Адам встал рано и теперь укладывал в чемодан одежду, собираясь в Габароне на конференцию по проблемам СПИДа. Уезжал он на пару дней.
За окном щебетали птицы, Сэм посапывал в кроватке с моей стороны. Я подставила открытую ладонь солнечному лучу. Края моих пальцев казались прозрачными, будто светились изнутри. Протянув руку, я пригладила волосы Сэма, в последнее время они стали гуще и завивались блестящими прядками. Я всегда считала, что ощущение счастья присуще лишь детям и недалеким взрослым и нет смысла стремиться к тому, что настолько иллюзорно. Должно быть, я изменилась. Сама или под влиянием извне. Оказалось, что шелковистое на ощупь счастье совсем рядом, надо лишь протянуть руку.
Теко ждала на кухне. Со временем я привязалась к ней. Она не знала и пары слов по-английски, но это не имело значения. Она догадывалась, что от нее требуется, прежде чем я успевала об этом попросить. Я всякий раз звала Теко присоединиться к нам за столом, но она отказывалась, довольствуясь возможностью держаться поодаль и наблюдать. Наверное, настороженности ее научила жизнь.
Приняв из моих рук Сэма, Теко склонилась к нему. С ребенком она прекрасно ладила, остальное неважно.
Мягко шлепая по половицам резиновыми подошвами парусиновых туфель, Элизабет подметала гостиную.
Адам поймал выражение моего лица.
— Что такое?
— Просто… неловко. Элизабет берет на себя всю домашнюю работу.
Адам разлил кофе из кофейника и передал мне кружку. В прохладном утреннем воздухе над кофе вился пар.
— Она выглядит довольной. Ей платят за работу, которую она выполняет. — Адам отпил глоток, не сводя глаз с блестящего скворца, вперевалку вышагивающего по газону. — Ты думаешь, ей хочется тебя пристыдить?
Но я сама не могла отделаться от чувства вины. Рассиживать, пока Элизабет хлопотала вокруг нас, было неправильно и неловко, но, когда я предлагала ей свою помощь, она качала головой и, будто смутившись, отводила глаза. На работе мое чувство вины усиливалось: почти все болезни моих пациентов являлись следствием нищеты, а я, закончив прием в медпункте, возвращалась назад, к изобилию. По дороге домой меня мучил вопрос, помогаю я людям или тешу себя иллюзиями. Разговор с Кабо дал мне понять, что большинство заболевших доверяют себя не только врачам, но и традиционным целителям тоже.
Как ни странно, в присутствии Джосайи терзаться я переставала. Валяясь после работы в гамаке под эвкалиптами, я держала на животе икающего барахтающегося Сэма. Джосайя работал неподалеку, поглядывая на нас из-под надвинутой на лоб потрепанной шляпы, а его верный пес бродил поблизости. Я следила за плавными взмахами мотыги, ударяющейся о землю, и не чувствовала за собой никакой вины.
Словно притянутый моими мыслями, Джосайя прошел мимо веранды, коротко помахав рукой детям.
— А собаки с ним нет, — удивленно объявила Зоуи, повиснув на перилах и болтая в воздухе ногами. Она была права: в кои-то веки пес не плелся за Джосайей по пятам. Я проводила взглядом старика, медленно бредущего к сараю, на поясе у него болтался мешочек с билтонгом. Мне доводилось видеть, как Джосайя делится этими полосками вяленого мяса со своим псом. Так что далеко тот не уйдет.
— Спит, наверное. Зоуи, детка, слезь с перил, а то свалишься.
— Он противный. Вот бы он пропал и больше никогда не вернулся, — пробурчала Элис.
Адам опустил газету, которую читал, и взглянул на нее. И, должно быть, заметил темные круги под глазами Элис одновременно со мной.
— Может быть, включать тебе на ночь вентилятор, солнышко? Вид у тебя невыспавшийся.
Элис возмущенно посмотрела на него.
— Это все ты. Не давал мне спать, подкрадывался и чем-то гремел.
— Я? — Адам отодвинул свой стул от стола. — Извини, Элли.
— И дышал у меня под дверью. Я слышала, как ты шепчешь.
— Прости. — Он поцеловал ее в макушку. — Запамятовал. Может, вставал попить — или блуждал во сне, как лунатик. — Он подмигнул Элис, но та отвернулась.
— С чего это вдруг пес противный? — У Зоуи навернулись слезы. — Он хороший, я хочу, чтобы он вернулся.
Элис пожала плечами, сошла с крыльца и пошла прочь, не ответив.
— Она просто дразнится. — Я утерла глаза Зоуи, жалея, что Элис так жестока к младшей сестре. Довести Зоуи до слез было проще простого. — Я попрошу Элизабет, она выяснит, что случилось.
После завтрака приехал Кабо. Ожидая, когда Адам закончит сборы, он прислонился к дверце машины и слушал радио. Местные выборы, торговля алмазами, планы строительства новых дорог в сельской местности.
— Да хорошо бы, только что-то не верится. — Судя по голосу, Кабо давно смирился. — Состояние наших дорог — хуже некуда.
Даже его брюзжание звучало добродушно. Не представляю, что могло бы расстроить Кабо по-настоящему. Его внушительные размеры соответствовали его благодушию. Даже Элис без стеснения пробовала говорить с ним на тсвана и смеялась, когда он передразнивал ее акцент.
