«Бородавочник получил свое название благодаря четырем крупным буграм на его на голове, содержащим запасы жира…»
Простые факты, но мой голос дрожит, когда я вспоминаю, как мать-жирафиха не отходит от своих детенышей ни на шаг и защищает их до последнего вздоха.
Гудвилл возвращается, чтобы расспросить девочек. Он достает блокнот, но им почти нечего сказать. Зоуи сообщает про концерт, а Элис только глядит и пожимает плечами. Нацарапав несколько строчек, Гудвилл отпускает обеих на кухню.
— Как вы думаете, что произошло?
Гудвилл наклоняется и внимательно осматривает свои ботинки. Проходит минута. Он поднимает голову. Взгляд настороженный.
— Думаю, лучше будет дождаться возвращения вашего мужа.
— Адам задержится допоздна. Я бы хотела выслушать вас сейчас.
Скрипит кожа, Гудвилл ерзает, усаживаясь поглубже.
— Иногда причина обнаруживается в доме. Например, один родитель забирает ребенка, чтобы наказать другого. При этом ребенка могут увезти довольно далеко.
Четыре дня назад на лужайке у дома Адам взял из моих рук Сэма и поцеловал нас обоих. Был ранний вечер, сад наполняло золотистое сияние. Я встряхиваю головой, не в силах выговорить ни слова.
— Похитителем может оказаться человек, вхожий в семью, кто-то из знакомых, которым движет зависть. Родственник или близкий друг.
— Родственников у нас нет. И мои родители, и родители Адама умерли.
А на друзей нам никогда не хватало времени, если не считать Меган. Всегда были только семья и работа. Когда умерла моя мама, рядом был отец. Позднее моим миром стали Адам и дети.
Гудвилл отводит взгляд.
— Похитить ребенка мог тот, кто приезжал сюда по работе. Например, курьер или садовник. Или кровельщик, ремонтировавший крышу.
— Всем ремонтом и садом занимается Джосайя. Курьеры из службы доставки сюда не ездят. Джосайя не водит машину, поэтому Адам раз в две недели возит Элизабет в Кубунг за провизией…
— На такое способны также женщины, которые совсем отчаялись, — продолжает он невозмутимым рокочущим голосом. Как будто обсуждает погоду или список покупок. — Бездетные женщины крадут чужих детей.
Много лет назад из нашей больницы пропал младенец. В пропаже обвинили душевнобольную женщину, у которой случился выкидыш. Но места здесь слишком глухие для случайного похищения. И Адам говорил, что люди здесь делятся детьми. Значит, у них нет необходимости красть наших. Все догадки Гудвилла неубедительны.
— Должен предупредить вас, что возможны и другие причины, еще более… каверзные. — Он внимательно наблюдает за мной, тон становится резковатым. — В том числе связанные с финансами.
— У нас есть сбережения, дом…
— Похищение ребенка ради выкупа — лишь одно из возможных объяснений, но не следует забывать и о других. Торговля людьми приносит огромные прибыли, обычно в этом случае выкуп не требуют.
Торговля людьми? Мои мысли стопорятся. Сквозь гул паники до меня доходят лишь обрывки его слов:
— …преступная и нечестная торговля… проницаемые границы… продавали, как буханки хлеба…
Продавали? Но кто покупает младенцев? Зачем? Губы Гудвилла шевелятся, он продолжает, но я не слышу ни слова. В груди словно разверзается пропасть, в которую падает мое сердце. Гудвилл скользит взглядом по моему лицу, оценивая нанесенный урон.
— Нам лучше дождаться вашего мужа. С ответами на следующие вопросы повременим до завтра. Теперь же нам необходимо провести тщательный обыск помещений. — Он встает, направляется к двери и оборачивается. — Будут звонить представители прессы. Привлеките их на свою сторону, но держите на расстоянии, — Гудвилл делает движение рукой, как бы отстраняя от себя невидимого папарацци. На четырех костяшках его толстых пальцев одинаковые шрамы.
Он выходит, и в комнате становится тихо. Девочки едят на кухне, на звук моих шагов они поворачивают к двери свои бледные личики. Пео подает мне миску теплого сорго, но я не в силах проглотить ни крошки. Зоуи зевает, привалившись головой к моему плечу. Потом, сцеживая молоко в раковину, я смотрю, как тонкие струйки белой жидкости ударяются о металл и стекают в сточное отверстие, пропадая впустую. Грудь измучена, зато теперь не так тяжела.
Полицейские корпят над битым стеклом, осматривают и скребут стены и мебель, забирают телефон с перерезанным шнуром, снимают повсюду отпечатки.
Девочки засыпают у себя, а в моих ушах эхом звучат тревожные слова Гудвилла о торговле людьми, перед глазами проплывают грузовики, набитые иммигрантами, мужчины, принуждаемые к тяжелой работе, женщины, запертые в подвалах. А вдруг и Сэма втиснули в тесное пространство вместе с другими, грубо обращаются с ним и он в полуобмороке от голода и жары? Я мечусь по комнате, сажусь, вскакиваю и снова бросаюсь вышагивать взад-вперед, трясу головой, но видение не исчезает.
Кроватка разобрана, матрас свернут и погружен в машину. Вязаного слоника Сэма не видно. Возможно, его прихватили намеренно. От этой мысли я слегка воспряла духом. Гудвилл водит кисточкой по полу у дверей нашей спальни, собирая мелкую стеклянную пыль и почву. Я указываю на отпечаток пальца ноги, но Гудвилл не отзывается. Похоже, недоволен тем, что я стою у него над душой.
