— Зачем вы так, Зоя Аркадьевна? — негромко спросила девушка. — Вы же знаете, у него семейные обстоятельства… Ваня хороший. И надёжный. И рукастый. Он нам декорации сделает. Он обещал.
Брови завуча поползли на лоб.
— Еще и декорации! Позвольте уточнить, во что вы решили превратить линейку?
— А вот об этом мы как раз-таки и хотели поговорить!
Я решительно подхватил стул, поставил его к столу товарища Шпынько, почти силком усадил сиденье Ниночку, хлопнул перед завучем топкой тетрадных листков, и, нависая над вредной дамой, принялся рассказывать, что мы «удумали» и во что решили превратить линейку в честь первого сентября.
Глава 14
Разговор длился часа два, а то и больше. В процессе Ниночка дважды плакала и выбегала из кабинета завуча, не в силах сдержать эмоции. Зоя Аркадьевна на язык оказалась очень язвительной, ее не останавливали не молодость оппонентки, ни присутствие мужчины. Вполне может быть именно мое присутствие и побуждало женщину язвить в адрес Нины Валентиновны. Причем как я понял, наблюдая за завучем, делает она это не со зла и не потому, что у нее мерзкий характер, а по доброте душевной.
Когда-то эта женщина решила для себя, что именно так надобно воспитывать в юных девушках и молодых парнях правильную «позицию партии». С тех пор такую линию и ведет.
Мы с Кудрявцевой буквально бились за каждое слово в сценарии.
— Вот что это? — тыкая чуть узловатым указательным пальцем в тетрадный листочек, вопрошала Зоя Аркадьевна, сурово поджав губы.
— Это? Ну, тут же написано, Зоя Аркадьевна, — терпеливо улыбаясь, начинал я объяснять. — Выход Буратино с большим букварем: «Здравствуйте, ребята. А что это у вас здесь происходит?» Школьники отвечает ему хором: «Линейка». Вот я даже пометку сделал: если ученики не сообразят сразу, что ответить, помогает ведущий. Зоя Аркадьевна, — проникновенно заглядывая в глаза завучу, поинтересовался я. — Нам очень нужна ваша помощь. Поможете? — и приложил ладони к сердцу для пущей убедительности во взоре.
От этих моих «заигрываний» завуч как-то сразу терялась, отводила глаза, поджимала губы, но затем должность брала верх над эмоциями и она цедила:
— Чем же я могу вам помочь, Егор Александрович? Переписать за вас весь сценарий? — палец снова тыкается в тетрадный лист. — Я считаю, вот это… — короткий ноготь трижды постучал по листкам. — Совершенно недопустимо. У нас школа! А не какой-то балаган. Не понимаю, как Юрий Ильич мог пойти на такое.
— Но, Зоя Аркадьевна! Никто до такого не додумался! — восклицала Ниночка. — А у нас будут и шарики, и транспаранты, и про Великий Октябрь напомним! — вещала воодушевленно пионервожатая.
— Вы считаете, Нина Валентиновна, что советский ребенок… — завуч возмущенно замолчал. — Что советский школьник, — Шпынько выделила голосом слово «школьник». — способен на такое кощунство? — и острым взором поверх очков потыкала к несчастную Ниночку, покрасневшую как рак.
— Н-на какое? — пролепетала Кудрявцева, судорожно соображая, что она только что сказала.
Нина Валентиновна совершенно терялась под взглядом Шпынько и от ее холодного тона. Не представляю, как Ниночка справляется с ребятами постарше, которые в этом возрасте неосознанно начинают проверять свои мужские силы на любой симпатичной девушке, женщине. Хотя если припомнить как она виртуозно строит Коленкова, ничего удивительного нет.
— Советский школьник прекрасно знает историю Великой Революции, ему не нужно об этом напоминать.
— Но, Зоя Аркадьевна, я не то… я хотела сказать… — Ниночка начала оправдываться, но завуч не дала ей такой возможности.
— Я уже достаточно услышала все, что вы хотели мне сказать, Нина Валентиновна.
Тогда в бой снова вступил я.
— Зоя Аркадьевна, а вот здесь в этом месте, что конкретно вам не нравится?
— Здесь? — завуч взяла в руки листочки сценария, нахмурилась и принялась перечитывать текст. — Ну, вот что это, Егор Александрович? Почему Карабас Барабас… — при звуках этого имени Зоя Аркадьевна закатила глаза. — Почему взрослый человек, опытный руководитель не желает, что бы его артисты учились. Где это видано? — теперь взгляд из-под очков сверлит меня. — Кроме того, я не уверена, что вот эти ваши герои идеологически верно подобраны для линейки. Я подумаю, посоветуюсь с товарищем директором.
— Зоя Аркадьевна, — коварно улыбаясь, поинтересовался я. — А вы сказку «Золотой Ключик» читали? — игнорирую фраху про идеологию и прочее, уточнил у завуча.
Мне сложно представить, что когда-то эта строгая прямая как палка женщина с идеальной прической, жёстким воротничком и сурово поджатыми тонкими губами, была ребёнком. Кажется, Шпынько совершенно точно родилась уже вот такой… старухой Шапокляк.
«Надо же, а ей подходит это имечко, — мелькнула мысль. — Главное, не ляпни при детях, Саныч. — посоветовал сам себе. — Греха потом не оберешься, да и неправильно это».
Увы, внезапно возникшее прозвище намертво зафиксировалось в моей голове, и при взгляде на Зою Аркадьевну я теперь невольно улыбался и прикидывал: кто из коллектива ее верная крыска Лариска. Не бывает так, чтобы в школьном сообществе кто-то да не стучал вышестоящему начальству. Да что там в школьном. Взять любой коллектив, копнуть сверху и обязательно отыщешь того, кто считает своим долгом исподтишка бегать к старшему по званию и докладывать обо всем, что случается у коллег.
