Хенли признавал, что испытывает угрызения совести. Понимал, что никакие извинения не восполнят нанесенного ущерба. Как и другие сообщники, совершившие тяжкие преступления под руководством главного преступника, он впоследствии чувствовал себя сбитым с толку. «Дело было не в том, что я брал с него пример», – утверждал Хенли. Он как будто жил двумя разными жизнями. Существует концепция, хорошо объясняющая временную психопатию.
Психиатр Роберт Джей Лифтон изучал нацистских врачей, пытаясь выяснить, как они могли проводить ужасающие эксперименты над людьми, а потом возвращаться домой к семьям и жить нормальной жизнью. Лифтон выдвинул теорию, что при некоторых обстоятельствах гибкая человеческая личность может переключаться между несколькими состояниями. Он предложил понятие «раздвоения», чтобы объяснить, как часть личности может брать на себя роль целой в особых ситуациях – при необходимости. Оставшаяся часть личности при этом выключается. «Раздвоение, – утверждал Лифтон, – это психологический трюк, с помощью которого личность может проявлять свой жестокий потенциал. Такая жестокость не является ни врожденной для личности, ни полностью чуждой ей. Подчиниться раздвоению и выпустить зло наружу – это моральный выбор, за который человек должен отвечать вне зависимости от того, насколько осознанно его сделал».
Хенли очень похоже описывал свою двойную жизнь: с друзьями и семьей он был совсем не таким, как с Корллом. «С Дином я был отчужденным. Много пил. Я, Дин и Дэвид были против всего мира. Когда я осознал, насколько запутался в делах Дина, было уже поздно, и я сдался. “Я с Дином” был плохим и ничего не контролировал. “Я с Дином” принадлежал Дину. Он полностью управлял мной. Я пытался быть жестким. Пытался не видеть людей в тех мальчиках, но у меня не всегда получалось. Если происходило что-нибудь из ряда вон, ломающее нашу рутину, моя реакция оказывалась более нормальной. Как когда [у Коббла] случился сердечный приступ, и я захотел ему помочь. Я пытался его откачать. Тогда на первый план вышел “Уэйн-до-Дина”».
В психологии процесс раздвоения называется компартментализацией. Она может быть адаптивной и проявляться по-разному. Лифтон говорит, что при слабой степени компартментализации человек способен убить лишь при тяжелых обстоятельствах, вроде крайней финансовой или личной нужды, оправдывающей убийство в их глазах; при средней степени они чувствуют себя виноватыми, но все равно продолжают; а при сильной получают удовольствие от своих способностей хамелеона. Хенли описывал Корлла как именно такого человека, из третьей категории: «Он был сдержанным, тихим, себе на уме. Мужчина, совершавший убийства, был совсем другой». У Хенли эта степень была средней, хотя периодически он проявлял энтузиазм, чтобы добиться одобрения Корлла.
Концепция перемежающейся психопатии позволяет раскрыть феномен компартментализации у сообщников. Некоторые исследователи сосредоточиваются на особенностях деволюции подчиненного партнера от обычного человека до сообщника преступления. Мы знаем, что существует уязвимый тип личности, знаем его характерные черты, но еще не разобрались, как происходит этот моральный сдвиг. Некоторые соображения предлагает когнитивная нейрология. В ней существует понятие общего мышления, а другие исследования доказывают влияние принуждения на подавление эмпатии. Вместе эти понятия дают опору для понимания того, как доминантная личность влияет на подчиненную. Человек, который никогда никому не причинял вреда, под таким влиянием может дойти до убийства.
Специальный агент ФБР Роберт Хейзелвуд и Джэнет Уоррен, профессор клинической психиатрии, опросили двадцать женщин, сообщниц убийц на сексуальной почве. Четверо из них, участвовавшие в убийствах, в детстве подвергались физическому или сексуальному насилию. Они откликались на проявление внимания, подарки, уверения в том, что они особенные. Исследователи обнаружили, что преступники склоняют потенциальных помощников на свою сторону постепенно. Сначала они заводят с ними отношения, внешне кажущиеся нормальными. Потом вовлекают в мелкое преступление или сексуальный акт, сдвигающий границы чуть дальше их зоны комфорта. Потом начинают изолировать будущих партнеров от семьи и друзей. Финальный этап включает угрозы, наказания и подрыв самоуважения, так что женщины становятся полностью зависимыми от них. Сообщницы так боятся лишиться любви или одобрения сексуального хищника, что находят способы адаптироваться к его отклонениям. Чтобы заглушить моральные терзания, некоторые используют дистанцирующие стратегии (компартментализация), надеясь, что преступления закончатся.
Преступник дает им ощущение собственной значимости, избавляет от одиночества, руководит ими на жизненном пути. «У большинства из них низкая самооценка и тяга к подчинению, – говорит Хейзелвуд. – Те, с которыми я разговаривал, испытывали отвращение, но одновременно полную подчиненность мужчине-преступнику». Чтобы получить то, в чем они нуждались, они соглашались на то, что ненавидели.