После недолгого сна просыпается Зоуи, мы вместе наблюдаем в окно, как Копано, переобувшись в болотные сапоги, заходит в пруд с широкой рыбацкой сетью. Зоуи вскрикивает, увидев, как собака скачет в воде, лает, отряхивается и брызги, сверкая как алмазы, разлетаются с ее густой шерсти. Если бы мы последовали совету Кабо, у нас была бы собака вроде этой. Она залаяла бы, почуяв чужаков, или, еще лучше, набросилась бы на них.
Собака ныряет и выныривает с чем-то похожим на небольшой серый камень в пасти. Копано протягивает руку, и она кладет предмет ему на ладонь. Копано бросает находку в прозрачный пакетик и сует его в карман.
Звонит мой мобильник. Адам?
— Вас беспокоят из «Ботсванской газеты». Можно узнать, с кем я говорю? — Голос женский, чуть гнусавый.
— С миссис Джордан.
Откуда у них мой номер?
— Сожалею, что ваш сын исчез вчера из дома, пока…
Вчера? Всего лишь? А кажется, будто он пропал давным-давно и я всю свою жизнь жду его возвращения в этой комнате.
Женщина продолжает тараторить, будто стреляет очередями слов:
— Если не ошибаюсь, вы с супругом врачи, работаете здесь. Как вы восприняли…
— Спасибо.
За что спасибо? Не за что мне ее благодарить. Я отключаюсь. Так рано звонков от прессы я не ожидала.
Мобильник снова оживает.
— Вам звонят из «Нгами Таймс», мэм. Я говорю с хозяйкой дома?
— Да.
— Вы можете подтвердить, что в ваше отсутствие вашего сына похитили прямо из его кроватки?
В ваше отсутствие, пока вы не видели.
— Пожалуйста, обратитесь к полиции, — отвечаю я.
Гудвилл советовал не настраивать против себя прессу, но эти звонки — будто туча кусачей мошкары, слетевшейся напиться свежей крови. Снова слышатся трели, но я не отвечаю, пока они не прекращаются сами собой, а потом отключаю мобильник.
Гудвилл стучит в дверь, чтобы сообщить мне: они уезжают, но завтра вернутся. Говорит, что в нашей спальне закончили, ею теперь можно пользоваться, только понадобится временно заменить чем-нибудь разбитое стекло. Копано задерживается, чтобы забрать свой чемодан, собаку он снова взял на поводок.
— Что собака нашла в пруду, Копано?
Он вытаскивает из кармана пакет и показывает мне. Внутри вязаный слоненок Сэма, слегка раздувшийся от впитанной воды. Одно ухо отсутствует. Наверное, оторвала собака.
Я протягиваю к слоненку руку, пальцы дрожат, но Копано кладет пакет обратно в карман.
— Вещдок, — говорит он.
Глава 25
Ботсвана, март 2014 года
Спустя несколько часов Адама все еще нет. Пео с подругами ушли в деревню, и в доме стало совсем тихо. Заснув на диване, я вскоре просыпаюсь от шарканья шагов снаружи и звука поворачиваемой дверной ручки. У меня пересыхает во рту. На кухне есть то, что сойдет за оружие, — нож на разделочной доске, бутылка в холодильнике. Прежде чем я успеваю туда прокрасться, входная дверь распахивается и в дом вваливается Адам. Взгляд его налитых кровью глаз останавливается на моем лице, но он будто не узнает меня и тяжело падает в кресло. Я опускаюсь на колени рядом с ним, чувствуя, как постепенно замедляется мой пульс. Адам качает головой. У него желтовато-серые щеки и блеклые губы, совсем как у моих потерявших много крови пациенток.
Через несколько минут Элизабет приносит разогретую еду и стакан воды. Должно быть, все это время она терпеливо ждала на кухне. Адам пристраивает тарелку на коленях и рассказывает, как прошли поиски.
— Найти больницу было легко. — Нож и вилка трясутся в его руках, и я сомневаюсь в правдивости этих слов. На местных дорогах с непривычки не сориентируешься, указатели на них попадаются редко. — От заместительницы директора я узнал, что миссия закрылась. Она вспомнила и родителей Меган, и Дэвида, который работал вместе с ними, когда был помоложе. — Адам ковыряет еду в тарелке и отпивает глоток воды. — После их смерти Дэвид возглавил сиротский приют, но какой именно, она понятия не имела. Их там три. Я побывал во всех. Бывшая церковь, бунгало и несколько хижин на окраине города. Ни в одном из приютов никто из сотрудников о Теко не слышал. В конце концов я стал заходить во все кафе и магазины и показывать фото Теко всем, кому только мог. Никто ее не узнал.
Эти люди могли попросту растеряться при виде европейца с диким взглядом, пристающего к ним с расспросами. Или даже испугаться.
— Ты написала, что могла спугнуть Теко. — Адам отставляет тарелку и пристально смотрит на меня. — Ты правда так разозлилась? Я ничего не помню.
— Я была в бешенстве. Мы же ей доверяли. Если бы она не бросила Сэма одного, сейчас он был бы с нами.
Так ли это? Разве я сама была бы рядом безотлучно? Похитители могли вломиться в дом и схватить Сэма за считаные секунды, пока Теко отлучалась за чашкой чая.