Сэм был здесь, под деревом, три дня назад, за сутки до того, как его похитили. Листья отражались в его голубых глазах, он шевелил ручками и ножками. И был невредим. Оставив детей с Пео, я ухожу в дом, у меня колотится сердце, глаза и горло жжет. Я чувствую себя больной, словно душевные муки — это вирус, растущий и размножающийся в каждой моей клетке.
Меган по-прежнему не отвечает на звонки. Лицо Сэма вдруг возникает на экране ноутбука, когда я ищу в интернете новости. Его фото с паспорта увеличили, пятно отчетливо видно, оно кажется алым, более ярким, чем в действительности. Я касаюсь его на экране. Сэм смотрит мне в глаза серьезным и полным надежды взглядом. Текст напыщенный.
«Младенец Сэм, единственный сын английских врачей, приехавших в Африку с миссией милосердия, пропал сорок часов назад. Вырванный из лона семьи…»
«Доктор Джордан возвращается после приема пациентов и обнаруживает, что ее сын Сэм исчез…»
«У преуспевающей пары похитили единственного сына…»
«Трагедия британских граждан…»
Пресса конвертирует наше отчаяние.
Ни в одной статье не упоминается торговля людьми. Додумаются ли те, кто прочтет эти строки, поискать там, где торговцы людьми прячут свой товар? Я переношу ноутбук на широкий подоконник, отсюда лучше видно девочек в саду. Элис сидит на коленях. Зоуи перекатилась на спину, держит кальку перед собой и размахивает ею.
Наверняка прибыли торговцев людьми колоссальны, иначе они не стали бы рисковать. У кого хватает денег расплачиваться с ними? Эстер говорила о политиках и бизнесменах, покупающих власть по цене флакона со снадобьем. «Веки, кисти рук, яички…» — шептала она. Я прижимаюсь лицом к оконному стеклу, увлажняя его своим потом. «Руки и ноги».
За окном Элис сидит на коврике, неподвижная, как статуэтка. Я быстро набираю в поисковике: «Лекарства из человека». Страница обновляется мгновенно, будто люди ведут в интернете поиск по этим словам чаще, чем выбирают одежду или место, куда поехать в отпуск.
«…изъятие частей тела у человеческих существ для использования в качестве лекарств или для магических целей… с XIX века, рост популярности во время экономической напряженности… предмет городского фольклора…»
«В 1994 году в Мочуди, Ботсвана, четырнадцатилетняя Сегаметси Могомотси продавала апельсины у дороги, чтобы выручить деньги на школьную экскурсию. Какие-то мужчины купили весь ее товар, но мелочи у них не оказалось. Она прождала весь день. Мужчины вернулись, сунули ей в рот кляп, затащили в буш и разрезали на куски… Обвинения никому предъявлены не были… подозревается коррумпированная полиция… студенческие волнения… при участии Скотленд-Ярда…»
Ужас словно выплескивается с экрана монитора и заполняет всю комнату. От него вибрирует воздух, и я не сразу осознаю, что снаружи кричат. Бросив взгляд в окно, я вижу на коврике только двух человек вместо трех. Стоя рядом с Зоуи, Пео громко зовет Элис.
Я сталкиваю ноутбук с колен на подоконник и срываюсь с места. Все комнаты пусты. Поверхность пруда за домом ровная, тростник не колышется. Я бегу по подъездной дорожке и вижу за деревьями машины. Огибаю последний поворот, и моему взгляду предстает Элис. Она стоит лицом к воротам. Одновременно с облегчением на меня накатывает тошнота. Я замедляю шаг и подхожу как раз в тот момент, когда какой-то мужчина с микрофоном в руке, перегнувшись через забор, зовет мою дочь к себе. За его спиной фургоны, спутниковые антенны и целый лес штативов. Десятки фотоаппаратов в унисон щелкают затворами. Откуда все это взялось?
Незнакомец резко поворачивает голову в мою сторону. У него бледное, поросшее щетиной лицо, каштановые волосы кудрявятся, спускаясь сзади до выреза футболки, маленькие глазки ловят мой взгляд. Рядом девушка-тсвана поднимает фотоаппарат повыше, целясь в меня объективом. За ней толпятся остальные — море коричневых и белых лиц. И все не сводят с меня глаз. Как можно осторожнее отвернув от них Элис, я веду ее прочь. Вслед нам громко кричат:
— И все-таки что произошло?
— Что вы видели?
— Как вы держитесь?
— Где ваш муж?
— Кто, по-вашему, мог это сделать?
— Каково вам сейчас?
Мне хочется крикнуть, что я не держусь, а умираю, что лучше смерть, чем пытка неизвестностью, когда каждую минуту гадаешь, мучается ли Сэм, плачет ли. Или умирает. Что я хочу, чтобы земля разверзлась и поглотила их всех вместе с фотоаппаратами, фургонами и ужасными, бесцеремонными вопросами.
Зоуи кидается к сестре с объятиями и громко рыдает. Пео гладит ее по голове, а потом сворачивает коврик, собирает книги и свое рукоделие, и они возвращаются в дом.
Нам нужны эти журналисты. Нужны все эти люди с фотоаппаратами, камерами, микрофонами и блокнотами. И я возвращаюсь к воротам. Перекрикивая щелчки затворов и вопросы, я заставляю себя поблагодарить всех за внимание к нам и объясняю, что в полиции они смогут узнать больше. Сквозь прутья ворот мне суют визитки с номерами и адресами электронной почты, новая волна вопросов сопровождает меня на обратном пути.
