Властелин знает мое имя.
Она не снимала кобуру, пока не закончила осмотр всей квартиры. Впрочем, пространство было невелико, и ей хватило минуты, чтобы окинуть взглядом кухню, гостиную, потом переместиться по короткому коридору в спальню, где она открыла шкаф и заглянула под кровать. Только после этого она расстегнула кобуру и выложила пистолет в ящик тумбочки. После чего разделась и направилась в ванную. Она закрыла за собой дверь — еще один рефлекс, совершенно ненужная мера предосторожности, но только благодаря ей она смогла зайти в душевую кабинку и задернуть за собой штору. Чуть позже, когда ее волосы были густо намазаны бальзамом, ее вдруг охватило ощущение, будто она не одна. Распахнув шторку, она выглянула в пустую ванную, чувствуя, как бьется сердце, как стекает по плечам вода.
Она выключила воду. Прислонилась к кафельной стене, стараясь дышать глубже, чтобы унять сердцебиение. Сквозь глухие удары собственного пульса она различила гул вентилятора. Это было рабочее состояние вентиляционной шахты, привычный звук, на который раньше она не обращала никакого внимания, но почему-то сейчас сознание сконцентрировалось именно на этом пустяке.
К тому времени, когда сердцебиение вернулось к нормальному ритму, ее кожа успела высохнуть и стало зябко. Она вышла из душа, обмоталась полотенцем, нагнулась, чтобы подтереть мокрый пол. Пусть на работе она была жестким полицейским, но сейчас превратилась в дрожащую овцу. Взглянув на себя в зеркало, она увидела, как изменил ее страх. На нее смотрела женщина, которая заметно исхудала, и прежде изящная фигура стала казаться усохшей. Лицо, некогда круглое и волевое, теперь стало тонким и бледным, делая ее похожей на привидение с темными глазницами.
Она отвернулась от зеркала и прошла в спальню. С еще влажными волосами плюхнулась на кровать и долго лежала с открытыми глазами, уговаривая себя поспать хотя бы пару часов. Но дневной свет упрямо сочился в щели жалюзи, а с улицы доносился шум транспорта. Был полдень, и она провела без сна последние тридцать часов, а ела часов двенадцать назад. И все равно не чувствовала ни голода, ни сонливости. Воспоминания о событиях раннего утра обжигали нервы. Она вновь видела перед собой разверстую гортань охранника, его неестественно вывернутую голову. А потом перед глазами появлялась Каренна Гент с застрявшими в волосах листьями.
И, наконец, Корсак, обвитый трубками и проводами.
Эти три образа яркими вспышками озаряли ее воспаленный мозг, и она никак не могла отключить этот свет. Как не могла заглушить звуки окружающего мира. Может, именно так начинают сходить с ума?
Не так давно доктор Цукер настоятельно предлагал ей прийти на консультацию, но она категорически отвергла его помощь. Возможно, уже тогда что-то насторожило его в ее словах, взгляде, а она этого не заметила. Первые трещинки в сознании, которые становились все глубже и шире, с тех пор как Хирург перевернул ее жизнь…
Ее разбудил телефон. Казалось, будто она только-только закрыла глаза, и первой реакцией на звонок была ярость. Сняв трубку, она резко бросила:
— Риццоли.
— Э-э… детектив Риццоли, говорит Йошима из судмедэкспертизы. Доктор Айлз ожидала вас на вскрытии Гент.
— Я еду.
— Э-э… она уже начала, и…
— Который час?
— Почти четыре. Мы пытались связаться с вами по пейджеру, но вы не ответили.
Она так резко села на кровати, что комната поплыла перед глазами. Тряхнув головой, уставилась на часы, которые стояли на тумбочке: 3:52. Она проспала сигналы не только будильника, но и пейджера.
— Извините, — сказала она. — Я постараюсь приехать как можно быстрее.
— Минуточку. С вами хочет поговорить доктор Айлз.
Она расслышала, как звякнули инструменты в металлическом лотке, и через мгновение в трубке раздался голос Айлз:
— Детектив Риццоли, вы ведь приедете, я правильно поняла?
— Да, через полчаса буду.
— Тогда я подожду вас.
— Я бы не хотела вас задерживать.
— Доктор Тирни тоже едет. Вам обоим стоит это увидеть.
Это было в высшей степени необычно. С чего бы вдруг доктор Айлз понадобилось вытаскивать недавно вышедшего на пенсию доктора Тирни? Неужели других патологоанатомов мало?
— Есть какие-то проблемы? — спросила Риццоли.
— Эта рана на животе жертвы, — сказала Айлз. — Здесь не простое ножевое ранение. Разрез хирургический.
К моменту приезда Риццоли доктор Тирни уже находился в секционном зале. Как и доктор Айлз, он обычно пренебрегал респиратором, и сегодня его единственной защитой был пластиковый шлем, сквозь который Риццоли отчетливо видела его мрачное лицо. Впрочем, все остальные тоже выглядели хмурыми, и появление Риццоли было встречено напряженным молчанием. Присутствие агента Дина больше не удивляло ее, и она встретила его взгляд еле заметным кивком, мысленно задаваясь вопросом, удалось ли и ему ухватить хотя бы несколько часов сна. Впервые за все это время она увидела следы усталости в его глазах. Похоже, даже Габриэль Дин начинал горбиться под тяжестью этого расследования.
