— Это да… Ты спроси, не откажет… — посоветовал Волков. — Он вроде мужжик правильный… — в голосе Горки послышалось сомнение.
— Чего ты?
— Мыслю я, если Аркаша узнает, что Егор нас драться учит, скандал нарисуется.
— Это почему еще?
— Да запретит она… Говорю тебе… Учителю разве позволят научить хулиганов кулаками махать? — расстроенно заявил Волков.
— Угу…
Ребята замолчали. Разговор я слушал прижавшись к стене возле окна. Да, некрасиво, но зато действенно. Кто владеет информацией, тот управляет ситуацией. Я решил еще немного послушать, о чем говорят мои нынешние школьные дети. Молчание длилось где-то с минуту, а затем снова заговорил Федор.
— Слушай, а здорово он нас вычислил… — хмыкнул Швец.
— Кто и когда? — не сообразил Горка.
— Ну… Егор… с трупаком под окнами…
— А-а-а… ты про это… ну да… Как догадался… — заржал Волков.
— Тихо ты. Разбудишь, бурагозить начнет, — шикнул Швец.
Любопытно, непьющий Свирюгин, спокойный и уравновешенный в трезвом виде, под алкогольными парами бузотер? Запомню.
— А чего он напился сегодня? Не пьет же?
— Девчонки говорят, с отцом поругался…- ответил Швец.
— Первый раз, что ли? — удивился Волков.
— Не первый… — согласился Федор. — Там история такая… некрасивая в общем история… Вроде дядь Вася снова на мать Вовкину кинулся, избивать ее начал… ну прям совсем уж жестко…
— Ну? — поторопил Горка друга.
— Не нукай, не запрягал, — беззлобно огрызнулся Федька. — Ну и вот… а тут Вовка чего-то домой приперся раньше времени… Дядька Василий на больничном вроде…
— Ага, знаем мы его больничный… Опять небось старший прикрывает… забухал, стало быть… — буркнул Волков.
— Угу… — парни угрюмо замолчали.
— Ну, и чего дальше-то? Чего его накрыло?
— Говорю же, дядь Вася мать дубасит, а тут Вовка… Ну и полез на отца с кулаками… мать защищать…
— И чего? — не понял Горка.
— Чего, чего… навалял бате… настучал по кумполу… озверел… Лена говорит, тетя Фима перепугалась знатно, думала, убьет Вовка батяню-то…
— А он? — полюбопытствовал Горка.
— Не убил… Но отметелил знатно… — повторил Швец.
«Вот тебе и раз», — опешил я. М-да, дела… Похоже, у Вовки кризис вины что ли, или как там это у психологов называется? Впервые в жизни поднял руку на родного отца, тут любой забухает, но это не точно. Вот вроде правильный поступок — остановил садиста, который мать родную избивал. С другой стороны, садист этот — отец родной. По всем законам человеческим ни отца, ни мать бить нельзя. Есть от чего разуму закипеть.
— И чего, из-за этого, что ли, напился?
И снова первым заговорил Горка.
— Ну-у… Ленка сказала, батя его из дома вроде выгнал… проклинал всяко… обзывал… орал, что Вовка ему больше не сын.
— Да иди ты! — присвистнул Волков. — Дела-а-а…
— Дела, — подтвердил Швец. — Только накрыло его не поэтому, думаю, — задумчиво пробормотал Федька.
— А чего тогда? Сам же сказал — проклял дядь Вася сына, отказался… Тут любой в бутылку заглянет…
— Это да, это так и есть… Мне тут кое-кто по секрету сказал, Вовка спецом Рыжего искал, хотел морду ему набить…
— Иди ты? — изумился Горка. — Да за что?
— Так за Ленку жеж, — авторитетно заявил Швец.
— Чего? Брехня! Ленка и этот? Алкаш? — фыркнул недоверчиво Волков.
— Брехня… — подтвердил Федор. — Да только Рыжий к Ленке на речке подкатывал…
— А Ленка?
— А Ленка убежала, и по морде ему вмазала… Ну, сначала морду ему раскровила, потом убежала… Рыжий сказал, встретит, убьет курву малолетнюю.
— Вот тварина… — процедил Горка.
— Угу… урод он… Морду бы нему начистить хорошенько…
— Угу… Сегодня вон начистили уже… только надолго не хватит…
— Это точно, — согласился Швец. — Что-то Зверя долго нет… не отпустили, что ли?
— Наверное… — Волков кинул взгляд в окно.
Хорошо в комнате горел свет, и меня из дома невидно. Но я все равно отступил подальше в тень, прижался к стене.
— Слушай, так это чего… Вовка из-за Ленки что ли так? — нарушил молчание Волков.
— Допетрил наконец… — лениво хохотнул Федька. — Ну, ты жираф, Горка…
— Почему жираф-то? — обиделся Егор.
— Да доходит до тебя долго! Как до жирафа.
— А жирафа тут причем? — все равно не понял Горка.
— Так шея у него длинная… — пояснил Швец.
— И что? Слова жеж в ухи попадают жирафьи…
— Ну, так шея-то длинная, — снова повторил Федька. — Пока до ухов дойдет… вот и до тебя так же…
— Да ну тебя… — отмахнулся Горка. — Долго он что-то.
— Кто?
— Да Зверь наш Горыныч…
— Кто? — опешил Швец.
— Ну, классрук наш. А чего, зачетное прозвище — Зверь Горыныч!
— А с чего Горыныч-то? — потребовал объяснений Федька.
— Ну, Егор же… Горка… Горыныч…
«М-да, логика… Хотя чему я удивляюсь, бывший преподаватель при встрече тоже назвал Егора Зверева Горынычем. Зверем Горынычем. Похоже, это судьба, — хмыкнул я. — Ладно, пора и честь знать. Что хотел, услышал, потом с Вовкой переговорю, выясню подробности».
