Безобразные борозды на спине не могли в полной мере передать пережитые страдания, боль и унижение. Ощутив прикосновение мягких теплых рук, он с трудом сдержал дрожь и напомнил себе, что Эбби не причинит ему зла. Маленькие ладони осторожно исследовали беспорядочные полосы, которые пересекались, сходились и разбегались, сливаясь в огромное, уродливое клеймо. Чудовище. Эбби провела пальцами по буграм на коже, где разорванная плоть снова и снова прилипала к орудию пытки и отрывалась вместе с ним. Паркер обернулся, помня о своей наготе и готовясь увидеть на ее лице ужас при мысли, кем он был на самом деле. Однако не заметил и тени отвращения, лишь печаль. Эбби молча плакала.
– Тише, не надо, – прошептал Паркер. – Все в порядке.
Он обнял ее и почувствовал на холодной груди, возле сердца, теплую щеку. Паркер знал, что его шрамы производили на людей сильное впечатление. Лишь несколько раз обнажался не в одиночестве и впервые не испытывал раскаяния. Напротив, хотел успокоить, убедить, что все самое плохое миновало. Сейчас страдал не он. Эбби подняла халат и помогла ему снова одеяться. Паркер завязал пояс и сел на диван, а она устроилась рядом, прижалась к нему и начала гладить по волосам. Он знал, какие вопросы ей хочется задать, но готовых ответов не имел, во всяком случае пока. Шрамы действительно не доставляли физической боли, но говорить о них было трудно, почти невозможно. Душевные раны оказались слишком глубокими и до сих пор кровоточили. Все существо Паркера состояло из боли и страданий.
– Можешь не рассказывать, что случилось, – прошептала Эбби. – Но если когда-нибудь решишь поделиться, я буду рада выслушать.
Надо было встать и уйти, но Салли мирно посапывала на полу, положив лапы на ноги Эбби, а самому Паркеру не хотелось покидать тепло и уют ласкового объятия. Он не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя так спокойно. Наверное, когда были живы родители. Дождь стучал по стеклу, он слушал ровный ритм капель, веки тяжелели, мысли тонули в тумане. Паркер уснул – позволил себе погрузиться в сон хотя бы для того, чтобы оттянуть казавшийся неизбежным разговор.
Глава шестнадцатаяИсповедь
Кожа Эбби покраснела от горячей воды. Она долго стояла под душем, заставляя себя терпеть обжигающие струи. Хотелось сжечь кожу, чтобы потом содрать слой за слоем. Отец должен был приехать через час. С прошлого вечера Эбби уже в третий раз принимала душ, надеясь смыть все следы, избавиться от непереносимого запаха. Десны покраснели от бесконечной чистки, она терла и терла зубы, язык, губы. Знала, что при встрече должна поцеловать отца в щеку, иначе он заподозрит неладное, догадается, что она сделала со своим ртом, что случилось с ее телом.
Эбби сдернула с кровати постельное белье и засунула в черную сумку. Стирать было нечего, кроме вчерашних трусов, а их она выбросила в мусорную корзину. Если бы можно было выбросить себя, Эбби обязательно сделала бы это, причем с отвращением. Откуда взялась позорная глупость? Вспомнились слова Кристиана: «На самом деле ты очень хорошенькая». Тогда они прозвучали комплиментом, а сейчас приобрели иной смысл, особенно оговорка «на самом деле». Захотел ли он успокоить ее или удивился, что прежде не замечал, хотя она вообразила нечто другое? Общение и флирт оказались совсем не такими, какими их представляла Эбби. Неужели Кристиан всего лишь вычислял, насколько она слаба? Изучал, стараясь понять, как далеко можно зайти? Нет, он намеренно добивался доверия, провоцировал желание, чтобы в критический момент она не нашла сил закричать.
Эбби присела на пустую кровать. Мечтала, чтобы папа поскорее приехал и увез из этой комнаты, из этого города. Не хотелось учиться, не хотелось никого видеть. Только бы добраться до дома и жить с отцом, как прежде. Зачем вообще понадобился этот университет? Можно было просто поступить на работу и со временем добиться успеха. Такой путь выбирают многие. Размышления прервала Дэни. Она вернулась с утреннего собрания благотворительного клуба и удивленно посмотрела на дорожную сумку.
– А я и не знала, что ты собираешься домой!
– Хочу кое-что отвезти и привезти.
– Но это же безобразие! Мы с Кристианом решили позвать тебя и Джейми в кино, на марафон культовых фильмов. Билеты стоят всего лишь фунт.
– Прости, не могу.
– О, мистер Лукас! Доброе утро! – радостно воскликнула Дэни.
Увидев отца, Эбби вскочила, схватила сумку, быстро попрощалась с подругой и, не оглядываясь, бросилась к двери.
В машине сразу громко включила радио, чтобы поменьше разговаривать, – боялась, что по голосу отец поймет правду. Ее знобило, на глаза наворачивались слезы, но она еще ни разу не заплакала, хотя ни на мгновение не переставала себя ругать. В сознании без конца прокручивались события вчерашнего вечера. Трудно было решить, что расстроило больше всего. Поговорить по душам с Дэни Эбби не имела права, поскольку целовалась с Кристианом – искушение оказалось непреодолимым. Даже не могла вспомнить, просила ли парней остановиться. Наверное, просила. Но почему же не разрушила стены криком?