— Что я пропустила? — спросила она. Пока не готовая разглядывать останки, она предпочитала смотреть на доктора Айлз.
— Мы закончили внешний осмотр. Криминалисты уже взяли образцы на анализ волокон, собрали ногти и волосы.
— Как насчет вагинальных мазков?
Айлз кивнула:
— Обнаружена подвижная сперма.
Риццоли набрала в грудь воздуха и наконец решилась взглянуть на труп Каренны Гент. Тошнотворный запах едва не перебил ментол с пластинки, которую она все-таки предусмотрительно наклеила под нос. Она больше не доверяла собственному желудку. В эти последние недели все шло кувырком, и она вообще утратила уверенность в том, что у нее хватит сил довести расследование до конца. Входя в зал, она боялась не самой процедуры вскрытия; скорее, своей реакции на нее. Она не могла предсказать ее, а тем более проконтролировать, и это пугало больше всего.
Дома она съела пригоршню крекеров, чтобы не идти на вскрытие на голодный желудок, и сейчас с облегчением заметила, что ее вовсе не тошнит, несмотря на ужасающее состояние трупа. На вздувшийся зеленоватый живот она смотрела без содрогания, тем более что Y-образный надрез еще не был сделан. Но вот взглянуть на зияющую рану все не осмеливалась. Вместо этого она сосредоточилась на шее, на круглых синяках, различимых по обе стороны челюсти, несмотря на посмертное изменение цвета кожи. Отметины, оставленные пальцами убийцы, впившимися в живую плоть.
— Мануальное удушение, — пояснила Айлз. — Как и у Гейл Йигер.
Самый интимный способ убийства, как сказал однажды доктор Цукер. Кожа к коже. Ваши руки касаются ее тела, сжимают горло, чувствуя, как из него вытекает жизнь.
— А что показывает рентген?
— Перелом левого рога щитовидного хряща.
Вмешался доктор Тирни:
— Не шея нас занимает, а рана. Я предлагаю вам надеть перчатки, детектив. Вам необходимо исследовать ее самой.
Риццоли подошла к шкафу, где хранились перчатки. Выбрала самые маленькие по размеру и неспешно принялась их натягивать, словно отсрочивая приговор. Наконец она вернулась к столу.
Доктор Айлз уже отрегулировала свет лампы, направив луч на нижнюю часть живота. В ярком свете края раны казались почерневшими губами.
— Кожа была вскрыта единым чистым надрезом, — сказала Айлз. — Гладким лезвием. За внешним надрезом последовали другие, глубинные. Сначала поверхностной фасции, затем мышц и, наконец, тазовой брюшины.
Риццоли уставилась прямо в пасть раны, думая о руке, которая сжимала лезвие. Рука была твердой и опытной, раз смогла одним взмахом прочертить такую ровную линию.
Она тихо спросила:
— Жертва была жива, когда это сделали?
— Нет. Скобы он не ставил, кровотечения не было. Это был посмертный надрез, выполненный уже после того, как у жертвы остановились сердце и кровоток. Но манера, в которой была выполнена процедура — я имею в виду последовательность надрезов, — указывает на то, что убийца имел хирургический опыт. Он это уже делал.
— Вперед, детектив. Осмотрите рану, — сказал доктор Тирни. Риццоли заколебалась, чувствуя, как коченеют руки в латексных перчатках. Медленно она погрузила руку в рану, продвигаясь все глубже в область малого таза Каренны Гент. Она уже точно знала, что обнаружит там, и все равно ее затрясло от собственного открытия. Риццоли взглянула на доктора Тирни и увидела в его глазах подтверждение своих худших опасений.
— Матка удалена, — произнес он.
Риццоли вытащила руку.
— Это он, — тихо произнесла она. — Уоррен Хойт.
— И в то же время все остальные признаки указывают на Властелина, — сказал Габриэль Дин. — Похищение, удушение. Половой акт с трупом…
— Но только не это. — Она уставилась на рану. — Это фантазии Хойта. Это его заводит. Он забирает тот самый орган, который делает женщину женщиной и дает ей ту власть, которой он лишен от природы. — Она посмотрела в глаза Дину. — Я знаю его работу. Я уже видела ее.
— Мы оба видели, — поддержал ее доктор Тирни. — В прошлом году я проводил вскрытие жертв Хойта. Это его почерк.
Дин недоверчиво покачал головой.
— Два разных убийцы объединили свои усилия?
— Властелин и Хирург, — сказала Риццоли. — Они нашли друг друга.
14
Риццоли сидела в своей машине, под струей теплого воздуха, которую гнал кондиционер, и чувствовала, что обливается потом. Ее по-прежнему знобило, и даже тепло не согревало. Должно быть, вирус, подумала она, массируя виски. Да и неудивительно: в эти дни на нее столько всего навалилось; и для вируса это оказалось благодатной почвой. Голова раскалывалась от боли, и ей хотелось лишь одного — забраться в постель и уснуть на целую неделю.
Она поехала прямо домой. Зашла в квартиру и проделала привычный ритуал, который стал важным этапом в ее борьбе за сохранение рассудка. Почти машинально она поставила предохранители на замках, навесила цепочку и, только завершив все работы по обеспечению собствен