— Меня зовут Малхаз Шамсадов, — уже пожалел он о приезде, — меня срочно хотел видеть мистер Безингер.
— Шамсадов? — переспросил юноша. — Вы из России? Как приятно, я тоже. Меня зовут Глеб, — и он назвал самую известную в России фамилию.
— Вы однофамилец? — поинтересовался Малхаз.
— Внук! Я здесь учусь и живу у Безингера, — улыбаясь, сказал юноша и исчез. А в голове Малхаза все перемешалось, и он боялся, как бы не назвать Давида Безингера — Зембрия Мнихом.
— Вас просят зайти, пройдемте.
Прошли через вяло освещенный богатый зал, попали в солидно обставленный кабинет.
— Ждите здесь, — указал юноша на диван и удалился.
Малхаз огляделся: на всю стену застекленные полки, и множество очень старых, судя по обложкам, книг. Большой стол завален книгами, журналами, листками, одна, самая толстая, от времени пожелтевшая книга раскрыта; Шамсадов не удержался, посмотрел — Талмуд.
— О-о! Малхаз! Здравствуй! — на русском, за спиной появился Безингер. — Салам аллейкум, — пара слов уже по-чеченски. — Как я рад, как я рад! — обнялись тоже на кавказский манер. — Садись, садись, дорогой! Я тебя по всей России и Чечне ищу, а ты здесь, прямо под носом. Молодец! Молодец! Виски, коньяк?.. Наслышан, наслышан о твоих успехах. Действительно, талант, во всем талант! И если его с толком использовать, мы бы с тобой так зажили!
— А что, Вы разве плохо живете?
— Малхаз, все, конечно, относительно... но есть и какие-то... ну, пусть это и пафосно, да как есть — обязательства перед историей, человечеством. — Безингер отпил большой глоток коньяка, долго, со смаком готовил и раскуривал толстую сигару. — Малхаз, дорогой, — меж ними был только журнальный стол, но от сизого дыма черты друг друга стали расплывчатыми, — лет десять назад, прочитав твою первую статью, а потом встретившись с тобой, я понял, что ты и только ты можешь мне помочь... Гм, я все прощу, все твои последние проделки и выходки... М-да, хороший коньяк! Так я о чем? А, да! Кстати, для справки, эти твои хакерские дела по закону тянут лет на десять-пятнадцать, и учитывая, что и в России тебя разыскивают, дела у тебя — незавидные. Так что мой тебе совет — лучше со мной дружить и быть верным до конца.
— Если конкретнее, — не без злости, — я должен Вам служить?
— А что тут зазорного?
— Ничего, — уже с сарказмом, — если и царский внук у Вас в швейцарах.
— Ты о Глебе? Так он учится. Просто под моей, так сказать, опекой.
— А его дед тоже под Вашей опекой?
— М-да, Шамсадов, — тут Безингер неестественно кашлянул, поставил голос. — Сколько ты уже в Европе? М-да, а все такой же неотесанный, прямолинейный... Пора понять: политика — дело циничное, прагматичное, и базируется только на интересе.
— На интересе народа, нации, государства или отдельных персон и каст?
— О, Шамсадов, давай не будем пересказывать марксизм-ленинизм; сам видишь, во главе угла — частная собственность, личный интерес, и если кто-то утверждает, что это не так, то он либо лгун, либо просто идиот, а чаще всего и то и другое вместе... Ну, а что касаемо опеки, то ваш президент, то бишь независимой Чечни, тоже мой близкий друг, вот только сегодня общались, я обещал оказать гуманитарную помощь — обучить гвардию, обеспечить поставку оружия...
— Из России? Новую военную авантюру готовите?
— Что из России? Какая авантюра?.. — не понял Безингер.
— Гуманитарная помощь будет вами поставляться из России?
— Ну конечно, а то что же, отсюда тащить?! ... Тьфу ты, черт! Шамсадов, ты несносен.
— Как и Ваш «гуманизм».
— М-да, — сказал привычное Безингер, недобро сжал губы. — А ты изменился, Малхаз, уже не тот учитель истории, не тот... М-да, так это даже к лучшему: сентиментальность в жизни, а тем более в нашем деле — ни к чему... М-да, в целом жизнь пошла тебе впрок. Слышал я о твоих деяниях; мужественный ты парень, молодец. Вот если бы со мной контакта не терял, учился бы бесплатно, и в местах поэкзотичнее, чем сырой Лондон.
— Это где же?
— Ну, к примеру, сын вашего президента, по моей рекомендации, учится бесплатно в престижном университете в одной из азиатских мусульманских стран. Как-никак, а это ближе вам по вере.
— А что, мир уже поделен по религиозным секторам?
— Не то чтобы поделен, а путь к Богу у вас, скажем, свой.
— Насчет религии и путей к Богу спорить не могу, не умею, да и Бог, как известно, един, но как историк историку скажу, что мы, кавказцы, изначально Богом созданы как индоевропейская раса и живем территориально в Европе...
— На краю, — издевательски перебил Безингер.
— Где край, а где середина — понятие растяжимое. А если чисто географически, то Англия тоже в сторонке.
— М-да, Шамсадов, изменился, изменился, — еще одну, уже третью, порцию коньяку подливал себе хозяин. — Побила тебя судьба... да это к лучшему, романтизм, я думаю, ушел. Давай конкретно о деле. Только договоримся, впредь — все начистоту, мы партнеры.
— Какая может быть чистота, если Вы украли мою картину.
Усы Безингера дернулись, как у кошки, которую ткнули в свое дерьмо.
