшный рацион питания? Даже сделав в угоду тебе из ряда вон выходящее предположение, что Алистер был способен на такую вопиющую бесчеловечность, где он находил жертвы? Как он мог на протяжении двадцати лет, не будучи пойманным и даже не вызвав подозрения, скармливать им людей?
— Ты преувеличиваешь ценность человеческой жизни, Пеллинор. И всегда преувеличивал. Вдоль всего восточного побережья тянутся города, полные человеческого «мусора», прибитого из европейских трущоб. Таких набрать и заманить сюда обещаниями работы и других благ — не гераклов труд. А если не получится, просто натаскать из гетто с помощью людей, не страдающих твоим романтическим идеализмом. Поверь мне, мир полон таких людей! Конечно, я не исключаю той мысли, что он пытался адаптировать своих питомцев к более низким формам жизни — особенно принимая во внимание то, что это и было его целью, с твоей точки зрения. И даже возможно, что они привыкли есть куриц. Возможно, но верится с трудом.