Тогда я приехала домой, будучи уже студенткой, но готовая бросить учебу. Мне не удавалось вспомнить, зачем я вообще решила заняться медициной.
— Слишком трудно, папа. Неинтересно.
Не глядя на меня, отец продолжает красить забор. На нем очки. Стареет? Слышит ли он меня?
— У меня не получается, — говорю я громче.
Молчание длится несколько минут. Может, пять. Красит он тщательно, водит кисточкой по каждой рейке, подхватывает капли, не давая им упасть.
— Все в порядке, Эмми. Продолжай учиться.
— Зачем?
— Некорректный вопрос.
— Папа, я не могу вспомнить, зачем это делаю, — кричу я ему уже в слезах.
Отец переставляет банку с краской и принимается за следующую рейку.
— Вопрос не «зачем», вопрос «как».
— Ну и что это значит?
— Это значит, что ты сначала разберешься, как это сделать, а причина придет к тебе сама. Некоторые вещи не терпят «зачем».
Он улыбается, и тут я вспоминаю. Ради его улыбки. Теперь осталось выяснить «как».
Я возвращаюсь в дом, солнце невыносимо печет шею, по пятам за мной бежит короткая черная тень. Я нахожу телефон там, где его бросила, и пишу сообщение Меган, чтобы объяснить, почему прервала разговор. Элис и Зоуи сидят за кухонным столом и смотрят, как Элизабет мелко рубит зелень. В воздухе витает приятный древесно-лимонный аромат тимьяна. Пео метет пол и что-то негромко напевает.
— Мне так жаль, что ты напугалась, Элли, — шепотом говорю я, споласкивая руки. — Я уже все убрала.
Элис на миг замирает и глядит на меня, как на чужую. Потом сползает со стула и выходит. Зоуи выбегает следом, засыпая ее вопросами. Надеюсь, Элис не станет рассказывать, что увидела.
Я поворачиваюсь к Элизабет.
— Элис нашла змею, которую убил Джосайя. С нее содрали кожу, и с ящериц тоже. Зачем и кому это могло понадобиться?
Руки Элизабет застывают.
— Зачем, Элизабет?
— Чтобы колдовать, — тихо произносит она и снова принимается рубить зелень, но промахивается, и нож вонзается в доску.
Значит, это кто-то из деревни, кто-то подобравшийся совсем близко. Даже Элизабет напугана. Надо было прислушаться к совету Кабо насчет сторожевых собак. Я быстро пишу ему сообщение.
Пео что-то негромко говорит Элизабет, та переводит, пытаясь улыбнуться, но у нее трясутся губы.
— Пео сказала, что люди из ее деревни ищут. Многие мужчины ищут все время.
Переведя взгляд в окно на засушливый ландшафт, я словно ожидаю увидеть, что он кишит людьми, которые бредут, вороша кусты палками, как делали бы в Англии. Что надеются найти жители деревни? Если Сэма бросили где-то там, он не протянул бы и дня. Зачем еще обыскивать буш, если не в поисках трупа?
Но вопрос не «зачем».
Я принимаю душ, переодеваюсь в чистое и причесываюсь. Слышу хруст камней под колесами, сегодня полиция прибыла позже обычного.
Копано отправляется куда-то за дом. Гудвилл находит меня в гостиной и окидывает взглядом мой тонкий сарафан. Слишком измученная, чтобы стирать самой, и не желая лишний раз обременять Элизабет, теперь я выбираю самые легкие из своих вещей. Адам оставил на кресле куртку. Набросив ее, я ощущаю запах пота, исходящий от подкладки, и откладываю куртку в сторону. Гудвилл наблюдает за мной, он все подмечает.
«Как» — вот в чем вопрос.
— Где Джосайя? — спрашиваю я вежливым и, пожалуй, даже беззаботным тоном.
Гудвилл отходит к окну. Барабанит пальцами по подоконнику, глядя наружу, и вытягивает шею, чтобы посмотреть на небо. Его лицо выражает любопытство, словно он гадает, будет ли дождь. Меня он игнорирует. Мое сердце колотится. Не понимаю, от гнева или от страха.
— Гудвилл, почему вы арестовали Джосайю, не имея ничего, кроме отпечатков пальцев на клетках?
— Мма Бабира из медпункта и миссис Стаккер из Габороне оказали нам всяческое содействие, — сообщает он, словно не слышал меня. — Ни та, ни другая не вызвали ни малейшего подозрения.
Я не сразу понимаю, что Гудвилл имеет в виду Эстер и Клэр. Мне становится неловко, что их побеспокоили.
— Сотрудники заповедника Моколоди узнали о том, что случилось. Они очень вам сочувствуют. Все были заняты работой в момент похищения. Мы никого не стали задерживать. Мистера Катсе тоже подозревали напрасно, — продолжает Гудвилл и качает головой так укоризненно, будто я не верю в невиновность Саймона. Он достает платок, шумно кашляет в него, а затем тщательно сворачивает и кладет в карман. Джосайя словно не существует. — Мы долго допрашивали мистера Катсе. Он покинул вас за день до исчезновения вашего сына, заехал за женой, и тем же вечером они вдвоем отправились в Йоханнесбург праздновать с родственниками.
— Праздновать?
— Его жена победила на выборах. Мы побеседовали со всеми. — Гудвилл кивает, при этом под его подбородком каждый раз собираются упругие валики плоти.
— Зачем понадобилось допрашивать Саймона? В чем вы его подозревали?
