– Она опасна. И я еще подумаю, не связаны ли вы, мадам, с мятежницей, – голос короля превратился в рык. – И вы, мсьё Годфруа! Пожалуй, вместо того чтобы подписать вам грамоту о дворянстве, я подпишу приказ о том, чтобы вы заняли место на костре рядом с бунтовщицей.
– Помилуйте, Ваше Величество. Спешу вас заверить, что сейчас мадемуазель уже не опасна, – совершенно спокойно ответил лекарь. – Не более, чем обычная хрупкая девушка. Осмелюсь заметить, Ваше королевское величество, что неприятность произошла не по моей вине. Графиня, при всем моем глубочайшем почтении, почему-то не последовала моим наставлениям и не подмешала в питье мадемуазель Абели вина.
– Она казалась такой спокойной. Откуда я могла знать, что дитя с ангельским личиком способно на подобное? Вы же сами называли ее сущим ангелом, – возразила графиня и настойчиво повторила: – Пусть посторонние покинут зал. Ради вашего блага, монсир.
– Вы всегда так упрямы, графиня! Но… – раздался хлопок тяжелых ладоней. – Все слышали, что сказала мадам де Веруа. Вышли вон. Все, кроме лекаря и Де Моле.
Я подняла голову, пытаясь смотреть прямо, несмотря на безумное количество алкоголя в крови. О, Боже, как я их всех ненавидела! Я сконцентрировалась и выдавила из себя заплетающимся языком:
– Я никого целить не стану. Можете убить меня прямо сейчас.
Чья-то мозолистая ладонь отвесила мне пощечину так, что в глазах потемнело. Губа треснула, и я почувствовала солоноватый привкус крови.
– Как смеешь, ты, ведьма, разговаривать так с королем!
– А я подданная короля Франции, – скривившись, огрызнулась я.
И получила еще одну оплеуху. В ушах загудело, скулу пронзила боль.
– Остановитесь, де Моле, – велел лекарь. – Я обещал, Ваше Величество, что она избавит вас от болезней и недугов. Но если подобным образом выбивать из нее мозги, боюсь, пользы от нее никакой не будет. И сил не останется, чтобы забрать ваши хвори.
– Что же вы предлагаете, – возмущенно рявкнул король, – чтобы я поместил нахальную ведьму в лучшую комнату замка, кормил и поил, как принцессу? Может, мне одарить ее золотом и бриллиантами за все, что она здесь устроила?!
– Если вам дорого здоровье и жизнь, Ваше Величество…
– Черт побери, Годфруа! Вы издеваетесь?! – вскипел король. – Да я сотру вас в порошок вместе с вашим семейством и домом!
– Как вам будет угодно, но я лишь забочусь о вашем благополучии, – вкрадчиво сообщил лекарь. – Если вы не хотите, монсир, чтобы у вас вскоре провалился нос, чтобы сгнили кости и кожа, в то время пока вы еще живы, вам придется потерпеть присутствие Абели Мадлен… И отнестись к ней чуть ласковее. Увы, Ваше Величество, как ни прискорбно мне это сообщать, так оно и есть.
– Да вы дьявол, Годфруа! И как ваш чертов язык осмеливается указывать мне?
– Только ради вас, монсир, ради вашего блага я готов навлечь ваш гнев на себя. Единственное, что хотелось бы напомнить, что мадемуазель Абели – ваш ключ к молодости и абсолютному здоровью. А ее реакция вызвана девичьей скромностью и страхом. Мадам Жанна, будьте так любезны, покажите Его Величеству, какой чистой стала ваша кожа от одного лишь прикосновения Абели.
Я выругалась, но слишком тихо – они меня не расслышали. Громче не получилось, в сумасшедшем опьянении сознание начало меркнуть, постепенно вырывая меня из реальности и погружая в темноту. Глаза слипались сами собой.
Послышался шорох юбок. Затем совсем рядом лекарь приглушенно произнес:
– Она в беспамятстве. Сейчас это к лучшему. Если Абели выживет после неаполитанки, вам будут долгое время не страшны ни травмы, ни ранения, ни эпидемии и простые простуды, Ваше Величество.
– Я помню, вы говорили мне о подобных чудесах… Но смотрите, барон Годфруа, – раздраженно заверил король, – если вы обманули, я достану вас из-под земли, а девчонку сожгу на площади. Так, впрочем, и подобает поступать с ведьмами.
– Как будет угодно Вашему Величеству. Но, осмелюсь предположить, что практичнее будет оставить ее на будущее. Кто знает, где вас может подстеречь шальная шпага или яд, подсыпанный злоумышленниками… Возможно, это лишь слухи, но в народе упорно говорят, что к вам подсылали убийц. Хвала небесам, что ваши гвардейцы не дремлют. А если вас все же ранят? Или война? Время сейчас неспокойное. В присутствии Абели вы можете ничего не бояться. Ваше Величество, благодаря ее дару, вы будете восстанавливаться мгновенно, как мистический Феникс из пепла, как сын Бога, коим вы и являетесь. Представьте, какие легенды пойдут о вас на весь мир! Люди засомневаются, кому стоит подчиняться – неуязвимому королю или французскому Людовику, объявившему себя солнцем?
– Но-но, – пригрозил Виктор Амадей, – как бы он не был мне неприятен, вам говорить пренебрежительно о моем девере я не позволю!
– Прошу прощения, Ваше Величество, – залебезил лекарь, – я лишь хотел подчеркнуть ваше величие и божественное наследие!
– Ладно, что вы там еще говорили?