Мужчины вышли из дома, сблизив головы над листком с результатами исследований для презентации. У машины Адам обернулся и помахал девочкам, стоящим на веранде. Зоуи замахала в ответ обеими руками. Элис кивнула. Обе сбежали к крыльца, Элис помчалась к зверинцу, Зоуи последовала за ней медленно, то и дело останавливаясь и разглядывая что-то на земле.
На кухне Элизабет мыла посуду, погрузив руки в воду с мыльной пеной. Я поставила у раковины поднос с остатками завтрака.
— Сегодня Джосайя один, без своего пса. — Я принялась переставлять с подноса тарелки и чашки. — Зоуи забеспокоилась. Вы не знаете, где он?
— Он иногда забредает в буш, — ответила Элизабет. Тень едва заметного раздражения скользнула по ее лицу, она встряхнула головой. — Неизвестно, где его носит, но есть захочет — вернется.
Сегодня Саймон явился раньше обычного. В те дни, когда я работала в медпункте с утра, я покидала дом еще до его приезда. На мое предложение сходить за девочками он покачал головой.
— Я специально приехал пораньше, чтобы застать вас.
Я усадила его в гостиной, остро чувствуя, как утекают минуты. Карие глаза Саймона встревоженно смотрели из-за толстых круглых стекол очков. Он прокашлялся.
— Элис уже закончила учебную программу по математике, Зоуи освоила сложение.
Я заметила, как он сглотнул, и его кадык скакнул вверх-вниз по шее. Хрустнули суставы крепко переплетенных пальцев.
— У них заметные успехи. Мы благодарны вам, Саймон…
— Я вынужден предупредить, что ухожу, — торопливо прервал меня он. — Моя жена только что узнала, что выдвинута на новую должность далеко от дома. А нашему сыну всего полгода…
— Понятно. — У меня упало сердце.
— Я подыщу себе замену. Одному из моих коллег нужна подработка, у него диплом биолога. Я мог бы с ним поговорить.
— Когда вы уходите?
— Завтра я работаю у вас последний день. Мы сами узнали только вчера вечером, а жене еще надо собраться.
— Девочки так привыкли к вам, особенно Элис, — сказала я. Лоб Саймона покрылся тонкой пленкой испарины, ему и так пришлось несладко. — Но, разумеется, мы рады за вас. Поздравляем. Ваша жена, должно быть, в восторге.
— Так и есть. — Его пальцы расслабились. — Она баллотируется на пост секретаря Комиссии по развитию деревни Серуле. Это очень важная для нее первая ступенька карьерной лестницы.
В этот момент в комнату в сопровождении Зоуи влетела сияющая Элис. Я попрощалась. С Зоуи все обойдется, но о том, как воспримет известие Элис, я боялась даже думать.
Проезжая по окраине Кубунга, я увидела старуху, бредущую по двору своего жилища, и двоих цепляющихся за нее осиротевших от СПИДа малышей. Зачем переживать из-за ухода Саймона? На жизненном пути моих детей это всего лишь крошечная точка. А здесь столько разрушенных семей.
Ммапула стала первой пациенткой, пришедшей ко мне на дородовую консультацию. Ее миловидное лицо кривилось от боли. При обследовании выяснилось, что начались преждевременные роды в ягодичном предлежании. Эстер перевела мое предложение немедленно отвезти пациентку в родильное отделение Тамаги. Ммапула выслушала его и решительно замотала головой: у ее парня есть машина, она сообщит ему прямо сейчас. Ммапула мгновенно исчезла, а два часа спустя я позвонила в отделение и узнала, что там она не появлялась. Переглянувшись с встревоженной Эстер, я собрала свои принадлежности для родовспоможения: щипцы, перчатки, шприцы, иголки и обезболивающие. Вместе мы сбежали с крыльца, Эстер указывала путь, задыхаясь от быстрой ходьбы.
Бетонная хибара выглядывала из-за могучей акации. Пока мы бежали через двор, вспугивая разлетающихся из-под ног кур, я слышала доносящиеся из-за двери стоны. Ммапула лежала на циновке у самого порога. Ее лицо лоснилось от испарины, она корчилась в родовых муках. Метнув в нас дикий взгляд, она выдохнула несколько слов. Эстер перевела их мне, сердито качая головой: парень Ммапулы напился и уснул у себя в хижине. Эстер знала его, он пил не просыхая.
Мы попросили у Ммапулы разрешения осмотреть ее. Даже без фонарика я видела уже показавшиеся крошечные ягодички. Эстер прослушала сердцебиение ребенка стетоскопом Пинара. Сердце билось слабо, поворачивать младенца было некогда. Пока Эстер держала Ммапулу за руку, я разорвала упаковку и натянула перчатки. Потом обработала пациентку дезинфицирующим раствором из пакета и вколола инъекцию обезболивающего. Быстро сделала разрез, наложила щипцы и, обливаясь потом, принялась тянуть при каждой схватке. Прошло несколько томительных секунд. Вдруг тельце ребенка выскользнуло наружу, но плечи и головка застряли внутри. Я ослабила пуповину на шее, заново наложила щипцы и потянула. На третий раз головка вышла. В моих ладонях очутился маленький перепачканный кровью мальчик. Синюшный, неподвижный и бездыханный.
Я услышала, как Ммапула что-то спросила, и Эстер ответила ей шепотом. Подняв молчащего ребенка на одной ладони и придерживая его грудку большим пальцем, я принялась рыться в сумке в поисках аспиратора. Волосы падали мне на лоб, но я не пыталась их отвести. Совершенно неожиданно тощая грудка ребенка вздулась, и хибарку огласил знакомый, похожий на кошачий писк. Потрясенная, со вздохом облегчения и наворачивающи