«Прежде чем прийти к тебе, я постучу в твое окно.
Ты увидишь меня в окне. Потом я войду в дверь, и ты увидишь меня в дверях. Потом я войду в твой дом, и ты узнаешь меня. И я войду в тебя и никто, кроме тебя, не увидит и не узнает меня».
Единственным моим желанием было захлопнуть дверь и оказаться в полной темноте. И пусть я начну задыхаться. Может, со мной что-то произойдет… И жизнь неизвестным для меня способом победит смерть.
Ты увидишь меня в окне.
Ты увидишь меня в дверях.
Лошадь для чтения стихов разобрали и вынесли по частям. В картонной коробочке вынесли шар, который катался у лошади под пузом. Гриву и крылья завернули в целлофан и вынесли просто в руках. Книги долго не выносили, хотя шкаф давно погрузили в машину.
У Хармса никогда не было своего кабинета. Вот и теперь его не стало. Распался на крылья и гриву…
Хармс любил театр – художница Маша Константинова театрализовала свою дружбу с пресветлым котом Иосифом: сшила ему мундир. На день рождения кот сидел на почетном месте, одетый в костюм гусара. Была у него и телогрейка с номером, и фригийский колпак, и буденовка. Иосиф получал от Маши ордена и медали за выслугу лет, удостоился, как я уже говорила, огромного парадного портрета.
Посвящается Хармсу
Осенний ветер сдувает прохожих с мостовой, и они, как листья, с шуршанием разлетаются по сторонам. А ты плывешь по лужам, утюгом разрезая волны, и все вокруг всего лишь оптический обман. В руках у тебя клетчатая кошелка, и ты идешь в магазин за фитилем, или польским батоном, или еще за чем-нибудь, что, впрочем, неважно: ты же знаешь, какую дрянь продают теперь в магазинах! Тебя уже давно не интересует, что толстая баба бьет корытом своего ребенка и что Андрей Андреевич потерял по дороге домой кефир. Твои персонажи и ты живут над реальностью.
Твой мир – это мир польских батонов, пенсне и кочерги, которой без труда можно порвать ноздрю Алексею Алексеевичу.
Когда кончится осень и ты поймешь, что люди вокруг тебя всего лишь фантомы с утюгами, тебе придется убыстрить шаг, чтобы постараться убежать от них.
– Постой! Куда помчался? Лучше сядь, и я тебе покажу кое-что, – скажет тебе кто-то и положит холодную руку на твое плечо. Это ангел смерти с маленькой и злобной душой Ракукина под мышкой хочет кое-куда тебя проводить.
Не бойся, в этом нет ничего страшного. Ведь скоро ты все узнаешь о том, что там, над реальностью.
Теперь твое место там – куда вываливаются старухи. От чрезмерного любопытства.
…Как это странно и здорово, что вы поняли.
Ты увидишь меня в окне.
Ты увидишь меня в дверях.
На стенке в коробочке под стеклом Маша Константинова хранит усы кота Иосифа, которые она собирала на протяжении всей его долгой жизни.
Глава 25Кроме основной работы он еще и пропагандист
Как-то одному человеку вдруг сообщили, что он разговаривает прозой. Он страшно удивился. Как так? Вот и вы тоже, наверное, удивитесь, что по ходу дела я нарисовала множество портретов. Ну, может быть, не в полный рост на холсте маслом, а тонкой линией китайской тушью на рисовой бумаге. Неважно, только наверняка теперь эти люди вам кажутся собственными хорошими знакомыми: писатели Юрий Коваль, Яков Аким, Дина Рубина, Юрий Сотник, Борис Житков, Уильям Сароян, воздухоплаватель Иван Шагин, а также ваш брат студент – Светочка Собянина, Роман Пьяных, Юля Говорова, американский писатель Майн Рид, художник Лёня Тишков или сказочник Седов.
Это такой радостный момент в нашем деле. Мы можем знакомить людей с другими людьми, рассказывать им друг про друга, делиться своей любовью к ним, причем независимо от времени, от пространства, кто на том свете, кто на этом… все с нами, когда мы вспоминаем о них и знаем, как создать образ.
Сразу вам скажу, дело это непростое. Живописуя чей-нибудь портрет, перво-наперво хочется вот по какому призрачному отправиться пути: это был высокий (невысокий) человек, блондин (брюнет), с орлиным (не орлиным) носом, голубыми (карими) глазами, белыми зубами (с одной «фиксой»), гладко выбритый (суточная щетина), надушенный, напомаженный (за версту разит пивом), в зубах капитанская трубка (к губе прилипла папироса)… И так далее и тому подобное.
С ним была ослепительная блондинка (брюнетка), с орлиным (не орлиным) носом, высокой (очень высокой, очень-очень высокой) грудью, стройными бедрами (или, наоборот, пышными)…
Так. С чем там еще? Зубами, когтями, губами, глазами, ноздрями, ушами, бровями, щеками, руками, ногами… Часто боковым зрением я вижу подобные описания в бульварных романах, которые пассажиры самым серьезным образом тоннами читают в метро.