С двойным воодушевлением мсьё Годфруа добавил:
– Вы, Ваше Величество, будете самым здоровым из всех ныне живущих королей. И потому самым могущественным. А еще вы сможете сохранять мужское здоровье, с кем бы и когда бы ни решили провести ночь… Для этого только и требуется, что приручить мадемуазель Абели и не позволять ей вступать в связи с мужчинами. Вот и все! Поверьте, это малое неудобство окупится сторицей.
Борясь со сном, я подумала: «Ха-ха! Ни за что на свете не стану лечить никого из вас! Пойте свои елейные песенки, обещайте, врите с три короба, подлый мсьё Годфруа! Я лучше умру сама. И утащу на костер вас и весь ваш вертеп…»
– Ладно, отнесите ее в гостевую спальню, – распорядился король и чиркнул пером по бумаге. – Только подальше от моих покоев. И кандалы пока не снимайте. Я должен быть уверен, что она не представляет опасности.
– Главное, держите ее пьяной. Постоянно. И она будет покорна, как ягненок, – поспешно добавил лекарь.
Я снова выругалась про себя и отключилась.
Глава 19
Серый свет пробивался из-за нависшей шторы или чем там была эта тряпка перед моим носом? Значит, наступило утро или, наоборот, вечер? А, может, просто дождливый день? Голова была туманной, и все кружилось в хмельном угаре, словно меня поместили на горизонтальное колесо мельницы и вертели-вертели-вертели. Непонятно зачем.
Я лежала на душной перине. Над головой нависали складки голубого балдахина с коричневыми и белыми узорами и золотыми кистями по краю. Если это кровать, то почему она кружится? Они запрягли ее в повозку с лошадьми и пустили по кругу?
– Тпру, – пробормотала я, пытаясь прекратить вращение.
Хоть бы хны. Я приподняла голову, пытаясь получше рассмотреть, где нахожусь, но сразу же откинулась обратно на мягкую подушку. В висках стреляло. Ничего не оставалось, как таращиться вокруг себя лежа.
Мне показалось странным, что с полотнища над головой, с резных столбиков, к которым декоративными золотыми шнурами были подвязаны узкие пологи справа, с деревянных панелей на стене слева, с ажурной решетки у изножья кровати на меня смотрели черные распятия. Зачем столько?
По привычке я потянулась перекреститься. Звякнули кандалы на руках. Я долго, с недоумением и оторопью смотрела на черные грубые оковы и железную цепь между ними. Почему они на мне? Наконец, вспомнила и от ужаса того, что со мной произошло, вскрикнула во весь голос:
– Боже правый!
– Очухалась ведьма, наконец-то, – проворчал кто-то. Из-за полога показался грузный мужчина в тесных штанах и кожаной охотничьей куртке, из-под которой выглядывала несвежая рубашка.
На толстой перевязи болталась шпага, на поясе – кинжал в ножнах. Бородатое лицо с длинным мясистым носом и маленькими глазками, обрамленное темными кудрями с проседью, выражало недовольство и презрение. Мужчина зыркнул на меня и оперся коленом в ботфорте о перину. Его рука, затянутая в перчатку, с крупным перстнем на указательном пальце, потянулась куда-то за полог. Я инстинктивно начала отползать вглубь кровати. Двигаться оказалось затруднительно, потому что и ноги мои тоже сковывала цепь. Наконец, я уперлась спиной в деревянную стену и сглотнула в испуге, соображая, что делать и как защищаться.
Мне под нос сунули чеканный кубок.
– Пей.
– Спасибо, я не…
– Пей, – грозно повторил мужчина и ткнул кубком мне в губы.
Судя по голосу, это был тот самый де Моле, приставленный ко мне надсмотрщиком.
Лицо его пугало не только выражением, но и грубым шрамом, пересекавшим всю левую половину от переносицы до уха. А смогла бы я исцелить такой шрам? Даже если и смогла бы, не буду!
Я протянула отяжелевшие от оков руки и покорно выпила новую порцию вина. Мой надсмотрщик убрал кубок и сел в роскошное кресло, закинув ногу за ногу. Его жесткий взгляд смущал меня чрезвычайно. Это был взгляд воина, повидавшего реки крови и разрубленную плоть, безжалостный взгляд палача, способного задушить любого, если потребует король. Я оттянула вниз юбку, стараясь прикрыть щиколотки. И посмотрела на перстень с фиолетовым камнем на его руке. За какие заслуги де Моле его получил? Вряд ли за добрые дела…
Как ни странно, голова скоро перестала болеть, и раздражающее кружение вокруг меня тоже прекратилось. Я перелезла на край кровати и теперь сидела, пытаясь привыкнуть к оковам. На мне было вчерашнее платье, залитое потеками вина. Я вздохнула: ткань жалко, но себя еще жальче.
Стены достаточно просторной комнаты до середины покрывали красивые деревянные панели, над ними пестрели фрески, изображающие сюжеты из рыцарских баллад. За спиной надсмотрщика высилось изящное трюмо на изогнутых ножках, ширма и шкаф. Искусным резным орнаментом на мебели я бы непременно восхитилась, если бы на душе не было так скверно.
Судя по словам лекаря и по нестерпимому смраду, болезнь короля была гораздо более запущена, чем у графини. А это плохо, очень плохо. Во-первых, я не желаю исцелять тирана – отчего я должна страдать за его грехи? Наверняка и бедный народ Савойи будет счастлив избавиться от короля-самодура. А во-вторых, я наверняка отдам богу душу, если решу подчиниться. Долго выжидать, пока я соизволю согласиться на роль лекарства, герцог Виктор Амадей не