лючалась в том, что она всё думала и думала о нём – причём мысли были такие, что Тристана с его манерами наверняка хватил бы сердечный приступ.
Она вновь посмотрела на дверь перед собой, пытаясь сосредоточиться на предстоящей задаче и отвлекаясь на отметины в древесине. Глупо было думать, что получится до бесконечности избегать разговора с отцом. Глупо было считать, что можно просто жить дальше с достоинством, которое он пытался у неё отнять. Некоторые вещи нельзя просто похоронить, и нельзя было искать маму дальше без отца. Нужно было сделать всё сегодня, и именно ей.
Босс прошептал ей на ухо:
– Какому риску подвергнутся мои нежные места, если я предложу сделать это за тебя?
– Зависит от ситуации. – Она не обернулась, но ощутила исходящий от его тела жар, запах чистоты от свежевыстиранной рубашки. Хотелось зарыться в неё носом. – О каких именно нежных местах идёт речь?
Босс наклонился, поднёс ко рту ладонь, словно собирался сообщить нечто непотребное, но ответ был прост и ехиден:
– Об ухе.
О нет! У Эви тут же вырвался смешок, и громкий. Разлетелся по пустому коридору. Услышали только Татьянна, Злодей, да ещё Блэйд, который как раз весело выходил из-за угла.
– Народ, беременность самки протекает хорошо, и, если судить по животу, я бы сказал, что до рождения малыша ещё не меньше месяца. Самец, кажется, строит гнездо, – выражение лица Блэйда смягчилось, и он широко улыбнулся, – если судить по количеству чешуек и листьев в клетке. – Лимонно-жёлтый жилет Блэйда сверкал красными вышитыми розами, цвета были как солнечный день. Дрессировщик остановился и нахмурился: – Я пропустил какую-то шутку?
Тати прислонилась к стене и подняла руку в полупрозрачном розовом рукаве:
– Босс пошутил.
Блэйд сделал вид, что падает в обморок.
– Шёл бы ты, – бросил Злодей и повернулся к Эви, ища трещины в её радости, ожидая, что печаль вернётся.
Но с друзьями рядом ей стало легче.
– Я пойду. Одна, – выразительно сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь, и опустила руку на засов, но промедлила.
«Давай!» – понукала она себя.
Но стояла на месте: руки застыли, её охватил страх от перспективы потерять всю оставшуюся мягкость. Она не хотела, чтобы опыт закалял её, – она хотела преодолевать трудности, оставаясь прежней собой. Доброй, мягкой, умеющей прощать. Но как двигаться дальше? Как сделать то, что нужно, при этом не потеряв себя?
Мимо двери в подземелье прошли два стажёра, ухмыляясь Эви.
Какая дерзость, прямо перед боссом – однако окликнул их не Тристан, а Ребекка Эрринг, которая вышла из-за другого угла и наткнулась прямо на них.
Волосы были туго стянуты в пучок, придавая лицу обычное свирепое выражение, но Эви, как ни странно, успокоилась, увидев её.
Бекки повернулась к стажёрам и сказала:
– Я вас искала; на сегодня ваша задача – вычистить драконник. Мистер Гушикен занят гиврами, а гигиена Пушка – очень важный вопрос.
Оба стажёра возмутились:
– Миз Эрринг, мы не можем этим заняться, – пожаловался один из них. – Там такая грязища.
Закатив глаза, Бекки склонилась к ним и театрально прошептала:
– Ну так приступайте поскорее.
– Но…
– Она дала вам задание, – сказал Блэйд с необычной для него жёсткостью в голосе и выражении лица. – Выполняйте.
Стажёры сбежали. Бекки слегка улыбнулась Блэйду и получила улыбку в ответ.
Эви пришлось силой удерживать рот закрытым, но у Татьянны было такое же удивлённое лицо. Ничто не дарило столько надежды, как зарождающийся роман.
Цокая каблуками по каменному полу, Бекки подошла к Эви с решительным выражением лица.
– Помнишь, что я сказала тебе в первый день?
Эви порылась в памяти, пытаясь вспомнить, но её сбил с толку тон Бекки – обычно та обращалась к ней с издёвкой. На ум пришло только одно:
– Кажется, ты сказала: «У тебя ничего не выйдет»?
Бекки сверкнула глазами:
– Но ты справилась.
И в этот момент Эви поняла, что Бекки не купилась на все её натянутые улыбки, видела самую её суть и не отвернулась. Сейчас Эви могла быть самой собой.
Бекки кивнула на дверь и улыбнулась – кажется, впервые искренне за всё это время.
– Здесь ты тоже справишься. Обещаю, ты сможешь.
Эви взялась за ручку, повернула её и открыла дверь.
«Ты сможешь».
И она смогла.
Глава 49Эви
Было темно.
Подходящие декорации для битвы с, вероятно, самой отвратительной людской особенностью – предательством.
В первую ночь после того, как отца заперли в подземелье замка, Эви слишком горевала по угодившему в плен боссу. Отчаяние и тревога снедали её, и с тех пор она толком не могла спать. Она представляла, что делают со Злодеем, как мучают его, и это убивало её саму. Она с головой погрузилась в разработку плана по спасению, лишь бы пережить всё это, и ни на что больше не тратила время. Она убедилась, что всё до последней мелочи выполнено в точности.
