— Не надо, — отмахнулся магик, даже и не глядя на Михая. Староста брови лишь свел, хмурясь, да перечить не стал, губы поджал.
— Тебе нечего бояться, — магик же к девушке снова шагнул, ворожбу свою отпуская. Веша уже чуяла, когда Лесьяр колдовать начинал — волоски по всему телу мигом дыбом поднимались, — подойди.
Анисья, словно во сне, медленно руки от лица убрала, невидящим взглядом на магика глядя.
— Иди сюда, — а голос стелется, точно шелест листвы. Легкий, ласковый. Глаза магика желтизной снова затопились, светом озаряясь.
Странно это было, девушка точно сомнамбула к нему подошла. Старосте то явно не по нраву было, но пока Лесьяр никакого зла не творил, он молчал.
Магик тем временем рукой вдоль девичьего тела повел на расстоянии держась. Воздух между рукой его и девицей задрожал, точно от жары плавясь. Вешка наблюдала во все глаза, совсем не понимая, что магик делает, да интерес от того лишь усиливался.
Рука его замерла на уровне живота девицы, и тогда Лесьяр еще пуще нахмурился. Тотчас и Анисья в себя пришла, заозиралась, с него на старосту, а после и на Весенью взгляд испуганный переводя. Заметалась было, да только Веша уже не выдержала.
— Не бойся, — шагнула вперед, аккуратно девушку за руку беря, — он тебя не обидит.
И, видать, было что-то в девичьих глазах, что отклик в сердце нашло, успокоило. Кивнула немая, успокаиваясь, а Лесьяр к старосте обернулся. Долго смотрел на того, словно бы оценивая, да все ж заговорил:
— Порча в поле не спроста взялась.
Анисья вздрогнула, да глазами округлившимися на мужчин уставилась. Рот себе рукой зажала, точно крик сдерживала. Головой замотала. Лесьяр на то глядя только зубы сжал, аж желваки заходили.
Вешка, не понимая, на кого тот злился, девушку лишь успокоить попыталась.
— Все хорошо, милая, — да по плечу погладила. Анисья на нее теперь глянула, от чего Веша ахнула, глаза то у той полные слез стояли.
— Вот здесь я с тобой не соглашусь, ничего здесь нет хорошего, правда, Анисья? — а голос ледяной сталью звенит. Попросил бы ее саму рассказать, да ведь староста уже говаривал, что немая. А вот на блаженную та не походила, даром, что телом не вышла, да зато в глазах явно разум светился. Отвела она взгляд, плечи обреченно поникли. — Мне придется рассказать, — сказал, как отрезал, а девица то вскинулась, головой замотала, испуганная.
— Да что происходит-то? — теперь уж и староста вопросом задался.
Анисья к Весенье потянулась, той в лицо заглядывая, помощи ища, но Вешка тоже ничего не понимала.
— Снасильничали ее, вот что происходит. А дитя мертвое родилось, да раньше срока наверное, — выдохнул Лесьяр безрадостно. Девушка от слов тех на землю осела, точно подкошенная, заплакала, в ладошках прячась.
— Как снасильничали? — староста, кажется, и верить отказывался, — у нас мужики порядочные! — и с таким искренним возмущением, что Лесьяру пришлось того снова взглядом пронзительным осадить.
Весенья же, осознав, наконец, что этой девице пережить пришлось и сама рот зажала. На траву опустилась, девушку обнимая, да к магику взглядом молящим обращаясь. О чем молила и сама не знала, да понимала, что нельзя это так оставить.
Лесьяр в ее глаза внимательно вглядывался, долго смотрел, словно они разговор вели молчаливый.
«Ты ведь это так не оставишь, правда?»
Вздохнул магик, взглядом исподлобья собравшихся смерил.
— Покажешь, кто это был? — спросил осторожно, но Анисья на то не отозвалась.
— Она напугана, Лесьяр, — прошипела Весенья. Неужели не понятно, что коли доселе молчала, то и сейчас ничего говорить не станет? Ну, показывать вернее.
— Я сам найду, — вмешался староста. — Обожди до вечера, Хозяин. А пока милости прошу в мой терем. Там вам прием окажут. И тебе, Хозяин, и ученице твоей.
Лесьяр кивнул.
— А Анисья? — Весенья потянула девушку, поднимая ту с земли, да подол ей отряхивая. Староста словно избегая глядеть на них, велел и той там обождать. Сам же твердым шагом обратно в деревню отправился.
— Не говори пока никому, коли спрашивать начнут, — велел Лесьяр, — и за девушкой пригляди. Отведи ее в дом старосты и там меня ждите.
Вешка кивнула, наблюдая, как магика тени окутывают. Анисья вот попыталась попятиться, да Веша ее удержала. А как Хозяина тени целиком окутали, тот так и растворился в воздухе.
— Пойдем, — потянула за руку, девушке в глаза с заботой и добротой заглядывая. Та противиться не стала, да только выглядела поникшей такой, что сердце тотчас тоской наполнялось, — Хозяин поможет, не бойся. А коли нет, так я тоже ведунья, — слукавила, конечно, но Анисья ей все же грустной улыбкой ответила.
Глава 9
По деревне шли молча, да и не поговоришь особо с немой то. Вешка только улыбкой ту подбадривала, за руку придерживая. Терем старосты искать долго не пришлось — самый видный стоял, совсем рядом с площадью, где они с Лесьяром приземлились. В три этажа над всеми окрестными домами возвышался, резными причудами украшен по ставням и желобу крыши, стены цветами красными и синими расписаны. На коньке крыши жар птица красуется янтарем обрамленная, а лучи-то солнечные, те камни пронзая, блики желтые во все стороны разбрасывали. На крыльце в три ступеньки, под навесом с козырьком ажурным мальчонка сидел, а завидев девушек шапкой тем помахал.
