Вы не представляете, какие колоссальные возможности открываются нам, когда мы чувствуем и понимаем предмет, когда мы находим с ним контакт, нащупываем единство между собой и безграничным морем предметов. Но начинать свое исследование, погружение, постижение надо сконцентрировавшись на чем-то одном. Весь мир вокруг прекратит свое существование, а это одно останется, и ты в это одно ушел с головой.
У предмета – своя история. История сокрыта в нем, будто жемчужина в раковине. Мы должны, как ловцы жемчуга, задержав дыхание, глубоко за ней нырнуть, найти, вытащить на свет божий, а потом очень аккуратно, с любовью и благодарностью попробовать извлечь ее из жемчужной раковины.
«Вещи имеют свою душу, ее надо разбудить», – сказал Габриэль Гарсиа Маркес, наш выдающийся современник, латиноамериканский писатель. Помимо чудесных рассказов и романов он написал легендарную культовую вещь «Сто лет одиночества». (Раздобудьте и прочитайте. Сразу почувствуете себя эрудитом, начитанным человеком, интеллигентом в пятнадцатом колене.)
Для того чтобы предмет тебе доверился, принял тебя за своего, с ним нужно установить сердечную связь. Ты ему сам, первым, должен открыться, стать для него доступным, уязвимым и твердо знать, без всякого сомнения – что он живой и светится. Тогда он поведает тебе о своей Судьбе, которая отныне так или иначе переплетена с твоей жизнью.
У меня на ключах висит медаль. Я использую ее как брелок, а ведь это настоящая серебряная медаль. Ее летом 90-го года подарил мне один англичанин. Судья, который приезжал к нам на соревнования. Он тогда чуть не плакал и говорил через переводчика, что очень любит меня. И что эта медаль ему очень дорога. Он получил ее за первое место на конкурсе ватерпольных судей.
На медали изображены два игрока и один вратарь. Обычная эмблема водного поло – это один игрок с мячом. А здесь целых три. Вот такой конкурс повышенной сложности…
Серебро на медали уже кое-где стерлось, особенно на спине у левого игрока, потому что обычно игрок этим боком лежит в кармане.
Но медаль все равно остается настоящей, серебряной, ведь ею наградили самого лучшего судью.
Она ездила со мной в Лондон. Я специально ее возила, чтобы она взглянула на свою родину, на Биг-Бен и Вестминстерский мост и смогла встретиться со своим бывшим хозяином.
Конкурс, для которого ее отлили, называется «Петер Мартин Трофи Рефери 1990». Чтобы медаль не очень скучала по водному поло, я на каждой тренировке выношу ее на бортик: пусть не забывает, кто такая.
А она мне аккуратно напоминает, как в меня влюбился Дэвид. Он хотел жениться на мне и увезти в Англию. Жаль, не удалось ему объяснить, что такое «приглашение», без которого невозможно выехать из страны.
С Дэвидом я последний раз разговаривала по телефону в марте, и с тех пор ничего. Но из-за этой вот медали мы как будто рядом.
Вот она, смотрите, а кто хочет – пожалуйста, можете потрогать или подержать, она всегда у меня в кармане.
Трудно в это поверить, но было время, всего лет десять назад, когда фраза «Я ДВА ЧАСА СТОЯЛА В ОЧЕРЕДИ!» не вызывала ни малейшего удивления. Мама под вечер являлась домой, ставила на стол хозяйственную багровую сумку чудовищных размеров с надписью Elegant – и, не в силах сдерживать ликование, рассказывала о том, что ей, бедолаге, посчастливилось раздобыть и как она ухватила последний – именно последний! – снежок свиного фарша.
Иногда в воздух, как одинокие ракеты из салютницы, взлетали и вспыхивали, ослепительно сияя, слова «блат» и «дефицит».
От них пахло Новым годом, днем рождения и первомайской демонстрацией.
В то же мгновение – в сполохах фейерверка – возникали черные гигантские дедушкины валенки с седыми войлочными волосками, такие громадные, что я иногда, шутки ради, засовывала обе ноги в один валенок и скакала в нем по коридору, пугая соседей за стеной.
Эти валенки играли важную роль в театре нашей жизни. Осенью, где-то в сентябре-октябре, мы покупали несколько килограммов зеленых помидоров и незрелых бананов. Каждый помидор и банан мы серьезно, со знанием дела заворачивали в газету и складывали в валенки, чтоб они дозрели к Новому году. Дедушка говорил, что для этой цели лучше всего подходит газета «Советская Россия», так как в «Правде» слишком маркая краска в типографии, а он не собирается на Новый год кушать помидоры с итогами последнего съезда партии на боках.
Обычно мы клали в правый валенок помидоры, а в левый – бананы. Но каждый раз возникали споры – какой валенок правый, а какой левый.
И каждый Новый год из старых дедушкиных валенок мы доставали и с волнением разворачивали ярко-красные помидоры и спелые с коричневатыми пятнышками на кожуре бананы.
Даже не помню, как и когда оборвалась эта наша семейная традиция. Она просто тихо исчезла вместе с очередями и газетой «Советская Россия».
