Галина Марковна сняла очки и запустила дужку в бордовый рот.
– Вол! – сказал кто-то.
– А чо сразу я?
– Вы не можете сказать честно? Трусы, что ли? Кто-то ведь все это затеял. И кидал не только мой сын, насколько я поняла.
– Да никто не признается, о чем вы говорите! – вопила музы́чка. – Трусы, позорники!
Мать Вола постояла еще немного, сканируя каждого своими колючими глазами. Она была настолько похожа на сына – точнее, он на нее, – что Турка невольно почувствовал отвращение.
Мать Вола кивнула и вышла из класса.
Прозвенел звонок.
– Дежурные остались! Кто сегодня? ДЕ-ЖУ-РНЫ-Е! Стулья поднять вверх ногами на парты, у меня последний урок. Подмести бумажки, катышки эти… Кто набросал? Свиньи, вот свиньи… Окно откройте, пусть проветрится!
Выяснилось, что, помимо матери Вола, вызвали еще и родителей Каси.
Ну а после того, как незадачливым сыновьям прочитали лекции по примерному поведению, за их воспитание взялись Крыщ с Рамисом. Они затащили Вола и Касю в туалет.
Устроили очную ставку, чтоб выяснить, кто на кого настучал.
– Кто? Ты на него? Чо ты лупаешь на меня, стукач?
– Я не стукач, – отвечал Вол.
Крыщ влепил ему звонкую пощечину. Кася стоял тут же и хлюпал носом. Его и без того водянистые зенки наполнились влагой:
– Да мы не стучали! – и он тут же получил пинка.
– Самая поганая тема – стучать. Я разве не говорил? Вы должны были сказать, что вообще никаких презиков никто не кидал! Нет? – изо рта Тузова в лицо Касе летели капельки слюны. Потом Тузов схватил своими пальцами-обрубками лицо Каси и сжал так, что оно превратилось в гротескную маску.
– Там историчка стояла! Как мы могли…
Еще один звонкий шлепок.
– Мне нассать. Тебя, Кася, мы бить не будем. А ты, Вол, уж извини, – Тузов развел руками. Крыщ дал Волу коленом под дых, и тот согнулся. Рамис с прыжка пробил ногой по голове, как по мячу. Вол упал на загаженную туалетную плитку, в холодную лужу.
Крыщ и Рамис принялись пинать его ногами, а Вол лишь прикрывался, тонко вскрикивая. Продолжалось это каких-нибудь пару минут. После Тузов поднял Вола за волосы – тот кривился и ныл, скаля желтые никотиновые зубы. Губа у него лопнула, оттуда сочилась кровь.
– Умойся, – Тузов толкнул его к раковине. – Так, Кася. С тобой у нас разговор пойдет другой. Наказать ведь тебя как-то надо, согласен? Ты ведь провинился?
– Чего? – цветом кожи Кася мог спорить с кафелем.
– Гавари! Согласин, нет?! – гортанно крикнул Крыщ, дергая Касю за воротник.
– Д-да. С-согласен. Ну, простите меня, пожалуйста. Я ведь ничего такого не сделал, там и она была… И завуч тоже.
Снова тычок, зубы щелкнули. Вол тем временем сморкался в раковину, и сток глотал воду, смешанную с кровью.
– Ну, все. Он согласен.
– Пацаны, ну пошутили и хватит. Ну побейте меня тоже… – Кася шепелявил, а его тем временем подталкивали к ступеньке, поддерживая под локти. Бачок плохо держал воду, она с журчанием пропадала в рыжевато-коричневой дырке очка.
– Башкой? – спросил Крыщ.
– Ага.
– Не надо, ну пацаны, прошу, ну пожалуйста, лучше побейте. Нет! – Кася напрягся и тут же получил локтем в почку.
– Ныряй!
Хрипло тренькнул звонок. Как простуженный петух, проспавший утреннюю зорьку. Хлопнула дверь – в туалет зашла Инесса Моисеевна, завуч.
– Что у вас тут происходит?! Звонка не слышали? Опять ваша банда! Отпустите его немедленно! – она перевела взгляд на красномордого Вола. Кася шмыгнул носом и провел ладонью по мокрым волосам. – И ты тут? Касьянов, иди на урок. А вы – за мной, в кабинет.
– Шиздец вам, – растянул губы Тузов.
На обществознание класс собрался-таки в полном составе. Вол, насупленный, с распухшей рожей, восседал за последней партой.
Кася как-то странно дрожал, и одно веко у него подергивалось. Тузов и остальные привычного расположения духа не потеряли – на перемене загнали Русакова в шкаф и придвинули несколько стульев и парт, чтоб не смог выбраться. Петя не очень-то и пытался. Просто тихо сидел до звонка и ждал освобождения.
Как-то раз затолкали в шкаф Шарловского. Тот неожиданно взбесился, полез в драку. Они сцепились с Волом, начали душить друг дружку в сгибах локтей, завалили несколько парт и смахнули с подоконника цветочный горшок. Потом Шарловский схватил стул и швырнул в Вола. Тот увернулся, и стул попал в Зульфалиеву – бесцветную болезненную девочку. Глаза у нее чуть раскосые, волосы всегда присыпала перхоть. Ну и носила она какие-то непонятные, вытянутые чуть ли не до колен бабушкины свитера. Она редко отвечала на уроках и большую часть четвертей болела. Ей посчастливилось прийти в школу в третий раз за полугодие и получить в висок ножкой стула.
Хорошо хоть, более-менее обошлось. Зульфалиева только стекла под стол – упала в обморок. Вошла Зинаида Альбертовна, принялась визжать и причитать… Шумиху затеяли знатную.
