ра, упомянутая в “письме десяти”, — лишь последний штрих этой давней истории. Кстати, у ВАКа имеются экспертные заключения специалистов, демонстрирующие, что требование РПЦ противоречит Конституции. И все же Церковь продолжает настаивать на теологии как научной дисциплине.
Ну а как расценить неоднократные попытки РПЦ ввести в школах Закон Божий? Это ли не вмешательство в дела государства? Правда, нам отвечают, что Церковь предлагает (такой глагол использует Лонгин) ввести “Основы православной культуры” исключительно ради того, “чтобы дать нашим детям представление о культуре”. Почему-то не очень афишируется тот факт, что в 12 областях страны, по-видимому, исключительно “по желанию трудящихся”, этот предмет уже введен…
Думаю, дискуссию между В. Глазычевым и В. Чаплиным едва ли стоит комментировать. Каждый обозначил свою позицию, и остался при своем мнении.
Вы, Борис Александрович, равно как и многие сторонники РПЦ, пытаетесь убедить общественность в том, что десять авторов письма — это едва ли не последние атеисты и что даже среди ученых сегодня большинство верующие. Увы, это попытка выдать желаемое за действительное. Разумеется, среди ученых встречаются верующие, но их неизмеримо меньше, чем ученых-атеистов. Говорю это не голословно. Мне хорошо известны настроения научного сообщества.
В письме Президенту мы цитируем высказывание лауреата Нобелевской премии С. Вайнберга: “Опыт ученого делает религию совершенно несущественной. Большинство ученых, которых я знаю, вообще не думают на эту тему. Они настолько не размышляют о религии, что даже не могут считаться активными атеистами” (New York Times, 23 августа 2005 г.). Вот такими атеистами и является большинство наших ученых. И напрасно Ваши единомышленники запугивают народ атеизмом. Не надо представлять современных атеистов “воинствующими безбожниками” образца 1925 года, громившими церкви и убивавшими священников. Разница между Вами, Борис Александрович, и учеными-атеистами состоит лишь в том, что для Вас Бог существует, мы же согласны с Лапласом, который когда-то ответствовал Наполеону, что он не нуждается в подобной гипотезе. Что же касается морали, то согласитесь, что среди неверующих есть немало людей высокоморальных. И наоборот, среди верующих можно найти людей аморальных. Я бы сказал, что в наше время нравственность любого человека определяется не тем, верит ли он в Бога или нет, а уровнем его культуры.
Вы упрекаете нас за то, что в нашем письме не нашлось места проблеме нравственного воспитания детей и молодежи. Согласен, для нашего общества это важнейшая проблема. Только нельзя объять необъятное. Не об этом наше письмо. Все же хочу заметить, что проблемы культуры, образования, нравственности нас волнуют никак не меньше, чем Вас. Два года назад мы обращались к Правительству России с открытым письмом. Очень странно, что Вы его не заметили.
До тех пор, пока мы не научимся уважать свое прошлое, пока разрушаются памятники культуры, пока государство будет закрывать глаза на то, как телевидение насаждает мистику, разврат и насилие (к тому же молодежь очень многое — и не самое лучшее — может черпать и из интернета), пока примерами для подражания будут низкопробная попса и ксюши, говорить о нравственности не приходится. Конечно, Церковь может внести свой вклад в возрождение общественной морали. Только не надо думать, что принудительное поголовное обучение Закону Божьему явится некой панацеей, которая возродит духовность нашего общества.
В последнее время предпринимаются попытки продемонстрировать общественности, что множество выдающихся ученых, уже ушедших из жизни, были глубоко верующими людьми. Недавно такая попытка предпринята наместником московского Сретенского монастыря архимандритом Тихоном (Шевкуновым), который в связи с письмом десяти академиков опубликовал в еженедельнике “Аргументы и факты” № 31 высказывания восьми выдающихся ученых (И. Павлов, А. Эйнштейн, Ч. Дарвин, А. Беккерель, Дж. Дж. Томсон, М. Борн, Л. Пастер, ныне здравствующая Н. Бехтерева), демонстрирующие их набожность. Все это преподнесено как “Ответ на письмо ученых против влияния РПЦ” под крупным броским заголовком-цитатой из Альберта Эйнштейна “БЕЗБОЖНАЯ НАУКА ХРОМАЕТ!”. Мне известно, что в последние годы академик Н. Бехтерева стала верующей. Не исключаю, что Луи Пастер был верующим. Все-таки он жил в XIX веке. Не стал тратить время на выяснение вопроса об отношениях с религией А. Беккереля, Дж. Дж Томсона и М. Борна, хотя есть у меня большие сомнения в их приверженности религии. Что же касается первых трех, то это убежденные атеисты, чему есть огромное количество документальных подтверждений. Не знаю, преднамеренная или по незнанию, но это фальсификация.
Что касается академика И.П. Павлова, то он относился к верующим терпимо и с пониманием (если речь не шла о людях науки): “На свете еще очень много темных, необразованных людей, которые весьма плохо разбираются в явлениях природы и общественной жизни и лишены такой мощной моральной опоры, как просвещение, образование.