И теперь, когда случайно встречаю на антресолях дедушкины валенки, я немного жалею о том, что сейчас повсюду в любое время года лежат на прилавках зрелые ярко-красные помидоры и спелые желтые бананы.
Итак, вам уже известно, что я храню коллекцию редкостных предметов нашей Земли. И вы пополняете ее, к моей радости. Вот Юля Говорова из Михайловского привезла мне кусочек упавшего от старости дуба, который помнит Пушкина… Потом подарила мне браслет из маленьких твердых коричневых горошин – плодов с дерева Бодхи, под которым просветлился Будда! И своими собственными руками из красной глины вылепила и обожгла в печи настоящую чайную чашку с узором, залитым глазурью. А к этой рукотворной чашке присовокупила сушеный лист смородины, черемуху и чабрец.
Еще она сделала для меня кресло – из толстых березовых веток, еловой доски, березовой коры. В разобранном виде оно привезено из Михайловского. И у меня на кухне с огромнейшим трудом Юля воссоздала его в поте лица своего. Все в обморок падают, когда ко мне приходят и видят это кресло. Такой у него уникальный, бесшабашный и в то же самое время антикварный вид.
Вика Шелякова из Африки привезла каменную «розу ветров» – песчаные ветры пустыни Сахары, застывшие в камне! Все это умопомрачительные вещи.
Но я вас уверяю, в каждой соринке заключена Вселенная. Обнаружение Вселенной в первой попавшейся пылинке заложено в нашем внимательном взгляде. Как сказал поэт Булат Окуджава:
Пылинки виноватая улыбка
Так красит глубину ее очей.
Чтобы увидеть это и понять, не надо далеко ходить. Смотрите, я кладу на ладонь обычный кусок сахара – кубик белого рафинада. Все пристально глядят, минуту, две, не надо торопиться. Молча смотрим, сосредоточенно, какой он совершенной формы, какой он белый, полированные грани, но весь из крошечных крупинок, и каждая – вы видите, что делается? – начинает тихонько сиять. Сияние сахарного кубика становится сильнее, ярче… Как он старается не подкачать, неся в эту минуту перед нами ответственность за безграничную Вселенную!
Я кладу кусок сахара обратно в коробку и почтительно благодарю его и вас – тех особенно, кто силится понять, о каких непостижимо волшебных вещах я, собственно говоря, веду речь.
Глава 9«Удиви меня!»
Был такой французский поэт, режиссер, художник Жан Кокто. Мэтр, знаменитость, к нему валом валили творцы из самых разных областей искусства – чтобы Жан Кокто хотя б одним глазком взглянул на труд их жизни. И я запомнила его фразу, ставшую крылатой:
– Удиви меня!
Так я вас неслышно прошу: удивите меня. Попробуйте сами теперь открыть для себя искомую Вселенную – в предмете, цветке или человеке. Вот глиняный старик-туркмен. Поставь его перед собой на стол, Ромик, услышь его песню, поведай его судьбу. Роман Пьяных берет из рук моих фигурку старика, склоняется над чистым листом бумаги и пишет:
Гудит и бешено дует в степи ветер. Гул стоит, как в аэродинамической трубе. Воздух прозрачный и звенит. Маленькие смерчи из пыли и пожухлой соломы валят с ног стоящие на земле столбики. Суслики ослабели. Жара, засуха, голод. Точно шары в кегельбане, носятся перекати-поле. Они с шорохом разбиваются о каменные изваяния половецких баб. Солнце неистово вонзает свои лучи в землю, появляются трещины, сквозь которые видно изнанку планеты.
Щелк-щелк. Как будто миллионы цикад орут в ночной тишине. Щелк-щелк. Вздрагивая от щелчков кнута акына, овцы, словно слепые младенцы, мечутся из стороны в сторону. Бьются головами бараны, искры из глаз сыплются. Бестолочи. Хорошо, что пастух, старик в тюрбане и в штанах, в которые, кажется, напихал все свои пожитки, знает, как организовать дело.
– Давай, родные! – щелкает кнутом старик.
Совсем недавно он был таким же молодым и бестолковым, как его овцы. Бился головой об жизнь, чтобы наконец-то стать человеком. Вырастил сына, дерево, дом поставил, овцы сыты, все довольны. Красота!
Глазами натыкается на глыбу половецкой бабы. Подходит. Гладит шершавую каменную кожу. Кожа жесткая, но теплая, словно под ней течет горячая степная кровь. Вот-вот сдвинется с места и с оглушительным воем понесется по степи.
Акын боится посмотреть изваянию в глаза, знает, что увидит он в них.
– Кем ты стал, старик! Потомок славного Чингисхана пасет бестолковых овец на земле предков. А ведь ты мог быть царем живущих…
Эти слова трещат у него в голове, звенят, как металлофон. Старичок горестно опускается на землю, задумчиво склоняет голову.
– Слушай, бери, а? Дешево дам! – орет торговец на рынке. На его прилавке стоят разные глиняные поделки, большие и маленькие. Вот верблюд, длинноногий и губастый, вот горшок – наливай, что хочешь. Вот и старичок, маленький и глиняный.
…Где сейчас его бестолковые овцы?