— Так вот, Егор Александрович, книгу я читала. И понимаю, к чему вы клоните.
— Ну вот, — обрадовался я. — Значит, утверждаем контент?
— Что?
Я молча таращил глаза, игнорирую вопрос.
— Впрочем, неважно, — отмахнулась завуч. — Почему ваш главный злодей не перевоспитывается в конце линейки? — требовательно уточнила Шпынько. — Почему Буратино и… ах да, Мальвина, прогоняют начальника театра и потом радуются этому? Это не по-комсомольски и уж тем более не по-пионерски. Какой пример мы показываем октябрятам и первоклассникам? Чтобы победить мировое зло, необходимо высмеять его и изгнать? Чушь! — узкая ладошка прихлопнула по тетрадным листочкам. — Необходимо, чтобы Карабас встал на путь исправления!
— Ну, в самом деле, Зоя Аркадьевна, это же просто сказка! На Новый год мы же прогоняем злую бабу Ягу, которая украла Снегурочку. Так и здесь: дети перехитрили злодея, получили ключик и теперь желают открыть дверь к храм наук. Со всех сторон получается идеологически верно. В Советской стране каждый ребенок имеет право на бесплатное образование, а всех, кто мешает, мы накажем. То есть прогоним.
— Вот! — вскинулась Зоя Аркадьевна, игнорируя мою реплику. — Еще и храм! Егор Александрович, вы точно учились в советском институте? — подозрительно поблескивая линзами очков, уточнила Шпынько.
— Точно, Зоя Аркадьевна. Храм-то вам чем не угодил? Обычное слово. Литературное, — терпеливо ответил я.
— Зоя Аркадьевна, по-вашему, что же, слово храм нужно вычеркнуть из словарей и книг? — кинулась на защиту воинственная Ниночка. — Ну, знаете это уж… это уже… — Кудрявцева покачала головой, не находя слов от возумщения.
— Что, товарищ Кудрявцева? Растеряли словарный запас? Продолжите якшаться с непутевыми товарищами, еще и пить начнете. Уверена, — язвительно припечатала завуч.
Ниночка вспыхнула, потупилась, но ничего не сказала. Я укоризненно посверлил завучу взглядом. Покосился на Кудрявцеву, но ничего не сказал. Дозреет, сама отошьет Шпынько, обозначив личные границы. Завуч явно желает ей добра, со своей точки зрения. Но, похоже, здесь скрыто что-то еще. Я задумчиво прищурился, окинул Зою Аркадьевну взглядом. В голове зазвучал голос Степаниды Михайловны: «Младший пошел у нее по кривой дорожке. Вернулся с города и сильно пьет». Не тут ли собака порылась? Может, Зоя Аркадьевна мечтала Ниночку за своего сыночка пристроить, да не вышло, вот и взъелась на девчонку?
Я тряхнул головой, прогоняя дурацкие мысли. Надо заканчивать доверительные разговоры с бабой Стешей, а то так недалеко и до греха: превращусь старого деда и буду по всему колхозу сплетни собирать. Хотя, что это я, назвать Степаниду старой — это как… Да все равно как, но Стеша любому молодому фору даст и по активности, и по трудовым достижениям, и по ясности ума. Про острый язык и вовсе промолчу. Может, они с Аркадьевной сестры двоюродные?
— Зоя Аркадьевна, ну зачем вы так! Нина Валентиновна прекрасный пионервожатый… пионервожатая! Ее задача — общаться с хулиганами и прочими плохо воспитанными элементами, проводить среди них воспитательную работу и перевоспитывать.
Тьфу ты, скоро заговорю, как товарищ Шпынько, канцеляризмами и прочими официальными фразами.
— Зоя Аркадьевна, так что, утверждаем? — свернул в нужное мне русло. — В конце лучший ученик вместе с первоклашкой даст первый звонок для всей школы. Вы скомандуете расход по классам. Линейка окончена.
— Вот об этом я и хотела поговорить. Что за придумка такая? Положим, из вашего класса, Егор Александрович, мы сможем выбрать достойного мальчика. Но как прикажете выбирать из первоклассников, у которых нет совершенно никаких достижений! Выберешь одного, родители другого не поймут. Начнутся претензии, будет скандал.
Я недоверчиво улыбнулся: скандал в советской школе из-за назначенного звонаря? Что-то за гранью фантастики. Если школьный завуч по воспитательной работе сказала «Надо» кому-то из родителей, их задача ответить «Есть», и выполнить предложение педагога.
— Давайте пойдём от обратного, — немного подумав, предложил я.
— Давайте попробуем, — с готовностью согласилась Зоя Аркадьевна, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди.
— Вы же ведь всех родителей знаете?
— Всех, — согласилась Зоя Аркадьевна.
— Кто чем живет, кто как работает в колхозе? — продолжил я.
— Именно. Не пойму, куда вы клоните, Егор Александрович? — приподняв тонную бровь, уточнила завуч.
— Зоя Аркадьевна, уверен, вы уже и сами поймали мою мысль… Ну, хорошо. Вы, как завуч и местный житель обладаете ценной информацией о заслугах каждого…. — я подчеркнул. — Каждого родителя. Кто как работает, кто герой социалистического труда, у кого какие- награды имеются. Вам и карты в руки. Пройдитесь по списку учеников, изучите, кто чем из родителей знаменит и выбирайте самого достойного среди равных. Но — родителя. Папу или маму.