— Теперь рассказывайте, зачем вам веревка понадобилась? — строго велел я, глядя в упор на дядь Васю.
Беспалов раскрыл было рот, чтобы возмутиться, потом закрыл, отвел глаза. Снова стянул шапку с головы, замялся.
— Рассказывайте, дядь Вась, рассказывайте, — смягчившись, настойчиво потребовал я.
Отчего-то вспомнился рассказ Григория о том, как двое товарищей, Митрич и Борода, на спор по пластунски переползали поле.
— Что учудили в этот раз? — подтолкнул соседа к откровению.
Митрич удивленно вскинул брови, вздохнул и выдал:
— Так это… Григорич в колодец свалился… Доставать надобно…
— В колодец? — ошарашенно переспросил я. — Глубокий?
— Ну… метров десять будет, — непонятно от чего прибодрившись, выпалил дядь Вася.
— Десять? — я едва не схватился за голову. — Он хоть живой?
— Ну, может, не десять…поменьше… — подумав, признался дядь Вася.
— Завхоз живой? — требовательно спросил у соседа.
— Да живой… чего ему сделается… — меланхолично заметил Митрич.
— Колодец глубокий?
— Ну… хороший такой колодец… внушительный… будет… когда докопают…
— Сколько?
— Чего сколько? Так-то это… бесплатно… колхоз делает… — удивился дядь Вася.
— Глубина сколько метров? — сдержано уточнил я.
— Ну, метров шесть… или пять…
— Так шесть или пять? — допытывался я.
— Ну… пожалуй… поменьше все жеж будет… копать только начали… Метра три-четыре, не больше… — признался все-таки дядь Вася, большой любитель преувеличений.
— И то хлеб, — буркнул я.
— С водой? — уточнил я.
— Не… пустой… не успели… говорю жеж, недоделанный колодец-от… бросили покуда, паразиты… вот Борода и… того… поскользнулся Григорич, ага… — пояснил Митрич, глядя на меня честнейшим взором.
— Или на спор? — небрежно бросил я, вешая веревку на плечо, подумал, прихватил вторую, покороче, на всякий случая. После чего запер двери и приказал. — Показывайте.
— Чего? — растерялся Митрич.
— Идти куда, спрашиваю, — пояснил я. — Идемте, Василий Дмитриевич, спасать товарища завхоза. Как же мы без него.
— Ну да, ну да… верно ты это, Ляксандрыч… правильно… — засуетился дядь Вася, скатываясь к крыльца. — Тут оно недалече… Ляксандрыч… ты это… вот спасибочки… вот удружил… а я-то голову ломал, кого на помощь-от позвать… чтобы значитца… никто никому… а то Маня… Она того этого… — бормотал Митрич, уводя меня куда-т на задний двор, в огороды.
— Василий Дмитриевич, мы хоть правильно идем? — с сомнением в голосе поинтересовался у соседа.
— Так огородами… огородами веду, Егорушка, — засуетился дядь Вася. — Так-то оно надежней… ежели увидит кто. Стыда не оберемся… засмеют… — забормотал тихонько Митрич. — А так огородами пройдем… никто и не увидит… туда за околицу можно и бережком, и за дворами… Тропиночка там протоптанная… никто и не приметит…
— Понял, огородами так огородами, — покладисто согласился я. — В колодце Степан Григорьевич как оказался? На спор или правда поскользнулся? — закинул удочку.
Митрич оглянулся через плечо, захлопал глазами, покачал головой.
— От ведь упрямый ты человек, Ляксандрыч… Никак Гришка проболтался? — фыркнул себе под нос. — Ну… случайно вышло-то… поспорили маненько… с кем не бывает…
— А на что спорили? — поинтересовался я.
— Так это… на конфеты, — окончательно смутился Василий Дмитриевич, покосившись на меня, проверяя, издеваюсь, или нет.
Честно говоря, я настолько опешил от предмета спора, что не знал: смеяться или плакать? Или от души выругаться.
