— А ты думаешь, я не говорил? — язвительно заметил Ворон. — Но это такое поколение, что они слушают кого угодно, только не своего учителя. И потом, откуда им знать, что у тебя уникальный слух, особенно в тех случаях, когда это касается тебя лично.
— Счастье твоих учеников, что я не злопамятна, — мягко произнесла магесса. — И потом — я не убиваю детей, ты же знаешь, у меня мягкое сердце. А они у тебя совсем еще маленькие, от них пахнет материнским молоком.
— Виталия, мне известна цена всему тому, что ты говоришь. — Рука наставника обняла стан магессы. — И мягкость твоего сердца мне тоже известна, равно как и твоя доброта. Но и ты знаешь, как я отношусь к тем, кто берет мое без спроса или, того хуже, ломает его. Ведь ты помнишь это, правда? Фон Рут, ты чего застыл? Интересно послушать наши разговоры? Иди, работай!
А что, все так. Интересно. Вот только, заслушавшись, я не заметил, что остался один, — все уже были при деле. Ребята тащили за забор пьяных солдат, слабо шевеливших руками и ногами, Магдалена, Эбердин и Гелла, вооружившись метелками, гоняли по двору визжащих шлюх, остальные орудовали в доме.
— Какой славный мальчуган. — Виталия окинула меня взглядом, и у меня по животу растекся холод. — Симпатичный и вроде неглупый на вид. Как он, Ворон? Будет из него толк?
Ее глаза просто приковали меня к месту. Это была бездна, смотревшая на меня и не позволявшая даже на миг предположить, чего именно мне ждать от падения в нее. И ясно дававшая понять, что никуда мне от нее не деться.
— Не уверен. — Наставник покачал головой. — Да и насчет неглупого ты погорячилась. Вон видишь, он моих слов почти не понимает, говори, не говори.
Ворон отпустил Виталию и, активно жестикулируя, громко повторил:
— Фон Рут! Надо идти туда. Туда, понимаешь? Надо помогать своим друзьям. Там, у дома. До-ма!
— Ыгы! — Я хлопнул ресницами, радостно осклабился, хотел было даже пустить слюну, передумал, решив, что это перебор, и резво побежал к своим, искренне жалея о том, что не сделал этого сразу. Воистину любопытство — порок, что бы там ни утверждал наставник.
— А ты говоришь, — за спиной у меня печально произнес Ворон. — И это еще не из худших.
Когда приборка закончилась, Виталии во дворе уже не было. Вскоре куда-то ушел и сам Ворон, перед этим строго-настрого запретив нам покидать двор и вступать с кем-либо в любые разговоры.
Дом оказался не таким уж маленьким, с хозяйственными пристройками и конюшней. Более того — в кухне еще и изрядные припасы провизии обнаружились, уж не знаю, бывших хозяев или того удальца, которого усыпил наш наставник. Кстати, интересное заклинание, не худо бы такое выучить. Вот всякие гадости с покойниками наставник нас учит проделывать, а подобным полезными вещам — нет.
Пока мы убирались в доме, пока исследовали свалившееся на нас имущество, солнце село, наступил вечер.
Ворон вернулся аккурат в тот момент, когда Фриша закончила готовить ужин. На кухне обнаружилась плита, которую она с изрядной сноровкой раскочегарила, и уже вскоре на ней пыхтел котел с кашей, запахи от которой заставляли гудеть наши желудки на все голоса. Мы бы давно уже за еду принялись, но как без наставника за стол садиться-то?
— Еда — это хорошо, особенно горячая. — Наставник стряхнул снег с воротника своей шубы. — Завьюжило, однако. Вовремя приехали, в такую погоду ночевать в лесу не сильно приятно.
— Вас только и ждем, — сглотнув слюну, сказал Жакоб.
— А говорили: каши с нами не сварить. — Фальк нетерпеливо топотал ногами. — За стол, мастер, за стол! Мы вам там место подготовили, а сами уж по углам рассядемся!
— Не нарывайтесь лишний раз на неприятности, — втолковывал нам Ворон пятью минутами позже, работая ложкой и нарушая собственное правило не говорить во время еды. — Желающих задеть вас будет предостаточно, многие, подозреваю, станут вас даже провоцировать. Ученики других магов, воины из Королевств, где наше ремесло не в почете, орден Истины — да мало ли кто. И причины у каждого будут свои. Кто-то это будет делать по дури, кто-то из принципа, а кто-то — сознательно, потому что велели. Де Фюрьи, тебя это касается персонально, Виталия тебе старуху не простит, поверь мне. И не важно, что, по сути, ты права. Более того, это дело усугубляет. Она уже наверняка скомандовала «фас» своим ученикам и даже назначила награду тому, кто будет шустрее остальных. Уверен, что очень неплохую, так что охота на тебя уже началась. Нет-нет, никаких ударов из-за угла не жди, не то место и время. Тут все будет тоньше, мы же маги. И потом, это Виталия, она оценивает не столько результат, сколько то, как он был достигнут.
— Вот ведь, — чуть ли не впервые я увидел Рози растерянной, не сказать — испуганной.