— Доброго здравия, — поклонился низко, к Весенье при том как-то уж очень демонстративно повернувшись. Кольнуло неприятно, не понравилось это девице. А парнишка, лет двенадцати на вид, словно бы специально подбавил:
— Проходи, госпожа, ученице Топи Хозяина в доме старосты завсегда рады, — на Анисью же глянул почти брезгливо.
Сузились глаза девичьи с подозрительностью. Анисья вот на шажок отступила, да руку из цепких Вешкиных лапок потянула.
Отворилась дверь, на пороге показалась женщина — прямо кровь с молоком. Вся такая округлая, точно сдоба какая, а на щеках — румянец алый.
«Свеклой что ли натерлась?» — мелькнуло в мыслях у Весеньи. Знала она, как порой деревенские бабы исхищрялись, пытаясь красоту подчеркнуть. Красота та, конечно, спорной была, на Вешкин вкус, но мужикам вот нравилось.
Встречавшая же их женщина не только румянцем блистала, но и достатком своим явно гордилась. Сарафан парчовый весь узорами расшитый, облегал пышную фигуру. Пожалуй, в таком одеянии две Вешки уместилось бы. На груди же епанечка красовалась, канителью расшитая.
— Булгак, тебе что велено было, прохиндей? — громогласно воззвала хозяйка.
— Так Хозяина в избу пригласить, — отозвался мальчишка, в чертах этих двоих явное сходство угадывалось.
— И Хозяина и ученицу его, — и тут же в лице переменившись, точно актрисуля бродячего театра, к Весенье воззвала, — проходи, госпожа, милости просим…
— Так я то и делал, — обиженно пробурчал мальчишка, на женщину обиженно глядя.
— Коли делал, что ж она все за порогом стоит? — сердито мальчишке сквозь зубы процедила и снова к Веше повернулась с улыбкой такой растянутой, зубами сверкая, — да ты не стой, милая, нам же Михая повеление передали уж, как и Хозяина слова. Проходи-проходи. Чаю, да пряников изволь отведать, вареньице домашнее, — а сама уже по лестнице спустилась и Весенью от Анисьи настойчиво оттеснила, да под руку в избу повела.
Вешка на такое бесцеремноство точно рыба на суше ртом захлопала от возмущения.
— А ты домой иди, нечего юродивой за господами таскаться, — еще и на Анисью шикнула эта хозяюшка радушная.
— Ну-ка пусти меня, — вырвала руку свою из цепких пухлых пальцев, — чем это Анисья вам не угодила, зачем ее гоните?
— Так юродивая же, вот к тебе и прицепилась, да ты, госпожа, на нее не смотри, пусть себе идет, — махнула рукой, снова за Вешку взяться намереваясь.
— Вот как значит… — процедила Веша, глядя, как Анисья покорно разворачивается, да прочь ступает. Понятно стало, что в доме старосты той не рады. Догнала немку, снова за руку ту беря.
— Хозяин велел здесь его ждать. Ты рядом со мной держись, никто тебя обидеть не посмеет, — твердо заявила ведунья, не позволив девушке уйти. Та, вся какая-то смиренная, кивнула, — нам обеим ждать велено, — это уже к дому повернулась, — коли Анисью в дом пускать не собираетесь, то и я здесь останусь, — и зыркнула на старостиху. Та-то еще пуще пятнами алыми пошла, вон и по шее уже потянуло руменцем-то.
Да только сквозь зубы радушие все же выдавила:
— Это что же не собираемся? Проходите, — и рукой им на дверь указывает. А в глазах-то так и светится «как вы мне дороги, гостьи дорогие». Да только Весенья гордая лишь когда надобно. Сколько Лесьяра ждать придется — только магику и ведомо. Что ж они, на улице торчать должны?
Можно, конечно, и к Анисье воротиться, да только опасалась Вешка, что как прознают в деревне, кого староста ищет и о чем расспрашивает, может кто нежданный и в ту ветхую избушку наведаться. Нет уж, пусть пока мужчины разберутся, а они на людях посидят. Чай, в доме старосты люду поболе, чем в халупе на отшибе.
Не ошиблась, здесь и служки сновали, и родня старосты в полном составе собралась, да и прочего приближенного люда не мало. Все ждали, когда Хозяин с порчей разберется. Все ж зараза эта простым людям страх внушала. А ну как придется с места срываться и другой дом себе искать, от напасти спасаясь? Кто на лавках сидел, а кто и стоял, переговариваясь, да только как Вешку с Анисьей в дом ввели, все умолкли.
— К столу присаживайтесь, — процедила старостиха.
— Марена, ты Анисью то зачем позвала? — к той подоспела подружница и вроде и шепотом, а все равно слышно.
— А ты Любаву выведи, — прошипела хозяйка ей в ответ, на что собеседница ее, женщина в летах уже, недовольно губы поджала и поспешила к другой девице. Та сидела в кругу подружек, коса с руку толщиной, сарафан тоже из парчи, да ожерелье из жемчуга на шее.
— Пойдем отседова, Любавушка, — и потянула ее. И только когда та с лавки поднялась, понятно стало, что на сносях. — А то еще эта глянет глазом своим дурным…