Но Тристан вернулся, всё получилось, и теперь пришла пора встретиться с реальностью.
Эви шла по слабо освещённому коридору, который начинался за дверью в подвал, а страх рвал её сердце пополам. Здесь было грязно, темно и холодно – самое подходящее для её отца место, – но всё равно приходилось сражаться с чувством жалости. Любовь усыхала и исчезала по-разному, иногда медленно, иногда быстро, но теперь Эви понимала, что самый болезненный и жестокий вариант – когда от любви отказываются.
У неё было слишком много любви, и она с готовностью дарила её людям, которые того не заслуживали.
Сглотнув, Эви подошла к клетке, где его держали отдельно от других Славных гвардейцев, попавших к ним в плен. Караул Бесславных закончил смену, а следующую группу босс задержал, чтобы дать ей время.
Миновав единственный факел на стене, Эви увидела силуэт человека, который сидел на полу камеры, подтянув колени к груди. Тени прятали её, так что пленник заметил Эви, только когда она запнулась о кусок цемента и врезалась в стол с металлическим подносом на нём. Остатки последней трапезы.
Гриффин вскинул голову, но не пошевелился, пока не разглядел, что перед ним не очередной Бесславный. Эви впилась ногтями в ладони и торопливо убрала руки за спину, чтобы не показывать, насколько ей не по себе, и не давать отцу преимущества.
– Привет, папа. – Голос звучал сильнее, чем она чувствовала себя. Эви высоко держала голову, чтобы он видел – она даже не опускает на него взгляд.
Он подошёл к факелу, и тот первым делом осветил его лицо. Зрелище, которое раньше успокаивало, теперь принесло лишь жгучую боль. У Гриффина были такие глубокие носогубные складки, что по лицу можно было решить, будто он всю жизнь только и делает, что смеётся. Никто и не догадался бы, что весёлый нрав лишь отвлекал внимание от жестокости.
Он казался удивлённым, но поразительно здоровым. Цвет лица был лучше, чем за последние несколько лет, когда он всеми правдами и неправдами убеждал Эви, что подхватил Неведомую болезнь, дабы скрыть свою работу на короля.
Он выглядел неискренне, лживо. Эви задумалась, а что видел он, глядя на неё, ведь она тоже изменилась: распущенные волосы убраны за уши, свободные штаны заправлены в сапоги, мамина помада на щеках и губах.
Если он и заметил изменения, то не подал виду.
– Надо же, дочурка наконец-то снизошла до визита.
Больно. Словно ножом по внутренностям. И не потому, что она наконец-то встретилась с Гриффином лицом к лицу, не потому, что он причинил ей так много вреда, а потому, что он будто вовсе не раскаивался. Хуже того, он был доволен собой.
Эви не смогла бы притвориться. Гнев отразился на её лице. В крови плавал лёд, отрывая от сердца по кусочку, пока не осталось ничего. Высоко подняв голову, со спокойно бьющимся в груди сердцем, она сделала шаг вперёд и ответила:
– Ты и этого не заслуживаешь.
Отец фыркнул и покачал головой:
– Но ты явилась. Я думал, оставишь меня гнить здесь.
Губы Эви были плотно сжаты.
– Мы оба прекрасно знаем, что ты сгнил задолго до того, как оказаться здесь.
Он закатил зелёные глаза, разозлив Эви, и лёд обратился кипящей яростью.
– Да ладно тебе, Эванджелина. Что за мелодрама? Я искренне надеялся, что, найдя работу, ты наконец-то начнёшь взрослеть, но даже теперь ты ведёшь себя крайне незрело.
«Не стоит, – предупредила Эви саму себя. – Ему только этого и надо». В его положении никому бы не хотелось слушать доводы разума, одни лишь эмоции. Он жаждал задеть её. Но он не управлял ею. Не мог. Больше не мог.
– У меня есть вопросы, и я получу ответы, – сказала Эви. – Но я милосердно предлагаю тебе варианты. – Она подошла ближе к решётке, одну руку опустила, другую оставила за спиной. – Можешь рассказать мне немедленно…
Второй рукой она резко схватила Гриффина за грязную рубашку и подтянула к себе так, что остриё кинжала впилось ему в горло. У него дёрнулся кадык, почуяв прикосновение металла.
Было так приятно, что сила пьянила её.
– Или можешь посетить наши чудесные пыточные. Разумеется, всё включено. Наши удобства весьма знамениты.
Гриффин усмехнулся, но в глазах мелькнул страх. Она его достала. Один-ноль в её пользу.
– Что ты хочешь узнать?
Эви надавила на кинжал, пытаясь не радоваться, когда капля крови скользнула по шее.
– У мамы перед тем, как она пропала, была картина с двумя девочками. Одна, очевидно, она сама. Кто другая? Где это было нарисовано?
Гриффина охватило изумление, он дёрнулся.
– Откуда ты…
– Говори! – велела Эви, кинжал гудел в руке, шрам на плече откликался покалыванием.
Отец прищурился.
– У твоей матери было не так уж много друзей. Не помню никакой картины.
Эви снова надавила на кинжал.
– Не сомневаюсь, что не так-то просто завести друзей, когда в мужьях у тебя такой слизняк.
– Яблочко от яблоньки, да? – усмехнулся Гриффин Сэйдж, не сводя взгляда с кинжала у своего горла. – Как бы я ни старался, ты выросла в точную её копию.