Тишина в доме расстилается прохладной простыней. Элизабет уводит девочек на кухню. Дверь, приоткрывшись, выпускает аромат свежей выпечки. Пять минут спустя прибывают Копано и Гудвилл. Они невозмутимо выходят из машины. Должно быть, сквозь заслон у ворот они пробились без труда. Им это не впервой. Копано направляется в сад, Гудвилл следует за мной в дом. Втиснувшись в то же кресло, он достает блокнот. Листает его и поднимает голову, без улыбки глядя на меня.
Он прочитал письмо про Теко, которое Адам отправил ему по электронной почте, и теперь хочет узнать о ней все. Я объясняю: нам кажется, она сбежала от испуга, а не из чувства вины, но это лишь наше предположение.
— Откуда она? Как ее фамилия? Где ее семья? Деревня?
Ни одного ответа я не знаю. Она ускользнула тенью, такая же бесплотная и безмолвная, как в момент нашего знакомства.
Я описываю цепь событий, которые привели Теко к нам: Меган, Дэвид, сиротский приют, так и не найденный Адамом. Гудвилл записывает номер Меган и выходит из дома, чтобы позвонить ей. Возвращается он с плотно сжатыми губами. Значит, тоже не смог с ней связаться.
— Важно разыскать эту Теко, — говорит Гудвилл, снова усаживаясь с блокнотом. — Она могла что-то заметить. Но опыт мне подсказывает, что таких преступлений молоденькие девушки не совершают. Ее причастность маловероятна. Она не исчезла с вашим сыном, как я и предполагал. Кому-то пришлось разбить стекло, чтобы попасть в вашу комнату. Будь Теко с похитителями заодно, она просто открыла бы им двери.
— Она не знала, где хранятся ключи. Я убрала их, — сказала я. — Но входная дверь днем не запирается. Если бы она помогала сообщникам, то показала бы им этот путь.
— Я уже сказал, что считаю ее причастность маловероятной. — Гудвилл раздражен.
Похитители могли ждать в кустах, наблюдая за комнатой, пока Теко не вышла куда-нибудь по необходимости. Например, на кухню. Понадобилась всего пара минут, чтобы разбить стекло и схватить Сэма.
— Где сейчас находится ключ? — спрашивает Гудвилл. Я достаю его из тумбочки в спальне, приношу и роняю на стол. Гудвилл смотрит на ключ и кивает. — Почему вы заперли днем только эти двери, оставив открытыми остальные?
— На стене у дверей я заметила следы пальцев и решила, что их оставили дети. — Я порывисто вскакиваю и бегу в спальню. Гудвилл следует за мной, но отпечатки исчезли. Я зову Элизабет. С испуганным видом та говорит, что отмыла стены. Четыре дня назад. Решила, что их запачкали девочки.
— Не сомневаюсь, что она не лжет, — заявляет Гудвилл, снова усаживаясь в кресло. — Кто-нибудь еще работал в вашем доме? — спрашивает он. — Может, что-то случайно вылетело из головы?
— С Джосайей и Элизабет вы уже встречались. — Мое внимание вдруг привлекают тетради Элис, аккуратной стопкой сложенные на столе. — Есть еще один человек — точнее, был. Саймон Катсе, репетитор девочек. Он уволился еще до похищения.
— Когда? — Гудвилл начинает строчить в блокноте. — Почему он уволился?
Почему? В эту минуту я не могу вспомнить ни когда ушел Саймон, ни почему, ни даже как он выглядел.
Гудвилл ждет, нетерпеливо постукивая красной ручкой по своим зубам.
— Он ушел из-за жены, — понемногу начинаю вспоминать я. — У нее новая работа в Серуле, и им предстоял переезд. У них маленький ребенок, поэтому он…
— Когда именно уволился мистер Катсе?
— В понедельник. За день до похищения Сэма. Четыре дня назад.
Целая жизнь.
— И эта новая работа была настолько важной?
Гудвилл быстро пишет, не поднимая головы.
— Что-то связанное с Комиссией по развитию. Саймон говорил, его жену выдвинули для участия в выборах…
Последнее слово зависает в воздухе гостиной.
— Нам надо побеседовать с этим Саймоном, — с расстановкой говорит Гудвилл. — У вас есть его адрес?
— Нет. Но Кабо знает, где он живет.
— Есть кто-нибудь еще? — Гудвилл нетерпеливо прокашливается. — Это все, с кем вы познакомились и общались с тех пор, как приехали в Ботсвану?
С тех пор как мы здесь, я мало с кем контактировала. Перед моим мысленным взором всплывает испуганное лицо Эстер, круглое лицо Клэр, улыбающиеся лица смотрителей в Моколоди. Эстер перепугается, Клэр рассердится, но Гудвилл все равно их разыщет. Пока он записывает адреса и телефоны, я отправляю Эстер и Клэр краткие сообщения, надеясь, что они меня поймут. «Мне очень жаль, но полиция проверяет все наши контакты, так что могут приехать и к вам».
Заметив это, Гудвилл хмурится. Неужели он думает, что я предупреждаю преступников? Гудвилл захлопывает блокнот и выходит, прикрыв за собой дверь. Вскоре я вижу, как он, прижимая к уху мобильник, мерит шагами веранду.
Саймон — хороший человек, но на что способна его амбициозная, увлеченная политикой жена?
В дверях возникает Копано.
— Клетки, — говорит он.
Это утверждение или вопрос?