«Я полностью ему доверял, – писал Малво. – Каким бы он ни был, он находился со мной рядом… Если он что-то сказал, это было надежно – как то, что утром встает солнце; я не только доверял ему, но и брал с него пример, перенимал черты его личности… Он мог на меня положиться, потому что понимал меня – что мною движет, как меня мотивировать, как запугивать, знал глубину моего гнева и мог предсказать последствия моих действий. Думать я предоставлял ему. Без него я был никем».
За три недели в 2002 году «вашингтонские снайперы», Мухаммад и Малво, расстреляли тринадцать человек в районе трассы I-95 на востоке США, убив десятерых. Последующее расследование связало их с убийствами в других штатах. Малво, главному стрелку, было всего семнадцать. Его судили и приговорили к десяти пожизненным срокам без возможности УДО – к шести в Мэриленде и четырем в Виргинии.
Антони Меоли из компании «Меоли Консалтинг», занимающейся судебным консультированием, много общался с Малво в процессе написания своей книги «Интервью с вашингтонским стрелком». Он спрашивал его, как Мухаммад сумел завязать с ним столь прочную отцовскую связь.
«Ему ничего не пришлось мне внушать, – ответил Малво. – Пятнадцать лет я жил с дырой в душе, которую не могли заполнить мои настоящие родители – им было плевать. А он постоянно присутствовал и откликался. Он был плохой человек, ужасный, но он был рядом». Когда его попросили описать, сопротивлялся ли он требованиям Мухаммада, Малво ответил: «У меня тогда не было времени на размышления. Двадцать четыре часа в день я что-то делал. Он [Мухаммад] дважды убеждался, когда меня оставлял и давал время подумать, что от бездействия я начинаю ломаться. Поэтому просто старался меня чем-нибудь занимать. Если делать было нечего, он что-нибудь придумывал. Когда у меня было дело… все было в порядке».
На суде Малво выразился лаконичнее: «Я стремился заполнить пустоту в моей жизни и отдал бы свою жизнь за него».
По мнению судебного психиатра Нила Блумберга, Малво страдал диссоциативным расстройством и потому оказался уязвимым для внушения со стороны Мухаммада. Блумберг также диагностировал у Малво депрессивное расстройство и расстройство поведения. Он считал, что в детстве будущего преступника можно проследить «красные флажки»: это брошенность, нестабильность, насилие, пренебрежение и крайнее непостоянство. Особенно это касается мальчиков.
Суд дал социальному работнику Кармете Альбарус поручение разыскать как можно больше информации, которая помогла бы избежать смертного приговора в случае Малво. Она работала в сотрудничестве с психологом Джонатаном Г. Мэком. Альбарус неоднократно встречалась с Малво и ездила к нему на родину, на Ямайку, чтобы опросить его родственников, учителей и друзей. Она узнала, что он был способным учеником, но насилие в семье и невнимание родителей привели к тому, что он стал искать внимания и заботы на стороне. Джон Мухаммад, ветеран первой войны в Заливе, воздействовал на него путем промывания мозгов, обучал снайперской стрельбе и возбуждал в нем гнев; все это вместе сделало из Малво убийцу, абсолютно безжалостного к своим жертвам. Тем не менее точно так же, как детство сделало Малво восприимчивым к влияниям, утверждала Альбарус, его податливый мозг сулил возможность перевоспитания. При более благоприятных условиях его былую целеустремленность, чувство собственного достоинства и стремление заботиться о других можно было возродить. Он стал психопатом, подвергшись плохому влиянию, в контролируемых условиях, а не родился таким.
Малво со временем осознал всю тяжесть совершенных им преступлений. Он обратился к штату Мэриленд с прошением пересмотреть вынесенный ему приговор. В деле «Миллер против штата Алабама» 2012 года Верховный суд США запретил приговаривать несовершеннолетних к пожизненному заключению без возможности УДО, за исключением тех, что были признаны неисправимыми. Суд постановил, что при вынесении решения о неисправимости следует учитывать такие факторы, как общее развитие, образование и условия жизни. Подростковая незрелость, импульсивность, подверженность негативным влияниям и склонность к риску также должны приниматься в расчет. Иными словами, действия, совершенные подростком, необязательно являются «доказательством неисправимости». Хотя в 2021-м Верховный суд США скорректировал эти критерии, заявив, что неисправимость не может считаться основным условием для принятия решения, суд Мэриленда постановил: Малво может подать прошение о пересмотре дела.
Общественный защитник Малво решил воспользоваться новым законом штата Мэриленд, позволяющим преступникам, осужденным в подростковом возрасте, просить об освобождении после отбытия в заключении двадцати лет. Апелляционный суд Мэриленда ответил, что Малво вряд ли будет отпущен на свободу, потому что сперва он должен получить УДО в Виргинии, где приговорен к четырем пожизненным срокам, прежде чем отбывать свои последовательные сроки в Мэриленде. 30 августа 2022 года Совет по УДО штата Виргиния отказал Малво в условно-досрочном освобождении, сочтя его «опасностью для общества». Тем не менее смена моральных позиций после освобождения от влияния Мухаммада стала для Малво целительной. Несмотря на решение суда, его история дает тюремным психологам и специалистам по адаптации пример положительных изменений.