— Я не вор, — постановил Безингер, — и никогда ничего в своей жизни не воровал — нужды не было. Но признаюсь: картина у меня, я ее купил у твоих же земляков, чтобы они ее не истребили.
— В России по этому поводу говорят: «Свежо предание...».
— «Свежо предание»? Что это значит?
— Да так, — улыбнулся Малхаз.
Безингер взял новую сигару.
— Кстати, Малхаз, я человек не суеверный, но эта картина словно живая, я мимо нее пройти не могу. И вообще, это какая-то мистика, просто колдовство! С тех пор как картина у меня, она мне постоянно снится; не то чтобы кошмар, а с каким-то вечным укором, будто я в чем-то виноват, покоя не дает... М-да, хороший коньяк!
В это время в кармане Безингера зазвенел мобильный телефон.
— Алло... Меня ни для кого нет! И для Вашингтона, и для Москвы тем более. Пусть перезвонят завтра, и я ведь тебе сказал, — тут хозяин перешел на непонятный говор, и Малхаз как ни старался, так и не смог распознать диалект.
— Так на чем мы остановились?
— Ана Вам покоя не дает...
— Ах, да... Ана?! — Безингер сделал большую паузу, надолго тяжелым взглядом уперся в гостя, потом пещерным басом с прокуренной хрипотцой, наклонясь как можно ближе, таинственно произнес. — Хочешь не хочешь — мы с тобой в этом деле повязаны, мы в одной упряжке, и пока цель не обнаружим, нам покоя не будет... Я уверен, тебя Ана тоже преследует.
— Никто меня не преследует, — ответил Малхаз, но это вышло вяло, с амплитудой замирания на последнем слове.
— Хе, а если честно?
— Верните мне картину, и на душе у Вас станет легче, — ушел от ответа Шамсадов.
— А что, отдам. Я давно этого хочу. Только при условии: мы вместе едем в Чечню, без обиняков, как честные джентльмены, приступаем к делу, к поиску пещеры... Сразу оговорим — двадцать пять, нет, даже сорок процентов — твои.
— О каком джентльменстве можно говорить, если история наших отношений — воровство?
— Перестань, Малхаз, забудь. Нас ждет Ана, а с ней еще кое-что. Да к тому же мы квиты, ты тоже ко мне на сайт попытался пролезть.
Опустил Шамсадов взгляд, да видно Безингер ничего не заметил.
— Так что забирай картину, отправляйся в Чечню, там тебя встретят как положено, а я кое-что улажу, как раз к лету подъеду, и мы осторожно начнем.
— Да что «начнем», что мы ищем? — недопонимал Малхаз.
— Ладно. Раз так... У меня передаваемый из поколения в поколение архив тысячелетней давности. Я тебе говорил, его никто не мог до меня перевести, а я смог, на вашем, на чеченском... Скажу правду, я не могу иметь детей, на мне наша древняя династия может иссякнуть, и я хочешь не хочешь должен эту тайну раскрыть, я в полушаге от нее.
— А я при чем?
— Не прикидывайся дурачком, Малхаз. Ты абориген, знаешь историю края и его топонимию; и все это ничто — Ана, Ана и в тебе сидит, ты ее, никогда не видя, изваял, такое просто так не бывает... Теперь понятно?.. Знаю, тебе давно все понятно. Мы в одной упряжке к этой цели должны идти, а поодиночке не дойдем, это невозможно.
— Покажите мне эти архивы, — зажегся Шамсадов, щеки запылали азартом.
— Ты думаешь, я их здесь храню?
— Ну, хоть копии.
— Никаких копий... Настанет время, в горах Чечни, на месте, все покажу.
— А первый портрет Аны можно воочию увидеть?
— Первый? — вытянулось лицо Безингера. — Воочию? А откуда ты про него знаешь? — посуровел его голос.
— Так Вы мне сами о нем говорили, — предательски заплутали глаза Шамсадова.
— Говорил, говорил, да ты ведь не о том, по лицу вижу, — Безингер насупился, стал медленно поднимать свое огромное тело, отбрасывая на Малхаза зловещую тень.
Простое чутье бессознательно заставило Шамсадова тоже привстать, да не в полный рост, а как-то воровато, бочком, сжавшись.
— Ты все же проник на мой сайт! — громовым, раскатистым басом заорал Безингер. — Скотина, мерзавец, вор! — кричал он на всех языках, при этом его тяжелые, неуклюжие, длинные руки занялись рукоприкладством, и не так чтобы сильно били, а будто пытались выцарапать глаза.
— Я не вор, я не вор, — снизу, жмурясь, защищался Шамсадов, пытался пятиться, уйти.
— Ах, ты, дикий чечен, варвар! — на чеченском ругался Безингер; это попало в точку.
— Сам ты варвар, и вор! — огрызнулся маленький Малхаз, по-горски вскипел, юлой выскочил из объятий хозяина и, прицелившись, от души вмазал кулаком в породистое лицо хозяина.
Шамсадов замер: опрокидывая все длинными конечностями, через кресло, рыча, переворачивалось тучное тело, но этого Малхаз уже не видел — теряя сознание, полетел вслед... Придя в себя, увидел ворсинки ковра и легкую пыль под стеллажами, а потом множество ног.
— Очнулся? — голос Безингера. — Поднимите, — руки Шамсадова ломило от впервые в жизни надетых наручников. — Так проник в сайт? Говори! — Все карманы вывернуты, содержимое горкой на столе. — Сгною, тварь! — и Безингер неумело, но все равно ощутимо ударил Малхаза кулаком в лицо.