Задумавшись, Эбби не заметила, как отец остановил машину возле дома, в котором она выросла. Не хотелось осквернять своим присутствием самое дорогое, и все же в душе жила слабая надежда на спасительные воспоминания детства: вероятно, им удастся смыть грязь лучше самого горячего душа. Музыка стихла. Эбби вернулась в реальность и почувствовала взгляд, полный заботы, любви и поддержки.
– Все в порядке, тыковка? – Отец никогда не называл дочь по имени – Эбби не могла вспомнить ни единого случая. Для него она всегда была тыковкой.
– Вчера выпила немного лишнего.
Не ложь, но и не полная правда. Лгать отцу не хватало сил, он был слишком дорог и важен. Да и потребности такой прежде не возникало, а сейчас очень хотелось скрыть, какова его дочь на самом деле. Действительно, что она собой представляет? Целовалась с парнем своей лучшей подруги, а дальше? Вызывающе бесстыдное платье, пьянство, кокетство – все это наверняка станет предметом всеобщего внимания и обсуждения, а вовсе не поведение Кристиана: он оставался центром и душой компании. Никто не скажет дурного слова о хозяине вечеринки. Так есть ли смысл с кем-либо обсуждать то, что произошло? Нет.
«Будь нормальной», – приказала себе Эбби, хотя никогда не чувствовала себя нормальной, всегда находилась на периферии молодежной компании. А сейчас и вообще едва помнила, как дышать и ходить. «Будь нормальной, будь нормальной и повторяй эти слова до тех пор, пока они не отпечатаются в сознании».
Эбби вошла в дом и шлепнулась на диван перед телевизором в надежде развлечься какой-нибудь легкой комедией. Пролистала каналы, но не нашла ничего достаточно смешного и утешительного. Отец вернулся с пакетом фастфуда: готовить он не любил и не умел; к тому же именно жирной еды сейчас и хотелось. Он всегда знал, чего хочет дочь, потому что хорошо понимал ее. Эбби молча жевала копченую курицу, отец с улыбкой смотрел на нее и говорил о чем-то, а ей с трудом удавалось улыбаться в ответ.
– Твое белье уже высохло, так что отвезу обратно, как только соберешься.
Слова эхом отозвались в сознании. Обратно? Разве можно туда вернуться? Может, не сегодня? Наверное, прежде чем снова окунуться в лживый мир, имеет смысл провести хотя бы одну ночь в своей комнате, в своей постели? Всего лишь на одну ночь снова стать дочерью, почувствовав защиту единственного на свете благородного, достойного доверия мужчины.
– Переночую с тобой, хорошо? Завтра занятий все равно нет.
Теплая улыбка отца согрела сердце. Разумеется, здесь ей всегда рады, ведь это родной дом.
Засыпая в знакомой с детства нелепой розовой постели, Эбби чувствовала себя растерянной и беспомощной, не представляла, что будет делать, проснувшись утром. В сознании крутилось какое-то слово, но поймать его пока не удавалось. Сон пришел быстрее, чем прошлой ночью, а утром она почти забыла. Почти забыла о чем?
В кухне на столе уже ждал обычный завтрак: вареное яйцо в розовой фарфоровой рюмке, тосты и чашка горячего земляничного чая. Эбби никогда не испытывала особой нежности к розовому цвету, однако отец всегда пытался стать еще и матерью, а потому непременно покупал самые девчачьи вещи. Он работал автомехаником и постоянно боялся, что не сможет успешно справиться с родительскими обязанностями.
Сейчас отец сидел напротив, просматривая почту, хмыкая над счетами и выбрасывая в корзину рекламные листовки.
– Не успела проголодться? – Он показал на нетронутую еду.
Эбби кивнула. Есть не хотелось – вчерашняя курица до сих пор заполняла желудок. Она взяла тост, он оказался холодным, плохо пропеченным и жестким.
Отец положил письма на стол и посмотрел пристально на нее. Сразу стало ясно, что обман провалился. Он заметно беспокоился. Эбби лихорадочно пыталась придумать ответ на вопрос, который неизбежно должен был прозвучать:
– Что случилось, тыковка?
– Меня изнасиловали.
Как только слова слетели с языка, сразу стало легче. Наконец-то и ужасное событие, и связанные с ним страдания получили точное название. До этого момента Эбби не позволяла себе даже мысленно произнести единственно верное определение, а теперь все встало на свои места.
– Господи, Эбби! Кто? Когда? – Да, вот оно, настоящее имя. Больше она никогда не будет тыковкой.
– В субботу, на вечеринке, двое знакомых парней.
Она сразу пожалела о своих словах, захотела повернуть стрелки часов вспять, отмотать назад время и снова стать его дочерью, а боль запереть в груди, чтобы как-нибудь справиться самой. Отец не заслуживал того, что только что услышал, и Эбби чувствовала себя предательницей, преступницей.
– Двое… – Отец побледнел и тяжело, неровно задышал. – Это не было плохо… То есть, конечно, было плохо, но не казалось плохим. – Она пыталась подыскать слова, способные хотя бы немного скрасить образы, которые в эти минуты наверняка проносились в его голове.