Преступник подготавливает условия для когнитивной синхронии, то есть ментального слияния. Профессор когнитивистики Майкл Спайви описывает суть такой связи следующим образом: «Значительный массив когнитивистских исследований показывает, что, когда двое людей сотрудничают, выполняя общую работу, их индивидуальные действия координируются примерно таким же образом, что и конечности одного человека, когда он выполняет работу в одиночку». Иными словами, когда какой-либо опыт разделяют между собой два (или больше) человека, их паттерны мышления сливаются. Возникает своего рода «проницаемость», позволяющая им достигать синхронности. Они начинают понимать, чего ждут друг от друга, и действуют соответственно.
Хенли подготовили для его роли путем повторяющихся тренировок, и он знал, когда и как должен действовать. Он совершенствовался, чтобы избежать недовольства Корлла и добиться его одобрения. «Когда Дин был счастлив, я был счастлив».
Бывший тюремный психолог Эл Карлайл описывает этот процесс следующим образом: «Отношения между убийцей и подчиненным ему сообщником характеризуются сильной взаимозависимостью. Доминант нуждается в тотальной преданности подчиненного, чтобы повысить свою самооценку. Подчиненный нуждается во власти и авторитете доминанта, поскольку для него важно держаться в тени этого человека и усваивать его убеждения и этику».
Преступники могут достигать такого слияния с поначалу непокорными последователями, чередуя приемы контроля – динамика дом/саб, описанная в главе 2: ты слаб и жалок/ты отлично справился. «Я могу сказать, что Дин руководил мной и подталкивал меня, – рассказывал Хенли. – Я должен был делать это, чтобы стать мужчиной. Делать это, чтобы стать частью его группы. Он давил, давил, давил. Ты должен сделать это. Должен доказать, что можешь. Сам не знаю, как у него это получалось. Он мне не платил, я не получал никаких наград, он не обращался со мной как-то по-особенному, мое влияние не увеличивалось… ничего из того, что можно считать вознаграждением за хорошо сделанную работу. Он обращался со мной как с низшим существом, своим приспешником. Всегда давал мне понять, что считает слабаком».
Однако даже при синхронизации сообщники могут расходиться в том, какую роль играют или хотят играть. Оглядываясь назад, они не понимают, как могли быть такими равнодушными к страданиям, которые причиняли или которым были свидетелями. В своей докриминальной жизни они не допустили бы такого поведения.
«Дин хотел, чтобы я разрубил кого-нибудь мечом, а я не соглашался, – вспоминал Хенли. – И пытки – я не мог их выносить. Дэвид хотел девушек, я не мог этого сделать. Я не был хорошим человеком, не был тем, кем всегда хотел быть. Я был учеником палача. Именно так к себе и относился. Я совершал плохие вещи, сам не зная, как это делаю. Не в моем характере причинять кому-то боль». Чтобы притупить муки совести, Хенли злоупотреблял алкоголем. «Я почти не помню своих последних месяцев на свободе. Я практически постоянно был пьян. Напивался, чтобы отрубиться. В шестнадцать лет я был беспробудным пьяницей. Пьяный я ни о чем не волновался. Чем дальше так продолжалось, тем больше я пил. Никто не понимал, что у подростка такое пьянство – признак чего-то гораздо более глубокого».
Исследователи психопатии выяснили, что неблагоприятный детский опыт – конфликты между родителями и насилие в семье – может вызывать реактивную черствость, схожую со вторичной психопатией. Это не эмоциональная глухота, отличающая первичных психопатов; это адаптация к враждебной среде. Она приобретенная. К ней могут добавляться неусидчивость, импульсивность и антисоциальное поведение, а также отсутствие эмпатии. Затем, если криминальное партнерство на более поздней стадии жизни провоцирует такой же эмоциональный стресс, человек может вернуться к защитным стратегиям, усвоенным в детстве. Черствость помогает ему проживать тяжелые времена. Если преступник вознаграждает такое поведение, сообщник может стать еще более бесчувственным. Когда Брукс или Хенли подчинялись Корллу, он их вознаграждал. Если не подчинялись, он попрекал их, кричал и лишал своего одобрения. Он растил в них эту бесчувственность.
Семья Брукса обращалась с ним как с расходным материалом; неудивительно, что он точно так же относился к подросткам, которых приводил к Корллу. Он чувствовал себя униженным, поэтому повышал свою самооценку, унижая других. У Хенли тоже был отец, который его унижал и даже стрелял в него (а позднее пытался убить другого человека). Хенли испытывал смешанные чувства к мужчине, в честь которого его назвали. Он подавлял других, якобы готовясь дать отпор отцу, и тем самым усиливал свой неразрешимый внутренний конфликт. Как упоминалось ранее, он сказал полицейскому, который его допрашивал: «Будь у вас отец, который в вас стреляет, вы бы и не такое сделали».
Подобная черствость формируется с целью существования – даже выживания – в определенном наборе обстоятельств. Путем незначительных психологических капитуляций уязвимая личность сохраняет часть своей былой идентичности. Это все равно что сидеть в шлюпке, медленно дрейфующей от берега; кажется, что в любой момент можешь вернуться… пока не становится поздно. Даже сознавая, что идут на компромисс, люди стараются не придавать этому значения или как-то оправдывать. «Когда я был с Дином Корллом, возникало чувство, будто я смотрю на мир сквозь подзорную трубу, – сказал Хенли в одном из интервью. – Все было нереальное, искаженное. Я испытывал странную смесь противоречащих друг другу чувств. Я его боялся. Думал, он больной, и в то же время хотел нравиться ему. Хотел, чтобы он мной гордился».