Пару раз наш отважный вынужденный альпинист повисал, что называется, над пропастью. Приходилось потихоньку опускать Степана Григорьевича вниз и начинать все заново.
Сложное это занятие — тащить из колодца старого упрямого бойца. Вытаскивать из болота бегемота и то проще, как по мне. Бегемот хотя бы не сопротивляется и не злится, инстинктивно понимает, что ему хотят помочь. Завхоз, конечно, тоже понимал, что мы с Митричем проводим спасательные работы по вызволенною его тушки из ямы, но вот пострадавшее самолюбие Бороды отказывалось признавать, что без помощи извне на поверхность не выбраться.
В конце концов, над краем будущего колодца показалась макушка Степана Григорьевича.
— Ох, ты, Ляксандрыч, глянь-ка, выполз, родимый! — радостно охнул Митрич и едва не выпустил из рук веревку, желая утереть лоб.
— Держать! — рявкнул я, посильнее упираясь ногами в землю.
Пару раз дядь Вася выходил из-под контроля и товарищ Борода по нашей вине съезжал вниз.
— Ах ты, ешкин матрёшкин! — испугался Митрич, крепче натягивая веревку. — Ну ты и боров, Григорич, — пошутил в адрес товарища Беспалов, демонстративно покряхтывая. — Почитай, тонну тянем!
— Митрич! Убью! — сердито просипел Степан Григорьевич, цепляясь одной рукой за остатки травы вокруг ямы, хватаясь за землю, упираясь локтями, чтобы подтянуться.
— Василь Дмитрич, перебирайтесь поближе, помогите… — велел я, потихоньку подтягивая завхоза, заодно и приближаясь к нему.
— Удержитесь один? Я руку подам, — уточнил я, видя, что Митрич не понял, чего от него требуется.
— Дык это… удержу, чего ж не удержать… он хошь и боров, но такой себе… в меру упитанный, — схохмил Василий Дмитриевич.
Вот ведь человек, в любой ситуации шутку вкрутит. Уверен, помирать будет, так смерть вперед него косточки откинет от смеха.
— Давай, Егорка, держу, — прокряхтел Митрич, пятками зарываясь в мягкую землю и чуть отклоняясь назад, чтобы удержать товарища на краю.
— Дядь Вася, я не бросаю, держу с вами, — заверил Митрича, по быстрому перебираясь к колодцу. — Степан Григорьевич, давайте руку.
Возле колодца я опустился на колени и протянул завхозу ладонь.
— Держите, ну… — требовательно велел я.
Борода зыркнул на меня из-под насупленных бровей, стиснул зубы, желваки заиграли, выражая внутреннюю борьбу фронтовика. Но все-таки разум взял верх над самолюбием и завхоз протянул мне свою ладонь.
Я крепко ухватил мужичка за руку, попробовал подтянуть.
— Нет, так дело не пойдет. Держитесь, я сейчас, — предупредил я Бороду. — Ну-ка, давайте я вас подмышки перехвачу и подтяну. Ногу закинуть сможете?
— Смогу, — пропыхтел сердито Степан Григорьевич. — Отойди, я сам… — проворчал завхоз.
— Ну, пробуйте, я подстрахую, — согласился с гордым фронтовиком, отпустил его руку, но продолжал контролировать процесс.
Борода широко раскинул локти по краю, одним сильным рывком подтянулся и наполовину вылез из ямы. Я тут же подхватил его за плечи, чтобы завхоз не съехал обратно в колодец.
— Дядь Вася, подтяните слеганца! — крикнул, не оглядываясь назад.
— Держу, тяну! — заверил нас Беспалов. — Ох, и тяжелый ты Григорич.
— Чтоб тебя… — буркнул зло завхоз себе под нос, переваливаясь через край.
— Почти достали… — прокомментировал я нашу возню для Митрича, который все еще держал веревку. — Вы как?
— Жить буду, — проворчал завхоз, приподнявшись на локтях.
— Помочь? — поинтересовался на всякий случай.
— Сам, — отрезал Борода, подтянулся на локтях и окончательно вытащил себя из ямы. И от всей души выругался, я аж заслушался.
— Ну, ты, Григорич, молоток! — восхищённо присвистнул дядь Вася, когда товарищ перестал ругаться.
— Ну что, когда долг-то отдавать будешь? А? Проиграл — плати, — съехидничал Василий Дмитриевич.
В ответ Степан Григорьевич загнул очередную руладу на чисто русском народном языке, и, что характерно, ни разу не повторился. Вот что значит мастерство.
Я не встревал в разговор двух старинных товарищей. Молча ждал, когда они наговорятся.
— Степан Григорьевич, держите, — протянул завхозу руку, сообразив, что ему сложно подняться в полный рост, протез мешает. И на колени не встанешь, и опоры никакой рукам нет повыше, чтобы подняться самому.
Борода сердито зыркнул в мою сторону, но руку все-таки принял, тяжело оперся и одним рваным рывком поднялся на ноги, покачнулся, но удержался на ногах.
В этот момент Митрич бросил веревку и подошел к нам. Я страховал завхоза, чтобы он не опрокинулся назад. Ежели теперь упадет в яму, то или шею, или спину сломает.
— Товарищи, давайте отойдем от ямы подальше, — со всей вежливостью предложил я.
— И то верно, слышь, Григорич? Топай сюды, неровен час, снова чертыхнешься, — хохотнул Митрич.
— Ох, Васька, пороть тебя был некому, то ты такой дурной и есть. Ты гляди, дотрындишься, не посмотрю, что дружим столько лет, накостыляю по шее, — выдохнул Степан Григорьевич, отходя от ямы.
— А и накостыляй. Помнишь, как тогда, у реки? А? за Стешку-то дралися. А она взяла и Кольку выбрала, ехидна.