— На… какие? — только и смог выдохнуть я, чтобы не заржать.
— Так это… — расплылся в улыбке Митрич. — На «Птичье молоко»… — мечтательно выдал дядь Вася.
— На «Птичье молоко»? — еще больше опешил я. — Это шутка такая? — осторожно уточнил я.
— Много ты понимаешь, — нахохлился дядь Вася, продолжая шагать в направлении колодца. — Это тебе не хухры-мухры… Это… — Митрич завертел головой, зажмурившись то ли от собственных фантазий, то ли от предвкушения выигрыша, я так и не опередил. — Тут, Ляксандрыч, понимаешь, какое дело… молоко-то жуть какое вкусное, птичье-то… Вопрос, конечно, отдельный, птицу доят или другое чего… — задумчиво пробормотал сосед. — Но ведь не достать, зараза… — плечи дядь Васи огорченно поникли. — Их же, понимаешь, только наладили на производство… В Москве, говорят, и то не достать.
— Ничего особенного, конфеты как конфеты, — брякнул я, не подумав, и тут же торопливо добавил. — Вы где успели попробовать? — осторожно поинтересовался, стараясь не выдать своего непонимания.
Ну, конфеты и конфеты. Этих конфет как того гуталина Или я чего-то не понимаю? Мне вот в детстве «Птичье молоко» тоже казалось чем-то особенным. Все мы с пацанами нянечку нашу в детдоме пытали: каких птиц доят, чтобы молоко-то на конфеты получить. Вовка Минюков уверял, что вывели новую породу. Скрестили, значит, козлодоя с коровой, вот и получили короводойку, она-то и даёт птичье молоко. Вовке мы верили, он был умный, много книжек читал. Каждый раз мы с пацанами слушали очередную версию, раскрыв рты от удивления. Еще и нянька придумывала невероятности. И каждый раз мы с пацанами потом спорили, врет или не врет. И кто правду говорит: Вовка или Митофановна?
— Много ты понимаешь, — обиженно буркнул Митрич. — Конфеты как конфеты! — ехидно передразнил меня сосед. — Это ж достижение! — дядь Вася задрал кверху указательный палец.
— Чего? — обалдел я.
— Достижение, говорю, народного хозяйства! — подтвердил Беспалов, пробираясь через кусты.
Я полез вслед за ним.
— Долго еще?
— Почти пришли, — заверил дядь Вася. — Тут, понимаешь, гордость страны перед мировой общественностью. А он «конфе-е-еты».
Услышав слово «общественность» я аж плечами передернул.
— Угу… и что с ними не так?
— С кем? — не сообразил дядь Вася.
— С конфетами, — уточнил я.
— Все так, ты чего, Ляксандрыч? Газеты не читаешь? Это ты зря! — с укоризной выдал Митрич. — Это ж новые конфеты-то! Вкуснющие… Наши-то молодцы, министр вона с заграницы привез идею-то, говорит, догнать и, значитца, чтобы лучше всех.
— И как? — полюбопытствовал я.
— А так! — Митрич гордо задрал подбородок. — Наши взяли и наше придумали, советское, да получше, стало быть, чем ихнее, капиталистическое.
Митрич снова зажмурился, на это раз стало совершенно ясно, от восторга и предвкушения. — Маня как-то приносила конфетку одну, угостили ее… а она мне принесла… — доверительно сообщил дядь Вася. — Знает Манюня моя, сластена я… что твой медведь. Токма медведь он по меду больше… а я вот по конфетам… Ну и пряники сильно уважаю… Пришли…
Дядь Вася внезапно остановился.
— Да чтоб… — начал я, но вовремя замолчал, не выругался.
— Где колодец-то?
Оглядевшись по сторонам, поинтересовался я. Мы вышли к околице, на другой конец села. К дороге, что уходила в сторону того самого колхоза, которому мы все дружно помогали не так давно.
