— Ну, это модно сейчас, — примирительно говорит Женя.
— Модно, тоже скажешь! — возражает Игорь. — Я вот в журнале у Андрея читал про… как его, «героиновый шик». Даже беспокоюсь, может, Ирка подсела на что–нибудь… наркотическое? С неё, дуры, станется!
— Нет, ну такого не может быть, — уверенно говорит Женя. — Ирочка — хорошая девочка и воспитали вы её нормально, а наркоманы — это же всякие…
Но тут звонят в дверь. Игорь поднимается, идёт открывать.
— Кто это? — спрашивает его Женя.
— Обещанный сюрприз. — Игорь даже пританцовывает от возбуждения. — Закрой глаза и считай до десяти.
Женя покорно выполняет. Раз, два… может, схалтурить? А, ладно!.. Восемь, девять, десять!
Перед ней — пожилой мужчина с бородкой клинышком, кудрявыми седыми волосами, за стёклами очков — внимательные серые глаза. Смотрит прямо на неё, словно что–то вспоминая, а потом произносит растерянно: Женя?.. — и вот тут–то и она узнает его, потому что голос–то, голос почти не изменился.
— Гриша, ты?
— Я, конечно, а кто же ещё!
Бежит к ней, едва не опрокидывает стол, Женя тоже вскакивает — мгновение, и они уже обнимаются. Гриша прижимает её к себе что есть сил, да, точь–в–точь как сорок лет назад, разве что сил осталось поменьше.
Даша приносит свинину, запечённую в сыре; раскладывают по тарелкам, нахваливают (теперь уже — не кулинария, слава богу! Надо же было так сглупить!). Гриша рассказывает, что приехал в командировку, а Игорь — что уже наездился, когда несколько лет назад приватизировал один небольшой завод в провинции. Теперь вот стал домоседом, Дашка не отпускает, говорит, я там по бабам пойду, хотя какие в нашем возрасте бабы?
Гриша не поддерживает тему, вместо этого рассказывает, как вчера ходил смотреть на строящийся храм Христа Спасителя:
— Вроде и правильно, что восстанавливают, а все равно — смотрю, а что–то не то. Нет такого чувства, как когда попадаешь в по–настоящему намоленное место.
Женя кивает. Ей приятно, что вот и Гриша тоже православный и, похоже, не из этих, неофитов, которым лишь бы попышнее да побольше, а такой же, как она, с пониманием.
Она повторяет свой рассказ про Валеру, Гриша в ответ рассказывает про своих двоих, Игоря и Женю. Оба молодцы, крепко стоят на ногах. Игорь бизнесом занялся, а Женя — на том же заводе, где и Гриша. Были, конечно, задержки с выплатой зарплаты, но сейчас, слава богу, прекратились.
И пока Гриша говорит, Женя не спускает с него глаз, пытается представить: что было бы, если бы тогда Оля не предложила Володе поехать с ней вместе в Грекополь? Уехали бы они вдвоём с Гришей, прожили бы всю жизнь, и сейчас это был бы её любимый муж… ну, может, и не так уж любимый, мало ли что за сорок лет случится… но по крайней мере живой.
Увлечённая своими мыслями, Женя не заметила, как Игорь и Гриша стали обсуждать Ельцина и Березовского.
— Ты поверь мне, старик не при делах, там все Татьяна его решает, — говорит Игорь, а Даша перегибается через ручку кресла и шепчет Жене: ох, мужики! Им только дай про политику! — а Женя смотрит на Гришу и думает, что борода ему, конечно, идёт, правильно он её отрастил. Вид сразу такой солидный, а ведь в институте был — охламон охламоном, даром что с красным дипломом окончил. И очки тоже идут, да и морщины вокруг глаз скрывают…
На самом деле он до сих пор красивый, и, когда Женя понимает это, ей становиться одновременно радостно и грустно, она даже не сразу понимает, как это может быть одновременно.
Они ещё долго обсуждают новости, болтают о всякой ерунде, а потом Игорь выходит на кухню помочь Даше загрузить посудомойку, и Женя с Гришей остаются вдвоём.
Минуту они молчат, а потом Гриша трогает Женю за плечо:
— Я скучал по тебе.
— Я тоже, — отвечает Женя.
И ведь действительно — не часто, но скучала.
И тогда Гриша тянется к ней и целует, как много лет назад, и Женя отвечает на поцелуй, хотя Гришины губы вовсе не такие упругие, как запомнилось ей когда–то.
А ведь это единственный мужчина, с которым я целовалась, думает Женя. И сложись все иначе, был бы мой единственный мужчина, отец моих детей.
— Мы же могли быть вместе, — словно прочитав её мысли, говорит Гриша, с трудом переводя дыхание.
— Но ты не захотел.
— Ты не захотела, — с лёгким раздражением, — ты больше хотела быть вместе с Владимиром Николаевичем…
— Так я и была вместе с ним, — отвечает Женя, — до самой его смерти. И, знаешь, я ни о чем не жалею.
В самом ли деле — ни о чем? — думает Женя, и перед её глазами разворачивается, словно свиток или рулон бумаги, вся её жизнь, все то, что она шесть лет рассказывала умирающим старикам…
— Ни о чем? — переспрашивает Гриша.
— Да, ни о чем, — отвечает Женя уже твёрдо. — Помнишь, ты сказал мне, что это не моя семья, а их? Так вот, сейчас, когда я осталась одна, я точно могу тебе сказать: это была моя семья. Моя семья тоже. Я любила их, а они любили меня. Были, конечно, и сложности, но у кого их нет? Так что я ни о чем не жалею и никогда не жалела.
