И, если честно, атмосферу праздника они, скорее, портили.
Они вдвоем с отцом закупали продукты, спиртное. Турка не понимал, зачем все это нужно, а без мамы и украшать дом не хотелось. Все это лишь мишура, и вокруг – мерзлая грязь, припорошенная снегом. Каким он будет, этот Новый год?
Мама в интенсивке, должны перевести скоро в обычную палату…
Папа вел себя нарочито бодро, даже гирлянды прицепил, но мелькание огоньков напоминало огни скорой помощи. Синий-красный, синий-красный.
Турка тренировался даже в такой холод, чтоб избавиться от тягучих, черных мыслей. Мама, мама… Турка не мог вспомнить, когда в последний раз по-настоящему разговаривал с мамой, когда обнимал ее… И ведь всегда сторонился всяких там поцелуйчиков, а теперь – такое.
Не выдержало сердце, и это он виноват, только он. Надо было сидеть дома, «быть паинькой», не ввязываться ни во что. С другой стороны, кто знает, чем бы закончились в итоге забавы Алика и Проханова. Хотя милиционеры ведь приехали «вовремя». Сплошная цепочка странных случайностей, которая выглядела бы нелепо даже в «мыльном» сериале.
Маму увозили, а сам Турка даже и рядом не был, потому что сидел в обезьяннике, и потом десять раз рассказывал одно и то же, одно и то же, слушал бессвязный бред Проханова и причитания Алика. Турку взяли из чистой вредности, а скорее всего, потому, что вор – или кто там был на шестом этаже – успел скрыться. Краснорожий мент стал говорить, что мол, может это «его дружки, та же кодла». Свободного места в «бобике» было мало, там уже дрыхла парочка алкашей. Мария Владимировна подтвердила, что никакого криминала в общем-то и не было, просто репетиция зашла чересчур далеко, и, как могла, выгораживала Турку, но он, раздосадованный и смущенный, сам дал себя увести и залез в машину. Лишь бы побыстрее все кончилось.
Турку из «обезьянника» вытащил отец Алика. Но было уже поздно.
И вот теперь Турка бегал на «Труду» до изнеможения. Двадцать кругов, двадцать пять, тридцать. Щеки горели от мороза, раскочегаренные легкие втягивали холодный воздух, постоянно приходилось сморкаться и прочищать горло, а еще ветер, бывало, пробирал до самых костей.
Турка делал ускорения, мечтая, чтоб и у него тоже случился инфаркт. Он бы упал тогда на мерзлые резиновые дорожки, раскинул бы руки и умирал, глядя в хмурое небо.
Снег с тех пор так и не выпадал.
Вовку совсем окрутила Хазова. Он дарил ей подарки, водил в кино. Тузовы, однако, своих нападок не прекращали. Рамису Вовка в пылу драки сломал руку, и спустя пару дней после побоища дагестанец пришел с гипсом на бинтовой перевязи.
– Ты денег ему должен, – заявил Тузов.
– Пошел ты вместе с ним! – ответил Вова.
Короткий удар, снова кровь, и снова визжит Хазова.
Шуля получил условный срок. В школу он ходил, почти не прогуливая. В основном, он теперь спал на уроках.
В любом случае его не оставят на второй год, просто потому, что никого никогда и не оставляли. Такова политика Сергея Львовича.
В школу пришли оба родителя Вола, из-за «динамита». Папа оказался каким-то долговязым типом с бородкой и длинным хвостом волос. На вид ему было лет тридцать максимум, меньше, чем матери. Он прятал взгляд и передвигался по коридорам как будто с опаской.
– Наверно, отчим. Какой-то урод, – прошептал на ухо Вовка. Ему в затылок врезалась слюнявая бумажка, и с последних парт послышались сдавленное хихиканье.
Алик какое-то время в школу не ходил, а потом пожаловал на пару с Прохановым. Оба тихие и бесцветные, как плохие ксерокопии.
Анка пыталась агитировать, мол, помогите товарищу, скиньтесь – но это больше для проформы. Так что ремонт семья Волов оплачивала из собственного кармана.
Как-то раз Турка зашел к Коновой, и дверь открыл Коля. Голое волосатое пузо, вытянутые на коленях треники. «Совсем как тот сосед, которого я скинул с лестницы», – подумал Турка и даже оторопел немного.
По ушам била музыка: «Льются песни, льются вина…»
– Добрый день. А Лену можно?
– Ее нетуть, – икнул мужик.
– А когда будет? Давно ушла?
– Фиг его. Не помню, – он поскреб затылок грязными ногтями. – Свалила еще, кажись, в среду. Или може, в понедельник…
– Четыре дня, что ли, дома не была? Да ну!
– Сещас аще к-кой день недели? – Коля рыгнул. Несмотря на то, что на лестничной клетке гулял холод (кто-то успел разбить окно), в горле у Турки появился тошнотворный привкус.
– Ну пятница. Так ее точно нет уже несколько дней?
– Парень, слышь, – мужик наморщил лоб. – Ты чего пристебался? У нас тут по́минки, горе. А ты со своей Ленкой. Ушла, гуляет где-нибудь, чай, уже не маленькая. К хахалям отправилась, значит. Я что, следить за ней обязан?
– Коля, – раздался женский голос из глубины квартиры, – ты с кем это там? Скажи Степанычу, что мы не шумим, и пусть идет в жопу!
– Ладно, Халь!.. – проорал Коля. – Короче, нету ее. Выпить хочешь?
– Нет, спасибо.