Я бесшумно отошел от окна, нарочито громко затопал по протоптанной дорожке. Потоптался на крыльце, стукнул дверью громче обычного.
— Здорово, ребята, — поздоровался с парнями, входя в комнату.
— Здрасте, Егор Александрович.
— Здрасте. А мы ждем, ждем, а вы вот…
Раздалось двойное приветствие.
— Ну как вы тут? — я кинул взгляд на Свирюгина. Парнишка лежал на моей кровати без обуви, поверх покрывала.
— Мы это… уложили…- смущенно забормотал Федька Швец. — Вы извините, что на кровать… на пол как-то некрасиво, а больше некуда…
— Все правильно сделали, спасибо, ребята. Как он? — оглядываясь в поисках еще одной табуретки, которую сколотил своими руками, поинтересовался я.
— Так спит, Егор Александрович. Как привели, уложили, так и спит, — пояснил Волков.
— Ругался? — поинтересовался я.
— Зачем? — не понял Горка.
— Незачем, — согласился с парнем. — Только пьяные через раз все борзые, то ругаются, кто плачут… — уточнил свою мысль.
— А, нет, Вовка он тихий, — улыбнулся Горка. — Он вообще не пьет.
— Ага, не пьет, честное комсомольское, Егор Александрович, — вступил в беседу Швец. — Вы не подумайте, это он первый раз так… Где только взял, — сокрушенно покачал головой Федька.
— Чаю хотите? — спросил у пацанов.
— Чаю? — Швец сбился с мысли и растеряно глянул сначала на меня, затем на товарища.
— Хотим, — решительно согласился Волков.
— Берите вон то покрывало, на порожек кинем, и за мной на кухню, — велел я. — Егор, держи керосинку, зажигай и на крыльцо. Там посидим, чтоб не разбудить товарища. Федор, вон на той полке кружки, доставай. Рядом коробка с сахаром и ложки, — распоряжался я, поджигая плиту, ставя на нее чайник.
— А ложки зачем? — не удивился Федор.
— Так сахар разболтать, — пояснил я.
— А-а-а— … — смутился пацан и загремел посудой.
— Готово, Егор Александрович, — негромко произнес Горка, тенью нарисовавшись на пороге.
— Хорошо, а вот и чайник закипел.
Я щедро сыпанул заварки в чашки, ливанул кипятка, снял с печки миску, завернутую в полотенце.
— А это чего? — шумно сглотнув слюну, поинтересовался Федор.
— Пирожки от тети Степы, фирма́, — улыбнулся я. — Проголодались?
— Ну… не так чтобы… — смутился Горка.
— Но от угощенья не откажемся, — заверил Федор.
— Тогда пошли на крыльцо чай пить с пирогами, — велел я.
— А чего на крыльце-то, Егор Александрович? — полюбопытствовал Горка после молчания, во время которого мы дружно лопали пирожки и прихлебывали горячий чай.
— Так красиво же, — пожал я плечами, задрал голову, посмотрел на небе. — И не разбудим.
— Красиво… — согласился Федор. — Интересно, а там кто-нибудь живет?
— Там — это на звездах? — уточнил у парня.
— Ага…
— Людям это пока неизвестно.
— Не может быть, чтобы никого… Звездей-то много… Неужто мы одни такие в целом мире… — протянул Швец.
— Не звездей, а звездов, — исправил товарища Горка. — Радуйся, что тебя Тамара Игнатьевна н слышит, а то писал бы уже диктант словарных слов и склонял бы каждое.
Пацаны негромко рассмеялись.
— Тогда уж звезд, так правильней.
Мы снова рассмеялись.
— Ребят, что у Володи случилось? — выждав, когда пацаны закончат смеяться, поинтересовался я.
Парни замолчали, насторожились. Несколько раз я ловил на себе задумчивые взгляды, видел, как Швец и Волков переглядываются. «Скажут или нет?» — вот в чем вопрос, думал про себя. Все-таки решились. Сказали.
Рассказывать начал Федор. При этом старался на меня не смотреть, но изредка все равно косился, как будто проверял мою реакцию на свои слова. Когда говорил про отца Володи, дела все время едва заметную паузу, словно стеснялся того, что батя у Свирюгина пьющий.
— У вас там в Москве, небось, так не живут… — вздохнул Швец, закончив рассказ.
— Так — это как? — не понял я.
— Ну… Жизнь другая, театры там всякие, культура… не пьют жеж… все в чистеньком… институты там… музеи… — пояснил свою мысль Федор.
— Ошибаешься, Федор. Страна большая, люди все разные, а проблемы у всех одинаковые. И пьют и бьют, и любят, и книжки читают, и в театры ходят, — ответил парню.
Мы замолчали, думая каждый о своем.
— Почему девочки говорили, что Володю учиться не пускают? — полюбопытствовал я.
— Так это… Семен Семеныч… ну председатель колхоза, — пояснил Горка. — Он давно Вовку обрабатывает. На кой-черт, говорит, тебе та учеба? Сидишь в институте пять лет, ни черта не делаешь… только ум сушат… а потом еще в чужом колхозе работать… отрабатывать значит… — охотно принялся рассказывать Волков. — А тут на всем готовом. Ну, в колхозе нашем, значит «Путь коммунизма», — уточнил Волков.
— На всем готовом — это как? — не сообразил я.
— Так Лиходед его, Вовку в смысле. Он его с руками и ногами сразу после последнего экзамена к себе заберет, оформит. И премии у него и зарплата хорошие будут… у Вовки-то, — с легкой ноткой зависти объяснил мне Горка. — А Вовка, он инженером хочет… А ему Семен Семеныч говорит: зачем? И отцу внушает…