Особые перлы я даже беру себе на заметку.
И в литературе, и в журналистике портрет – дело порою неподъемное и требует особой стратегии. Всякое непонимание, как это делается – а тут секрет на секрете! – чревато диким комическим эффектом, полностью неожиданным для автора.
Давно когда-то я жила в городке Нижние Серги на Урале и, зачарованная, делала вырезки из газеты «Ленинское знамя». Особенно меня поражали портретные зарисовки.
«Сегодня Анна Никифоровна Пенкина – искусная мастерица общепита. Она может испечь разнообразную сдобу, накрыть стол на любой случай жизни. Недаром на конкурсе “Золотые руки” она блеснула своими бисквитами “Кремль” и “Самовар”. Она и сейчас невысока, но раздалась в плечах, стала, как говорят, солидней. Но главное не в этом. Главное, что теперь у нее высокий разряд, высокое мастерство. Из города на Неве привезла она умение готовить заварное тесто, безе, бисквиты… Из Одессы – украинские борщи…
Годы прошумели, как наши уральские горные речушки, быстро и бурно. Даже не верится, что через два месяца можно причалить к тихой пристани заслуженного отдыха. А как же ей без коллектива, без тех, с кем сроднилась, с кем делит горе и радость? На кого ни глянь – ее помощники и верные друзья. С приготовлением гарниров и супов надежно справляется Лидия Горшкова, в мясном цехе добросовестно трудится Евгений Калашников…»
(Ну до того все неуклюже сработано – хоть смейся, хоть плачь! Хотя уж лучше это, на мой вкус, чем «орлиные профили» и «крутые бедра» из бульварных романов: здесь есть живой человек, подробности его человеческой жизни…)
Две фотографии 50-х годов из семейного альбома жителя маленького уральского городка. Многих из этих людей уже нет на свете, но как живы их лица, как внимательно они смотрят на нас, живущих здесь и сейчас. Как будто не мы рассматриваем фотографию, а они вглядываются в нас, в то будущее, которое недоступно им, оставшимся навсегда в этом странном остановленном мгновении.
Какой большой фикус в кадке, какие-то газеты на подоконнике, ни одной бутылки на столе, только чайные кружки, чашки, стаканы. Хотя на обороте фотографий написано: «Проводы Вадика в Армию». Вечные проводы того, что мы называем Время.
«А вот и Любовь Анатольевна Еловских. О таких говорят: наша уральская красавица. Теплый взгляд ее голубых глаз располагал к откровенности. Пробивающийся на щеках румянец говорил о довольстве и здоровье. Голос мягкий, бархатистый.
– Рассказчица я плохая. Уж вы лучше спрашивайте. Мудреных вопросов не задавайте, не отвечу.
Так началась наша беседа».
(…Неплохо для начала!!!)
«Г. С. Лесников (какие фамилии-то исключительно уральские! Еловских, Лесников, Пенкина! – М.М.), инженер по образованию, работает уже 15 лет на Нижнесергинском металлургическом заводе начальником технического отдела. Человек весьма занятой. Кроме основной работы он еще и пропагандист. А в часы досуга отдается любимому делу. Из дерева, сучка мастерит удивительные вещички. И занимается этим, как сказал он сам, уже 10 лет».
(Вроде все как учили – душевная теплота, множество деталей… А как-то «не в дугу». Все пули – мимо! К тому ж так нельзя сказать: «кроме основной работы он еще и пропагандист»! А это смешение стилей – важное «весьма» и тут же залихватское «вещички». Хотя, пожалуйста, смешивай на здоровье, но, как говорится, умеючи…)
«Жизнь Злоказова не баловала. Был он в то время зрелым мужчиной. А грамотешка не ахти какая. Несловоохотлив. Себя нигде не выпячивает».
(Вот так портрет!)
«Прежде всего он с нескрываемым удовольствием показывает бытовые помещения. На лице Булата Ахуновича можно прочесть: “Каково, а?!” Раздевалки. Красный уголок. Вот комната отдыха, вызывающая просто восхищение».
Иной раз чувства переполняют корреспондента, и публицист переходит на стихи:
Он шел по грязи липкой,
Обижен и сконфужен,
Макая ноги в цыпках
В безжалостные лужи…
Или:
Я рифмою упругой
Порадовать горазд.
Живут три славных друга
В городе у нас.
Живут не вполовину,
Не кое-как
Симонов, Павлинов
И Сардак.
В квартире, на природе ли
Не праздный спор —
О родном заводе
Заходит разговор.
Взвешены до точности
Все «против» и «за».
Тут тебе и почести,
И правда в глаза.
Им бы только каждый день
В горниле забот,
Им бы только слаженней
Работал завод.
Леность и апатия
Им не с руки.
Нужны тебе, партия,
Такие мужики.
Нужны тебе, Родина,
Такие сыны —
В быту благородные
И в деле сильны.
Достичь поможет свято
Любых вершин.
Железная, как клятва,
Дружба мужчин.
Товарищи мужчины,
Дружите, да так,
Как Симонов, Павлинов