Гриша вздыхает:
— А я жалел, много лет жалел, — и, помолчав, добавляет: — Пока не встретил Машу.
И тут он оживляется, лезет в карман пиджака за бумажником, достаёт оттуда фотографию:
— Вот, смотри, это мы с Машей, а это маленький Игорь, а вот это Женя, только что родился.
Женя глядит на фото — старое, потёртое, выцветшее. Молодая женщина прижимает к груди кулёк, похожий на всех новорождённых сразу, мальчик лет пяти тянет её за подол платья, а мужчина смотрит на них такими влюблёнными глазами, что ни время, ни дефекты фотоэмульсии не могут стереть эту любовь.
У Жени внезапно защипало в носу. Чего это я так расклеилась? — думает она, но на самом деле уже знает ответ: она только что поняла — у неё нет ни одной фотографии, где они были бы сняты втроём.
Женя задерживает дыхание, чтобы не расплакаться, и возвращает Грише фото.
— Красивая у тебя Маша, — говорит она чужим, деревянным голосом, старается улыбнуться, но не может.
За месяц до этого, 15 января 1998 года, Геннадий Седых вышел из своей квартиры и, как всегда кивнув ждавшему на площадке охраннику, подошёл к окну. За спиной шумел мотор приближающегося лифта, а Геннадий уже который раз подбивал итоги прошедшего года. Итоги были хороши, и потому их было приятно подводить снова и снова. Межрегиональный центр, на открытии которого он настоял, отлично работал. Международный отдел Центра духовного развития развернулся во всех основных центрах русской диаспоры — Германия, Израиль, США, в ближайших планах — Франция и Великобритания. Активы перерегистрированы на нужных людей, документы оформлены так, что комар носа не подточит. Все идёт как надо, даже лучше.
Подъехал лифт, охранник заглянул, проверил кабину. Геннадий вошёл следом за ним. Все хорошо, продолжал он думать, пока лифт нёс его вниз, на подземную парковку. Все хорошо, разве что Валера немного беспокоит. Он слишком всерьёз воспринимает эзотерическую часть их работы. А зря, ведь на самом деле в таких делах, как и во всем остальном, главное — маркетинг и финансы, а вовсе не то, в самом ли деле Валерины лекции помогают людям в их духовных поисках. Духовные поиски, усмехнулся Геннадий, — это такое дело, как проверишь?
Дверь лифта открывается, охранник проверяет — все чисто, можно выходить.
Как проверишь, да. Вот на прошлой встрече Валера целый час рассказывал о том, что ждёт каждого из нас после смерти, как к этому подготовиться и как можно достичь спасения сразу после гибели своего физического тела. Тибетская книга мёртвых, Египетская книга мёртвых, ещё какая–то книга мёртвых… Геннадий чуть не сказал ему, что это гениальная идея: продавать продукт, на который покупатель не сможет подать рекламацию. Кто там знает, что после смерти случится, верно? Хорошо, что удержался, Валера таких шуток не понимает.
Охранник включает «мерседес» с брелка, открывает дверцу, заглядывает в салон, делает жест рукой — мол, все в порядке, и в этот момент раздаётся щелчок, и взрыв разносит в клочья машину и охранника, а у Геннадия Седых есть ровно одна секунда, чтобы порадоваться, что он стоит достаточно далеко, а может, даже меньше, чем одна секунда, потому что отброшенный взрывом обломок рессоры пробивает насквозь грудную клетку, и вот уже бывший офицер КГБ СССР, один из создателей ООО «Варген», российский коммерсант и международный бизнесмен, а сейчас просто Геннадий Николаевич Седых пятидесяти восьми лет, корчится на бетонном полу гаража, кровь толчками покидает тело, и он едва ли успевает пожалеть, что так невнимательно слушал Валерины объяснения про посмертные мытарства, ничего он не помнит, никак не сможет воспользоваться тем самым верным рецептом… да ничего он не успевает: багровая тьма поглощает его без остатка.
В это самое время в аэропорту Хьюстона объявляют посадку на рейс до Сан—Франциско. Высокая рыжеволосая женщина берёт со стойки русскую газету «Наш Техас». В конце семидесятых она уехала в Израиль, открыла там курсы йоги, вышла замуж и уже десять лет как переехала в Америку. На третьей полосе — портрет немолодого мужчины с длинными волосами и седой бородой. Неужели он? — удивляется женщина и читает подпись: Валерий Дымов, знаменитый гуру Вал, рассказывает нашим читателям о секрете своего успеха. Вот ведь пройдоха, а! И ведь теперь–то ясно, что в йоге он вообще ничего не понимал, думает она. Хотя секс… да, секс с ним был прекрасен.
И она улыбается счастливой кошачьей улыбкой, такой, что импозантный мужчина, стоящий рядом в очереди бизнес–класса, задерживает на ней взгляд и думает: «Эх, хороша!»
Через три дня после убийства Геннадия Валера сидел на кухне у Лени Буровского, на столе перед ними — бутылка водки и закуска из ближайшего супермаркета. Последний раз они виделись несколько лет назад, и Буровский удивился, услышав в телефоне почти позабытый голос. Валера просил о срочной встрече, и это было так на него не похоже, что Буровский тут же сказал: «Да приезжай прямо сейчас!» — и через полчаса, впустив Валеру в квартиру, понял, что не ошибся.