Дверь захлопнулась. Турка спустился на один пролет. Потрогал пальцем дыру, обрамленную зигзагообразными осколками стекла, и подавил желание рубануть кулаком чуть повыше этой дыры.
Где-то сейчас Лена? А куда девается все то, что ты любил когда-то? Уходит в прошлое? Куда и когда уходит детство?
При одной только мысли, что Лена, возможно, валяется на вонючей кровати в какой-нибудь занюханной квартирке, внутри Турки заворочалась ревность. Коновой по фиг, она и не любила его никогда, иначе уже давно бы дала о себе знать.
Едкая горечь встала в глотке, и Турка никак не мог справиться с комком.
Что, если Ленку изнасиловали или убили? А может, держат в притоне, да еще и обкалывают наркотиками?
Что, если она поехала автостопом по стране, как тогда говорила? И теперь никогда больше не вернется в школу, и никогда они больше с Туркой не увидятся?..
Турка представил лицо Ленки, печальные глаза, глядящие сквозь запотевшее, с капельками дождя стекло.
Хлопнула дверь наверху, кто-то выругался. Раздалась пронзительная трель звонка.
– А, кто? Чего? Степаныч, да мы тихо!
– Уроды! Заглохнете вы когда-нибудь?! Сколько можно топать?! Может человек отдохнуть после работы, я вас спрашиваю? И Сердючку свою вырубайте, скоты!
Турка стер тыльной стороной кисти слезу и оглянулся: никто не видит? Потом медленно спустился по ступенькам и вышел на холод.
Турка брел домой, и в ушах стоял бархатистый, грудной смех Коновой. Он даже не заметил бы учительницу. Сама окликнула, как тогда, будто сто лет назад уже.
Выглядела Мария Владимировна ничего так – пальтишко выгодно подчеркивало стройную талию, распущенными волосами поигрывал ветер. Походка упругая, каблучки цокают. Турка замер посреди проспекта, а зеленый человечек светофора уже принялся мигать. Турка рванул через дорогу под недовольные гудки клаксонов.
– Вот я идиотка! Чуть под машину не попал из-за меня!
– Да при чем тут вы, – заулыбался Турка. – Как у вас… дела?
Она окинула Турку слегка удивленным взглядом, и он чуть смутился.
Он до сих пор не знал, что за чутье погнало его тогда в квартиру училки. Такое случается только в книгах, а жизнь на них совсем непохожа.
Они дошли до арки, свернули. Прошли мимо будочки мастерской: «Починка одежды и обуви. Быстро и недорого».
– Так что вы теперь? – повторил Турка.
– Увольняюсь и уезжаю. Списалась со знакомым одним, он здесь проездом – сам из Питера. Он встретиться предложил, а мы раньше общались. Ну я вся такая на нервах, выговориться надо было. Согласилась. Мы с ним лет пять не виделись. Занимается машинами, что-то там продает, не вникала. Такой какой-то сказочный, как герой из книжки. Знаешь, бывают в романах такие персонажи, которые не работают, и не едят, и в туалет не ходят. И не стареют, что самое главное. Можно через десять лет книгу перечитать, и там ничего не изменится, и ты все равно веришь, что ее герой – настоящий. Так и он.
– Ничего не понял, – сказал Турка. – Но я рад. Нечего вам у нас делать. Да вообще, ну – в школе. Какая из вас училка…
– Точно! – Мария Владимировна засмеялась, будто колокольчик зазвенел.
– Я так и не понял толком про Алика и Проханова. Что за репетиция-то? Они вас что…
– Ой, давно забыть пора. Извини, что так вышло… хотя извинения эти, что они теперь тебе?.. Сценку мы готовили, типа грабители, связали, все дела, и решили все это на камеру снять. Я по себе сужу, ты не думай. Может, повод дала. А с пацанов что взять – спермотоксикоз. Но иногда я думаю, что точно так же… Точно так же ко мне на огонек могли зайти Тузов или Шуля. Ведь Алина та еще курица. Ревность, кстати, фиговое чувство, никогда никого не ревнуй, – Мария Владимировна вымученно улыбнулась. – Я вот все забываю спросить, как это ты вдруг пришел, ни с того ни с сего?
– Сам не знаю, – Турка пожал плечами. – Предчувствие какое-то было, и я решил к вам заглянуть. Точнее, рассказать кое-что хотел, ну, про Алину как раз.
– Хм. Удивительно как-то, – она покачала головой и тут же добавила, грустно улыбаясь: – Про Алину мне Хазова сказала, уже давно. Так что я начеку была, баллончиками перцовыми запаслась.
– Короче, теперь у вас белая полоса.
– Ага. Хотелось бы с тобой подольше пообщаться, но, извини, совсем нет времени. С Андрюшей кое-куда собрались, нужно марафет навести небольшой. Мы с тобой еще попьем чаю до Нового года, посидим обязательно.
– Понятное дело. Вот пакет ваш. До свидания!
– Пока, Артур. Я никогда не забуду. Ты – настоящий, – она наклонилась, и ее дыхание коснулось Туркиной щеки, а еще он почувствовал аромат духов – шоколад, какао и еще что-то, от чего захватило дыхание, а кровь быстрее побежала по венам. Вот он, поцелуй.
– С наступающим тебя, мой герой, – подмигнула Мария Владимировна. – И… смотри вперед. Пока молодой, не думай о прошлом. У тебя будет для этого достаточно времени в старости.
Запищал магнитный замок двери, учительница тряхнула волосами и исчезла в темноте. Турка постоял немного и побрел домой.