— Не позволяйте манипулировать собой, — требовательно сказал Ворон. — Не давайте вывести себя из равновесия, не стремитесь сразу же расплатиться по счетам. Помните, месть не колбаса, она не протухнет. Если очень сильно захочется кого-то убить, узнайте имя того, кто вас задел, запишите его в книжку, поставьте пометку, чтобы не забыть, за что именно этот человек попал в ваши должники, и вернитесь к этому вопросу потом, когда его смерть принесет вам моральное удовлетворение, но при этом не создаст массу проблем. К тому же в данном случае вы все равно не сможете этого сделать, потому что не готовы к хоть сколько-то серьезному магическому поединку. Вас просто убьют. Точнее, не просто, а… Ну, вы поняли, что я хотел сказать, я так полагаю?
— Вот вы сказали: «ученикам». — Луиза облизала ложку. — То есть мистресс Виталия — тоже наставница, как и вы?
— Ну, не как я. — Ворон с достоинством пригладил волосы. — Я — это я, не надо сравнивать. Но да, она тоже наставница. И сразу — здесь и сейчас, в этой долине, присутствуют сразу четыре наставника из пяти, которые есть в Рагеллоне. Случайно так получилось или нет, я не знаю, но факт есть факт. Нет только старого Ринга Халли, но он живет в такой глухомани, что до него, наверное, даже гонец еще не добрался. Или этого гонца к нему никто и не посылал, как раз по причине удаленности его жилья от побережья. Остальные четверо магов-наставников здесь. Я, Виталия, которую вы уже видели, Стивен ле Ре и Эвангелин де ля Фуэн. И их ученики с ними, правда, есть одно «но». Не помню, говорил я вам или нет, но они сюда привезли с собой только нескольких лучших учеников, а меня заставили притащить весь свой выводок, то есть вас.
— Интересно. — Монброн отправил в рот последнюю ложку каши и с печалью посмотрел в опустевшую тарелку. — А почему так?
— Понятия не имею, — пожал плечами Ворон. — Но не думаю, что это было сделано просто так, забавы ради. Потому и взываю к вашему разуму и инстинкту самосохранения, потому и говорю сейчас с вами не только как с учениками-несмышленышами, а как с собратьями по цеху. Не дайте себя убить, не уничтожьте мой труд. Не поручусь, что цели у кого-то, кто все это устроил, таковы, но всегда надо ожидать худшего. Маги в этом мире давно уже проклятое племя, потому всегда готовьтесь к тому, что будет худо. Хорошее и так порадует, а беда в этом случае не застанет врасплох.
— Интересно, ученики других магов тоже будут чьими-то мишенями? — Мартин задумчиво потер подбородок, уколовшись щетиной. — Или только нам так свезло?
— Тоже не знаю, — вздохнул Ворон. — Нужно время, чтобы в этом всем разобраться. Но одно могу сказать точно — им будет проще. У всех трех других наставников подмастерья — четвертого-пятого года обучения, считай, что готовые маги с посохом. Причем у той же Виталии ребята, сдается мне, на редкость толковые. Много у нее народа до конца дошло — восемь человек, она этой весной как раз их в большой мир выпускать будет. Четверо из них здесь. С Эви пятеро приехало, со Стивом — трое. И любой из этих учеников без особых сложностей разделается с двумя-тремя такими, как вы, одновременно. Я не пугаю вас и не пытаюсь унизить, я говорю то, что есть на самом деле. Они непременно будут вас провоцировать на поединок, поверьте.
— Они нас так не любят? — удивилась Магдалена.
— Нет, — покачал головой Ворон. — Их наставники так не любят меня. Победа ученика — возможность унизить наставника проигравшего и получить признательность собственного учителя. А признательность учителя — это дополнительный шанс выжить при выпускном испытании. Понятно?
Глава 12
Жизнь в военном лагере не затихала ни на минуту, она бурлила и днем и ночью. Ночью она, пожалуй, была даже более насыщенная. Перекликались дозорные, задорно хохотали шлюхи, у костров бывалые воины тоскливыми голосами пели тягучие песни о тяжести ратного труда. Да еще то и дело откуда-то долетал звон стали — негласный запрет на поединки никуда не делся, но никто его особо не придерживался, а потому аристократы из разных королевств охотно пускали друг другу кровь, вспоминая старые фамильные обиды или попросту придумывая новые.
Шеппард как мог боролся с этим злом, но его люди смогли прихватить только тех, кто участвовал в самых первых поединках. Все поняли, что главнокомандующий не разделяет взгляды большинства на высокое искусство благородного поединка, сделали соответствующие выводы, и с тех пор если что на месте схватки что и находили, так это только бездыханное тело проигравшего. Свидетелей данного безобразия, понятное дело, тоже не было, все дружно говорили, что они спали и ничегошеньки не слышали.
Только один раз капитану удалось взять одного из таких нарушителей на месте преступления, то есть со шпагой над трупом, но и тут его постигла неудача — поединщиком оказался один из людей юного принца Айгона. Нет, сам принц было даже предложил заключить своего человека под стражу, заявив, что закон есть закон и он равен для всех. Полагаю, что по молодости лет принц еще верил в то, что мир может стать справедливым, если все люди начнут поступать по закону и совести. Но капитан был человеком опытным и прекрасно понимал, что война кончится и ему придется возвращаться домой, в Миклайт, где его нынешний правильный поступок может быть расценен совсем по-другому, в особенности родными победителя. А они стояли около трона, удачливый боец принадлежал к свите принца неспроста. Там вообще случайных людей не было, только представители родовитых фамилий королевства Айронт. Капитан гвардии — пост, конечно, высокий, но не до безумия. Если перейти дорогу кому-то не тому, то неприятностей не избежать. В результате так это ничем и кончилось. Убитого закопали за деревней, на местном кладбище, и утром про него никто даже не вспомнил.