Моральной опорой для их жизни в известной мере является религия, вера в Бога”. В продолжении этого же высказывания видно его отношение к верующим ученым: “Но как могут верить физиологи, когда уже ясно, что душевную деятельность можно изучать естественно-научными методами? Что души, как таковой, изолированно от человеческого мозга не существует”. О Павлове опубликовано огромное количество воспоминаний его сотрудников, близких знакомых, родственников, стенограммы, переписка и т. д. В этих материалах, начиная с письма своей невесте (11 сентября 1880 г.), С.В. Карчевской: “…сам я в бога не верую, никогда не молюсь….”, он неоднократно причисляет себя к атеистам. Известно и другое: в годы, когда Церковь подвергалась гонению, атеист Павлов неоднократно вступался за нее. Согласитесь, что мрачный портрет атеиста-громилы, мыслящего лишь о том, как бы уничтожить Церковь, не вяжется с Павловым.
Теперь о Дарвине. Он действительно был верующим (“не думаю, впрочем, что религиозное чувство было когда-либо сильно развито во мне”, — пишет он в своей автобиографии), но порвал с религией и стал атеистом. В той же автобиографии он пишет: “Нет ничего более замечательного, чем распространение религиозного неверия, или рационализма, на протяжении второй половины моей жизни”. Случай Дарвина — ученого и атеиста — весьма нетипичен. Обычно ученые-атеисты просто не замечают религию. К этой категории относится и большинство авторов письма.
Автору этих строк до недавнего времени не приходилось обращаться к представителям Церкви. В то же время они ко мне не раз обращались по поводу “коррекции биополя”, по поводу мошенника Г. Грабового. Много обращений было. Диакон Андрей Кураев, который после опубликования “письма десяти” наиболее активно отстаивает интересы Церкви, обращался ко мне с проблемой “числа дьявола” — 666. Я упоминаю об этом потому, что мой пример характеризует современного ученого-атеиста. Если атеисты таковы, какими их рисуют сторонники РПЦ, то мне следовало бы либо не отвечать на обращения, либо отвечать с издевками и угрозами. На самом же деле каждому обратившемуся ко мне священнослужителю я ответил по существу и даже помог. Могу добавить: никогда не пытался настраивать верующих против Церкви. Вот таков типичный портрет современного атеиста (в недавней публикации в “Московских новостях” современный атеизм назван “просвещенным атеизмом”).
Отступить от наших правил и выступить нет, не против Церкви, а против опасного развития событий, могущих, по нашему мнению, привести к расколу страны, нас побудили действия самой РПЦ.
Теперь по поводу набожности Эйнштейна, нарисованной архимандритом Тихоном (приведем небольшой фрагмент цитаты приписываемой Эйнштейну: “Я верю в Бога как в личность и по совести могу сказать, что ни одной минуты моей жизни я не был атеистом”). А теперь высказывания, принадлежащие Эйнштейну. “Я не могу принять этого иллюзорного бога, награждающего и наказывающего свое создание… Я не хочу и не могу также представить себе человека, остающегося в живых после телесной смерти, — что за слабые души у тех, кто питает из эгоизма или смешного страха подобные надежды”. В творческой автобиографии, изданной в 1945 г., Эйнштейн пишет: “…я, хотя и был сыном совсем нерелигиозных родителей, пришел к глубокой религиозности, которая, однако, уже в возрасте 12 лет резко оборвалась. Чтение научно-популярных книжек привело меня вскоре к убеждению, что в библейских рассказах многое не может быть верным.
Следствием этого было прямо-таки фанатическое свободомыслие, соединенное с выводами, что молодежь умышленно обманывается государством; это был потрясающий вывод. Такие переживания породили недоверие ко всякого рода авторитетам и скептическое отношение к верованиям и убеждениям, жившим в окружавшей меня тогда социальной среде. Этот скептицизм никогда меня уже не оставлял…”.
Мы никоим образом не касаемся внутренних дел Церкви. Но есть вещи, которые мы считаем недопустимыми. К ним относятся попытки РПЦ внедрить теологию в государственный орган — ВАК и желание РПЦ ввести в качестве обязательного предмета в школах “Основы православной культуры”. Наша позиция состоит в том, что в условиях многоконфессиональной страны надо искать надконфессиональные решения во избежание возможных конфликтов на религиозной почве. Могу сказать, что уже имеется недовольство позицией РПЦ “примкнувшего к ним” (т. е. к нам. — Э.К.) сопредседателя Совета муфтиев России Нафиуллы Аширова, который заявил, что ему не нравится христианство в школе и священники в армии.
Вот почему мы предлагаем вместо “Основ” ввести во всех школах предмет “Религии мира”. Кстати, эксперты Совета Европы пришли к сходному выводу о том, что в условиях, сложившихся в Европе, необходим курс истории основных религий мира. Это будет способствовать возникновению уважения к людям других конфессий.
А теперь о теологии. Ученые знают, что любая наука интернациональна. Наши физика, химия, биология и т. д. ничем не отличаются от этих наук в других странах. Но как быть с теологиями, число которых соответствует числу религий, причем, они нередко вступают в противоречие друг с другом?