После этого случая Зульфалиева в школе вообще не появлялась. Вроде бы перевелась в тридцатку.
Рустам Асламов, как всегда молча, листал учебник, из разных углов класса неслась музыка, и Гришка Водовозов время от времени кричал:
– Да выключите вы свои пищалки!
И конечно, всем было плевать.
Даже Конова присутствовала на всех уроках. Впрочем, они с Туркой лишь сухо поздоровались, да несколько раз обменялись ничего не значащими взглядами. Хазова весь день пялилась на Вовку, а тот тоже на нее поглядывал:
– Слышь, может ты и прав. Блин, я не верю! И так смотрит, и хихикает. Надо у Воскобойниковой спросить. Или у Слютиной.
– Так они тебе и сказали! Не, я бы на твоем месте с ней не связывался.
– Так ты ж сам сказал, что вдуть можно? – Вовка говорил в полный голос. Вопли, музыка и девчачий визг полностью перекрывали беседу.
– Можно, да. Но мне Рита не нравится. Темная какая-то. Ну противная, скользкая… как змея.
– Выдумываешь! – фыркнул Вова.
Зацокали каблуки, на пороге появилась Мария Владимировна.
– Звонок был уже? – спросил Вова. К дверцам шкафа в конце кабинета пацаны придвинули две парты.
– Не слышал.
– Был-был, – повернулся Алик. Он что-то повадился садиться впереди Турки и Вовки, с Русаковым.
– Что происходит? Мальчики, поставьте столы назад.
Никто не шелохнулся.
– Что, очередной прикол?
Сегодня Мария Владимировна опять в водолазке, только в темно-синей. Туфли без каблуков, юбка прикрывает колени. Девчонки рассказывали, что учителя на нее взъелись, мол, развращает молодежь, ходит неглиже. Похоже, что Мария Владимировна вняла. А Турка только хмыкал. Девчонки и сами хороши, по сравнению с некоторыми старшеклассницами историчка – сама целомудренность.
– Да помогите же кто-нибудь!
Вызвалось несколько человек – Березин, Саша Уфимцев и Рома Филиппов. Вовка подорвался, но сразу сел – и без него куча желающих. Парты поставили на место, к среднему ряду. Стулья подняли с пола. Открылась дверца шкафа, оттуда показалась голова Русакова, волосы сплошь в паутине и пыли.
– Ты чего туда залез?
– Да меня запихнули! – Пацаны взорвались смехом, а Петька покраснел как рак и стал отряхивать вязаный серый свитерок, вытертый на локтях, и брюки, покрытые пылью и паутиной.
– Детский сад, – подняла бровки учительница. – Сходи, вымой руки и приведи себя в порядок. Хватит смеяться, ребятки, ау-у! Сегодня у нас очень важная тема: «Эволюция и революция общественного развития». Как вы думаете, что сейчас происходит с нацией, с людьми? И вообще, кто-то может ответить, что такое «эволюция»? А ре-волюция? – Мария Владимировна уперлась ладонями в стол, чуть отставив зад. Груди затрепетали под водолазкой. Турка подумал, что может наблюдать за этим действом вечно.
Когда учительница отвернулась, Крыщ встал с места и задвигал тазом и руками одновременно, будто ехал на лыжах.
По классу прокатился ржач.
– Эволюция – это развитие, постепенный, качественный переход на более высокий уровень. – Слютина поумничала, конечно. Наверное, уже половину учебника вызубрила.
– А революция – это война, – сказал Проханов. – Ленин революцию устроил.
– То есть, революция – это переворот с ног на голову и… Тузов! Да прекратите вы уже!
– А мы ничего, – сказал Крыщ. Хлопнула дверь, и на пороге появился Русаков. Кто-то включил древнюю песенку «Крэйзи фрога», и от первых же звуков Турку начали душить рвотные позывы.
– Вот он, подмылся! – захихикал Вол. Петька, видимо, не услышал и с важным видом кивнул:
– Да, вот и я.
Все загоготали. Мария Владимировна закатила глаза:
– Верх остроумия. Ладно, садись уж, Петь. А вас, видимо, надо рассадить. Вот, возле Гриши место сегодня свободно. Рамис, да? Или как тебя зовут? Ау, вы слышите?
– Что? – прищурился Тузов. – А, слышим…
– Где ваш товарищ, Шульга?
– А мы за ним не следим, – презрительно бросил Тузов, бросив на учительницу цепкий взгляд. На глаза ему наползали брови, словно скрывая часть намерений, вечно гнездившихся под твердой черепушкой. Серп шрама на лбу Тузова налился бордовой краснотой.
– Хорошо. Рамис, садись на первую парту, к Водовозову.
– Заче-е-ем? – с неохотой протянул дагестанец, хмуря брови. На его смуглом лице, с которого как будто круглый год не сходил морской загар, выделялись белки глаз.
– Мне так будет удобнее.
– А мне вот так будет удобнее. – Рамис чуть отодвинулся назад и заложил кроссовки на парту. С подошв отвалилось несколько сухих кусочков грязи. – Но ведь я так не сижу?
– Вы мешаете другим ученикам заниматься. Либо ты садишься на первую, а ты, Сережа, на тот ряд, – Мария Владимировна подошла к последней парте и говорила медленно, с расстановкой, – либо вовсе выходите из класса. Все выходите, но не домой, а к директору или к завучу.
– И чо там? Ну, я могу в принципе сходить. Он на месте, Сергей Львович-то? – развязно спросил Тузов. У Турки в груди потихоньку распухал ком, а пульс долбил в затылок.