Я подступаю ближе, Гудвилл делает шаг в сторону и переминается на широко расставленных ногах. Кажется, будто мы, как партнеры по танцу, кружим вокруг чего-то ужасного, о чем лучше не упоминать. Сегодня на Гудвилле красный галстук в полоску, ярко бросающийся в глаза в полутьме комнаты. Этот человек облечен властью, мне следует быть с ним осторожнее.
— Мистер Катсе был здесь в день похищения Сэма. — Вкрадчивый голос Гудвилла контрастирует с его крупной фигурой. — Мы подумали, он мог заметить что-нибудь, относящееся к делу.
— Относящееся так же, как политические амбиции его жены?
Гудвилл поворачивается ко мне, упершись руками в бока, и будто разрастается вширь, излучая опасность. Но если это угроза, я пренебрегаю ею.
— Мне известно, что здесь части тела используют, чтобы обрести власть… детские части тела, — продолжаю я.
Эти жуткие слова повисают между нами, и вскоре уже кажется, что они присутствовали здесь всегда.
— К сожалению, подобное время от времени случается, но не в здешних местах. — Гудвилл бросает быстрый взгляд на ноутбук на столе, а потом на меня. — Наверняка вы читали о давнем случае в Мочуди. Разумеется, все это лишь недоказанные предположения.
— Я также знаю о школьнике, жившем неподалеку, который недавно пропал в буше. Его так и не нашли.
Знает ли Гудвилл о Барути? Я внимательно слежу за выражением его лица, пытаясь это понять.
— Дети, которые забредают в буш, всегда рискуют. — Гудвилл слегка раздражен. — Змеи, другие животные, жара… Родителям надо держать их под присмотром.
В деле Мочуди предполагалось соучастие полиции. На чьей стороне Гудвилл? В этот важный момент раздается стук в дверь. Входит Копано. Взглянув на Гудвилла, он обращается ко мне:
— Ваша дочь только что сказала, что вы нашли в саду ободранных рептилий. Мне нужно на них взглянуть. Вы мне покажете?
Неужели здесь не действуют правила, запрещающие допрашивать детей в отсутствие родителей? Вспыхнув от гнева, я указываю дорогу. Копано следует за мной. Выйдя из дома, я поворачиваюсь к нему лицом. Копано моложе Гудвилла и не столь осторожен. Возможно, мне удастся хоть что-то у него выведать.
— Копано, в чем вы подозреваете Джосайю?
Нет ответа.
— Почему вы заинтересовались рептилиями?
Копано, бросив взгляд на дом, идет рядом со мной, но молчит.
— Так почему же, Копано?
Мы уже совсем рядом с сараем, когда с веранды доносится тяжелая поступь. Гудвилл идет за нами. Надо действовать быстро.
— Вы знаете о знахарях-убийцах?
Но Гудвилл уже тут. Копано молча расправляет пластиковый пакет. Пока я смахиваю туда трупы змеи и ящериц, он пугливо отводит взгляд. Значит, тоже верит в колдовство.
Полицейские уходят, Копано при этом держит пакет на отлете, будто боясь запачкаться. Их машина удаляется. Я так и не узнала, почему Джосайя до сих пор под арестом. Минуту спустя подъезжает Кабо, с ним рядом сидит Адам.
— Я встретил вашего мужа в нескольких милях отсюда. — Кабо, выходя из машины, качает головой. — Он уже возвращался домой, и темнело слишком быстро.
Адам с мрачным лицом стоит перед домом и смотрит себе под ноги.
— Я получил ваше сообщение насчет собак. — Кабо берет меня за руку. — Завтра поеду на крестины племянницы и буду как раз рядом с питомником. Я позвоню и привезу их после обеда. — Он нерешительно смотрит на Адама, а потом на меня и поправляет очки.
— Останьтесь выпить с нами чаю, Кабо.
Устраиваемся на веранде, и я завариваю чай. Мы с Адамом стараемся не смотреть друг на друга.
— Нам следовало окрестить Сэма, — в тишине произносит Адам. Его лицо в пыли, глаза налиты кровью. — Сэмюэл означает «услышанный Богом», ты помнишь? Бог услышал бы, как он зовет нас, будь он крещен.
Я наконец смотрю на Адама. Пристально, в упор.
— Ты ведь не станешь притворяться, будто внезапно уверовал в Бога?
Кабо неловко ерзает, поглядывая то на Адама, то на меня. Адам поднимает голову, в розовеющем небе клином пролетают ласточки. У меня мелькает мысль, что они мигрируют в Англию. Я перестала следить за сменой времен года. Что там сейчас? Весна? Лето?
— Моя теперешняя потребность в Боге не делает возможность его существования менее вероятной, — бормочет Адам.
В его словах отсутствует привычная рациональность.
— Может, мне стоит начать молиться, — неожиданно усмехается он. — Если Сэм мертв, как иначе ему попасть в рай?
— Не думаю, что Бог заключает подобные сделки, — мягко вмешивается Кабо. — Он в любом случае позаботится о Сэме.
Наступает то время суток, когда вдруг становится тихо, — короткая пауза перед полной темнотой. Кабо понижает голос, как в церкви, Адам злится.
— Бог обязан быть на моей стороне, — выкрикивает он. — Я приехал в Африку, чтобы оказывать помощь.
Какой мы воображали Африку? Само ее название звучало заманчиво, но теперь уже трудно вспомнить почему. Адам считал, что будет полезным людям, я тоже. Как самонадеянно выглядит это теперь, как наивно. Сомневаюсь, что мы чем-то помогли, в нашей помощи здесь не было никакой необходимости. Африки, которую мы себе нафантазировали, не существует. Мы не нашли здесь ничего из того, что ожидали. Напротив, как бы там ни обстояли дела с Богом, Африка стала для нас местом потери.