— Так вот жеж, — с готовностью махнул дядь Вася куда-то себе под ноги и отодвинулся.
— Григорич, что ты там, как оно? Живой? — с неприкрытой тревогой в голосе крикнул Митрич куда-то себе под ноги.
— Не дождёшься, старый хрыч, — откуда-то из-под земли раздался знакомый голос.
— Степан Григорьевич, с вами все в порядке? — задал я наиглупейший киношный вопрос. Оно конечно, человек в яме, какой уж тут порядок.
— Переломов, ушибов нет? — уточнил я. Этот вопрос более актуальный.
— Ты кого притащил, старый пень? А? — рявкнул снизу Борода.
Ну, раз рычит, значит, точно все в порядке, ничего не поломал.
— Так это… помощь… — выпалил Митрич. — Я ж тебя, старого борова, один не вытащу… Отъелся ты на казенных харчах, Григорич… как есть отъелся… Раньше-от жилистый был, что твоя жердь… а нынче вона… жирком оброс…
— Митрич, не гунди, — раздалось глухое ворчание из дыры в земле.
— Дак я правду-то… чего возмущаться… Ляксандрыч, ну что… делать чего будем? — тут же обернулся ко мне дядь Вася. — Веревку скидывай Григоричу… тащить будем…
— Посмотрим, — спокойно выдал я, подходя ближе к колодцу. — Степан Григорьевич, сейчас опору для веревки найдем, привяжем, и скинем вам второй конец. Начнем по тихой травить… — выдал я инструкцию, попутно оглядываясь по сторонам в поисках крепкого деревца. — Вы сможете выбраться? Или сделать сидушку?
В последний момент я вспомни, что у Бороды старшего проблема с ногой. Сумеет ли он забраться наверх, с помощью ног? Или придется поднимать своими силами.
— Сами справимся… людей потревожил… — недовольно отозвался Борода.
— Товарищ Борода, ответьте, — настойчиво потребовал я.
— Выберусь… чего уж… — буркнул громко завхоз. — Не из такой задницы выбирался.
— Хорошо, — кивнул я в ответ. — Тогда ждите, как справимся, скомандуем.
— Угу… — недовольно угукнули снизу.
Похоже, старый фронтовик не по-детски смутился. От того ли, что я стал свидетелем их мужской шалости, не сказать — дурости. Или потому, что молодость осталась за спиной, теперь без помощи из ямины не выбраться, силы не те.
— Вона, Ляксандрыч, вона деревце-то…- Митрич замахал руками, привлекая мое внимание.
— Вижу, спасибо, — я на глазок прикинул, хватит ли веревки. Или вязать вторую. По идее, должно хватить.
На пару с дядь Васей мы обмотали ствол дерева, завязали крепким узлом, потихоньку разматывая, дошли до ямы, вырытой под колодец.
— Степан Григорьевич, сейчас я брошу конец к вам. Ловите, — крикнул я.
— Готово! — раздался ответный возглас.
— Теперь обвяжите вокруг груди, — проложил командовать.
— Готово.
— А теперь мы потихоньку начнем вас поднимать, ваша задача работать ногами. Если что, кричите. Станет трудно, не молчите! Будем думать другой способ. Договорились?
После короткого молчания Борода все-таки неохотно согласился.
— Ну, начали! — скомандовал я и мы вдвоем с Митричем ухватились за веревку.
Глава 7
Быстро вытянуть Степана Григорьевича не получилось. Все-таки отсутствие ноги сильно сказывалось на ловкости. К тому же, чувствуя себя беспомощным, завхоз злился и сам себе портил успешный подъем. Несколько раз Борода едва не сорвался. Если бы я не настоял на том, чтобы завхоз обвязался веревкой вокруг грудины, Степан Григорьевич выкарабкался бы на свет божий с дополнительной травмой. А так удалось избежать переломов и ушибов. Ну, почти, главное, обошлось без растяжений и даже без повреждения спины.