— Молчит? — спустя время любопытствовал я.
— Молчит.
— А если кричать будет? — уточнял я.
— Тогда все…- пожимала плечами Варька.
— Что все?
— Отпустило. Не накажет, — уверяла девочка, вгрызаясь в яблоко.
— Варвара! Домой! — раздавалось со двора бабы Нюры. Но Варька не торопилась бежать по первому зову. Сидя в засаде в кустах смородины, девчушка ждала второго окрика, по которому и определяла, накажут или уже «отпустило».
— Варька, бисова дытына! Кому сказано, домой! Ох, лозина по тебе плачет! Ну, гляди у меня, получишь по первое число! Выпорю, как есть, выпорю! Ступай до дому немедля! — в голосе соседки звучала легкое тревога.
— А теперь что? — пряча улыбку, со всей серьезностью интересовался у малолетней хулиганки.
— Теперь все, — Варька деловито вытирала ладошки о свои замызганные штанишки, поднимала на меня довольное личико перемазанное ягодами. — Можно домой. Отпустило!
И маленькая соседка вприпрыжку бежала к калитке, весело крича на ходу:
— Бабуля-а-а! Я уже иду-у-у!
Покидая кабинет завуча, я чувствовал себя как маленькая Варвара в засаде у забора: лучше б кричала, чем молчала. Честно говоря, я так и не понял, отчего накрыло Зою Аркадьевну, но настаивать на разговоре не стал. Не то время, да и возраст, честно говоря, у меня нынче не тот, чтобы взрослые, пожившие жизнь женщины, с трудной семейной ситуацией изливали мне свою душу. Я для них сопляк, мальчишка зеленый.
Пока мы общались с завучем, начался второй урок. Я подошел к расписанию, отыскал свою фамилию и понял, что катастрофически опаздываю на занятие в пятый класс. География, предмет по профилю Егора Зверева. Ну что ж, пойду знакомиться с малышней.
— Здравствуйте, товарищи! — громко поздоровался, переступив порог класса.
На мгновение многоголосый шум в классе стих, а затем захлопали крышки парт, заскрипели отодвигаемые стулья, ученики и ученицы поднимались со своих мест, чтобы поприветствовать учителя.
— Здрав-ствуй-те! — проорали пятиклашки, блестя любопытными глазенками.
— Здравствуйте товарищи, — повторил я уже потише, улыбнулся и предложил. — Присаживайтесь. Ну что, начнем урок? — продолжил я, дождавшись, когда все усядутся.
— Меня зовут Егор Александрович Зверев, я ваш новый учитель географии.
— А мы знаем! Нам Зоя Аркадьевна сказала!
— А вы к нам из самой Москвы, да?
— А правда, что в Москве сама высокая башня со звездами? И часы бьют?
— Правда. Из самой Москвы. А кто мне скажет, что за город такой Москва? — спросил у притихшего класса.
— Я! Можно, я! — закричали несколько человек, подскакивая на местах.
Лишь одна девочка осталась сидеть, сложив руки на парте, и старательно тянула ладошку вверх. Белобрысая пятиклашка с тонкими косичками и очень серьезным лицом.
— Вот ты, девочка на первой парте, как тебя зовут? — спросил я, улыбаясь.
Девочка немедленно поднялась и встала возле стола.
— Мария Сидоренко, — негромко ответила девчушка.
— Приятно познакомиться, Мария Сидоренко. Что ты знаешь о Москве?
— Москва — столица нашей Родины, — тихим, но отчетливым звонким голоском ответила пятиклассница. — Москва — город Герой. В Москве есть Красная площадь. А часы, которые звонят каждый час, висят на Спасской башне.
Мне показалось, что пятиклашка специально вспомнила про часы, о которых спрашивал кто-то из ее одноклассников.
— Ты, наверное, много книжек про нашу столицу прочитала? — похвалил я.
— Нет, мы туда с мамой ездили на летних каникулах! — с гордостью ответила девочка, окидывая весь класс торжествующим взглядом. — А еще мы с мамой ходили в мавзолей!
— И тебе не было страшно? — удивился я.
— А чего там страшного? — изумилась Маша Сидоренко. — Это же Владимир Ильич Ленин! Он же настоящий!
— Врешь ты все! Не была ты ни в какой Москве! Мамка говорит, вы с тетей Нюрой к тетке в глухую деревню ездили! — выпалил вихрастый пацан, самый крупный среди мальчишек пятого класса.
Маша фыркнула, но даже не оглянулась.
— А еще в Москве есть цирк! И мы туда с мамой ходили! Так такие миленькие маленькие собачки! И красивые девочки, они под потолком по канату ходят. Но мне больше всего понравился дрессированный лев. А дрессировщик был очень маленького роста, как карлик, но лев его все равно слушался. Когда я вырасту, обязательно поступлю в цирковую школу и тоже стану дрессировщиком!
На милом, слегка порозовевшем от возмущения личике Маши Сидоренко красной нитью бежала строка: «Вот тогда ты у меня попляшешь!» Кстати, надо познакомиться с вихрастым пареньком. У себя во дворе я его не видел, когда мы с ребятами готовились к первому сентября. Хотя пятиклашек мы не привлекали. Кажется, был Вовка Скворцов и Ксюша Маленькая, вон они сидят на разных рядах. И только потому что их приводили с собой старшие брат и сестра. Лето, родители на работе, а за младшими нужен глаз да глаз.
— И как тебя зовут, парень? — спросил у пацана. — Спасибо, Маша, все верно ты сказала. Присаживайся, — улыбнулся я девочке.