— Дурак ты, и шутки у тебя дурацкие, — сплюнул завхоз, покачав головой. — Как был пустомеля, так и остался.
— Ка-а-а-ки-и-им я-а-а бы-ы-ыл та-а-аки-и-им я и о-оста-а-ну-у-у-ся-а-а— … -неожиданно тонким голоском запел дядь Вася.
— Да чтоб тебя приподняло да треснуло! — выругался Степан Григорьевич. — От твоего скулежу комарье дохнет на лету. Ты давай еще, весь колхоз созови, вот уж народ-то повеселим, два старых дурня.
— Не, ну кто ж знал, что оно так выйдет, — закручинился Митрич.
— Вы мне можете сказать, как вы вообще в колодце попали? — вклинился я в любезную беседу двух товарищей.
Мужички разом на меня оглянулись, смутились, словно только сейчас сообразили, что находятся на поляне не одни. Демонстративно пожали плечами и сделали независимый вид, но так и не ответили на мой вопрос.
— Понятно, — покачал головой. — Ладно, раз с вами все в порядке, давайте по домам собираться. Провожу вас, а то мало ли что… После решите, что дальше делать: поле переползать или море выкапывать на спор… — не удержался и подколол старичков-разбойничков.
— Ну, ты, Ляксандрыч, я-а-а-зва, — протянул Митрич, покрутив головой. — Ты гляди-ка, а, Григорич? Как он нас? А? а все Гришка твой, растрепал за нас, паразит…
— Сами хороши, — буркнул завхоз, ухватился за веревку и принялся развязывать узел под грудью.
Я оставил двух спорщиков приводить себя в порядок и пошел к дереву, которое послужило нам опорой. Развязал свой узел и принялся наматывать на локоть, собирая веревку.
— Степан Григорьевич, бросайте, я смотаю, — крикнул завхозу, заметив, что тот справился с развязыванием.
— А все жеж вот ты мне скажи, Григорич, вот как так-то, а? Вот ты у нас человек уважаемый, учитель опять жеж, а ведешься, ну чисто пацаненок сопливый, — продолжал подначивать друга Митрич. — Ну, вот на кой-ляд ты в ямину эту полез, а? Чего доказать хотел?
— Дурак ты, Митрич, и шутки у тебя дурацкие, — смущенно хмыкнул Борода, косясь в мою сторону. — Не я это полез, понятно тебе.
— Не ты? — изумился дядь Вася. — А кто жеж? Я тут окромя тебя и меня, ну еще вона Ляксандрыча, никого и не наблюдаю. Ляксандрыч, ты мне вот скажи, кого мы из ямины-то тянули? А?
Я решил промолчать. Со старыми друзьями — это как с женатой долго парой, которая долго вместе: милые ранятся, только тешатся, а под раздачу попадают те, кто пытается их помирить. Пускай мужики сами разбираются, мое дело сторона: помог и ладно. Теперь главное этих спорщиков по домам развести, не то еще что-нибудь учудят. Чую, Гришаня уже умаялся батю по селу разыскивать.
— Во-от! — продолжал дурковать Митрич. — И Ляксандрыч говорит: нету тута никого, токма мы и есть.
— Бражка это твоя, вот чего, — буркнул Степан Григорьевич. — Говорил тебе, крепкая. Ты ж заладил: хо-оро-ошая, легонькая. Вот тебе и легонькая! Говорил же, неча вторую брать. По чуть-чуть, по чуть-чуть, — передразнил Борода явно дядь Васю.
— Ну… — теперь смутился уже Беспалов. — Не рассчитал, это да, виноват… малость крепкая оказалась. Бутылки перепутал… так Маня жеж сбила… едва не застукала… вот и схватил первую… запамятовал… — дядь Вася огорченно махнул рукой. — То ладно… Ты-то как? — неожиданно поинтересовался Митрич озабоченным голосом. — Вроде целехонек… Нога-то как? — скрывая тревогу, уточнил Митрич, глядя на товарища.
— Цела, то ей сделается деревяшке, — скривился завхоз. — Непутевый ты, Митрич, верно тебе Маня-то всю жизнь твердит: до седых волос дожил, а ума не нажил. Все тебе хаханьки да шутаньки. И я, старый дурак, каждый раз ведусь… э-эх… — Борода махнул рукой, шагнул в сторону, чтобы поднять шапку, валяющуюся на траве.
Нога его поехала в сторону, завхоз начал заваливаться назад. Яма, конечно была вроде бы далеко, но я инстинктивно рванул вперед, надеясь удержать Степана Григорьевича от падения.
Митрич охнул, дернулся к другу, попытался ухватить завхоза за полы пиджака, но промахнулся.
Степан Григорьевич пытался удержать равновесие, шатнулся вперед, в последний момент дядь Вася умудрился ухватить товарища за рукав и остановить падение. Но тут Митрич наступил на веревку, нога поехала, Беспалов взмахнул руками, выпустил рукав завхоза, и начал падать.
Я успел подскочить и даже сумел остановить падение. Но Митрич умудрился запутаться ногами в веревке, отчего начал завалиться на меня. Мы пошатнулись, я крепко обхватил Беспалова за плечи, чтобы устоять и его удержать. Все бы хорошо, только моя нога наступила на чертову веревку, попала в петлю, ботинок скользнул, нога поехала по траве в сторону. Дядь Вася дернулся вперед, вырываясь из моего захвата. Я же благополучно разжал руки, взмахнул, желая удержать равновесие, но не сумел и опрокинулся на спину.
Последнее, что увидел перед тем, как темнота поглотила меня, пронзительно-синее осеннее небо, по которому плыли белые облака.
Однако, осень…