С точки зрения Хенли
Как Мухаммад с Малво, Корлл предпринимал шаги, ломавшие моральные принципы Хенли, хотя Корлл не был таким же целеустремленным и настойчивым, как Мухаммад. Хенли стал «подмастерьем» Корлла, но он сильно страдал психологически. Хенли пил и принимал наркотики, чтобы заглушить неприятные переживания. Находясь вдали от Корлла, он старался вернуться к нормальной жизни, надеясь, что Корлл прекратит убивать.
Теперь Хенли понимает, как психологически справлялся с ситуацией. «Мне пришлось научиться компартментализации. Меня растили в христианской вере, с уважением к семейным ценностям. Растили хорошим человеком, джентльменом-южанином. Когда я был с Дином, все это ставилось на паузу. После Дина я смог вернуться к своим прежним убеждениям, и теперь следую им день за днем. Мне трудно принять за оправдание, что я был слишком юным, чтобы противостоять серийному убийце, хотя объективно ни один четырнадцати- или пятнадцатилетний подросток не смог бы адекватно сопротивляться серийному убийце вдвое его старше – даже власти не справляются с такими. Так с какой стати ожидать от пятнадцатилетнего мальчишки, что он окажется сильнее властей? Но тогда встает вопрос: как мог я, Уэйн Хенли, воспитанный совсем по-другому, позволить этому случиться?»
Поборов панические атаки и ночные кошмары, Хенли стал лучше понимать цену своего соучастия в преступлениях Корлла. «Мне пришлось смириться с тем, что любым ребенком – потому что я был ребенком, – любым ребенком можно манипулировать, если нажимать на правильные кнопки. А Дин нажимал на все мои кнопки. Он убедил меня в существовании влиятельного синдиката, и мафиози, и каких-то еще страшных парней. Я чувствовал нависшую надо мной угрозу. Это не оправдание в глазах закона… но он внушил мне, что я участвовал в убийстве, хотя сам об этом не знал. Я подумал: “Меня посадят на электрический стул”».
Когда меня арестовали, я толком не понимал, что произошло. Не понимал, что натворил. Через какое-то время я поверил в то, что мне говорили – что я плохой человек. Но когда у меня получилось немного от этого отстраниться и когда я познакомился с исследованиями об этом [как преступники заманивают к себе сообщников], я осознал, как Дин провел меня через этот процесс. Он делал шаг и вел меня за собой. Потом еще шаг и еще. Он довел меня до точки, когда я решил, что участвовал в преступлении, в торговле людьми, а потом, когда я хотел выйти, напомнил мне. Он запросто мог посмотреть мне в глаза, словно говоря: “Вот что я сделал, и вот в чем ты замешан. И вот что случится с тобой. У тебя нет выбора. Ты или будешь со мной, или полиция тебя застрелит… или это сделаю я”».
Хенли продолжает разбираться в вопросе гибкости подросткового сознания, которому сейчас посвящается множество исследований. Он выделил триггеры, которые использовал Корлл, в частности, стремление заставить отца гордиться им, необходимость постоять за себя и использование Корллом позитивного и негативного подкрепления. «Это кажется глупым, но однажды он захотел, чтобы я кое-что кое-кому сделал, и когда я сделал, он приготовил мне кексы».
Хенли неоднократно повторял, что одобрение Корлла много для него значило. «Если я действовал из психопатического стремления к выживанию, то одобрение Дина означало, что я продолжаю жить».
Границы Хенли были преимущественно мягкими, и Корлл успешно их прорывал. Как другие в своей социальной группе, он был уязвимым, немного бунтарем и с опытом мелких правонарушений. Корлл видел, насколько он податлив. «Дин сразу узнавал того, кем сможет манипулировать, – заявляет Хенли. – Я всегда буду себя за это винить. Я говорю [сам себе]: нет, ты был взрослым, ты отвечал за свои поступки. Ты же разумный человек. Этого не должно было случиться. Но это случилось, потому что я был ребенком… Дин Корлл давал мне свой авторитет и одобрение, избавлял от чувства вины. Все, что я делал с ним, он одобрял».
Нет стандарта сообщника, которого ищут все преступники. Но у всех них есть свой «радар». Подбирая себе напарника из подростков, они обращают внимание на тех детей, которых могут формировать по собственному вкусу. Нарциссизм говорит им, что они могут получить над сообщником полный контроль, садизм влечет их вперед, а отсутствие эмпатии не дает осознать, какой вред они причиняют. Корлл обратил внимание на застенчивого, неуверенного в себе Брукса и сделал так, чтобы он равнодушно смотрел на изнасилования и убийства, одаряя вещами, в которых он нуждался. Хенли Корлл рассматривал как удобный инструмент – ребенка, способного заманивать других детей, – поэтому подрывал в нем христианскую веру и эксплуатировал его гнев.
Понимание динамики в подобных командах, особенно с участием детей и подростков, помогает в формировании стратегий защиты. Дети по-прежнему остаются уязвимыми для прест