С достоинством маленькой принцессы девчушка уселась за свою парту, аккуратно расправила платье, подтянула на плечо лямку белоснежного фартука с рюшами, снова сложила руки на столешнице, как самая примерная ученица. И внимательно стала смотреть на мня. Обалдеть. Неужто такие дети бывают? Чтоб вот так вот и целый урок? И отвечать только когда спросит учитель? А перед этим обязательно поднять руку?
Или я просто отвык в своем будущем от этих самых простых и привычных школьных правил: здороваться со всеми взрослыми, знакомыми и незнакомыми, кто пришел в школу по делу. Быть вежливым, встречать учителя стоя, отвечать на вопрос, не выкрикивая, а после того, как спросят? Слушать и записывать. Не перебивать старших…
Да, мы были разными, но ведь воспитывали нас практически одинаково в школе и дома. И ремнем перепадало, и в угол ставили. И никто не помер от психологической травмы после драки на улице. Хулиганы, отличники, троечники и хорошисты, робкие и бойкие, все мы верили учителям и родителям, верили в дружбу, честь и в собственное бессмертие.
Взрослые были для нас непререкаемым авторитетом. Но редко когда взрослые становились нашими друзьями. Как по мне, отсюда и растут ноги у многих бед. Однажды полученный отказ или равнодушная фраза падают в детскую психику зернышком и прорастают к выпускному в твердое убеждение: взрослым нельзя говорить правду, нельзя доверять. Не поверят, накажут, не будут разбираться.
Так, что-то меня понесло не в ту степь. Вихрастый мальчик дергал себя за край воротник рубашки. В глазах пацана уже появилось напряжение. Еще бы, учитель спросил имя, и вдруг завис, почти целую минуту таращится на ученика с отсутствующим видом.
— Так как тебе зовут, — доброжелательно улыбнулся я.
— Ну, Митька я…
— Митька он, Кубанский, — авторитетно заявила пухленькая сероглазая пятиклашка.
— Кубанский — это фамилия? — уточнил я.
— Это у него прозвание такое. Они к нам с Кубани сбежали. Вот, у нас прижились, — важно выдала девочка.
— И вовсе мы не сбежали, — оскорбился Митька.
— Митька, стало быть, Дмитрий? — я вопросительно глянул на пацаненка.
— Дмитрий Олегович Бурлаков, — солидно пробасил насупленный Митька, неловко выбираясь из-за парты.
В пятом классе стояли громоздкие школьные столы. Можно сказать, доисторические. С откидными крышками, тяжелыми стульями. Видимо, обновление мебели произошло не во всех кабинетах.
— А ты, Сонька, не знаешь так и молчи! — буркнул Митька в адрес пухленькой малышки, которая за него отвечала.
— Я все знаю! Мне мама сказала! — Соня показала Мите язык, затем торжествующе уставилась на меня.
— Это хорошо, что ты много знаешь, Соня, — доверительно сообщил я. — Значит, учишься на четверки и пятерки, да?
От моего вопроса Соня немного скисла, а по классу прокатились смешки.
— Троечница она! Бабка говори, у них в семье умных нету, одни лодыри! — ляпнул кто-то с задних парт, но я не успел заметить кто это был.
— Сам дурак! — выкрикнула Соня и расплакалась.
Плакала девочка молча, из-за этого мне стало слегка не по себе. Не должен ребенок плакать вот так страшно, тихо, словно боясь произнести лишний звук.
— Соня, не стоит обращать внимание на глупого мальчишку, к тому же трусоватого.
— Почему? — тут же поинтересовалась соседка Сони, веселая хохотушка с толстыми косами. — Меня Таня зовут, у нас в роду все Тани, — с гордостью сообщила пятиклашка.
— Красивое имя, приятно познакомиться. Потому, Танечка, — продолжил я свою мысль, положив ладонь на плечо Сони. — Что сильный и смелый мальчик никогда не обидит девочку, девушку, женщину. А трусливый и глупый будет кидать камни из-за забора, но так, чтобы его никто не увидел.
— Но в классе нету забора! — удивилась Таня и завертела головой.
— Это образное выражение… — вот черт, как же объяснить-то, что я имел в виду.
— Егор Александрыч сказал, что трусы всегда за чужими спинами прячутся, а сами не показываются, а то и в нос получить можно, — выдал вдруг Митька, зыркая куда-то в сторону второго ряда.
— Ребята, как говорил кот Леопольд: «Давайте жить дружно», — чуть повысив голос, чтобы меня услышали в начавшемся гомоне, попросил я.
— А кто такой кот Леопольд? — глядя на меня серьёзным взглядом, поинтересовалась девочка с первого ряда с третьей парты.
Я смотрел на девчушку, девочка доверчиво глядела на меня. Только спустя несколько секунд до меня дошло: в это время мультика про кота и мышей еще не создали. Его придумали гораздо позже.
— Это… кот мой, домашний, — выдал я первое, что пришло в голову.
— Но коты не умеют разговаривать, разве вы не знаете, — все таким же серьёзным тоном заявила девочка. — У меня мама ветеринар, я точно знаю.
— Мой умеет. Он даже «папа» говорит, когда жра… кушать хочет, — заверил я ребенка, надеясь, что на это разговор про кота закончится. Не тут-т было.
Кот у меня действительно был. Крупный, вальяжный, сбитый, гроза всех местных кошек и залетных котов. Когда он требовал жрать, его утробное протяжное «па-ау-ап-ур-р» реально звучало как человеческая речь. Не очень разборчивая, но вполне понятная.