— Пить хочу, — более-мене твёрдым голосом просипел я.
— Дайте сюда, — распорядилась медсестра. — Аккуратней надо. Что вы с ним, как с покойником.
— Да типун тебе на язык, красавица! — возмутился Митрич. — Живой он, живой! Вона, живее всех живых! Пить хочет, глаза открыл! А!
— Да успокойтесь, товарищ, больного нельзя волновать. Будете шуметь, выставлю вон из палаты, — строго произнесла медсестра. — Я где сказала ждать? — чуть прикрикнула на моих сопровождающих.
— Все, все, молчу, молчу, — Митрич прикрутил громкость, обошел кровать и принялся наблюдать за тем, как девушка помогает мне напиться.
— Спасибо, — почти нормальным голосом поблагодарил девушку и попытался повернуть голову.
В глазах заплясали метелики, голова закружилась.
— Что случилось? — проглотив колючий ком в горле, поинтересовался у Митрича.
— Так это… в порядке все, Ляксандрыч, — смутился Митрич. — Упал ты, а там камень… ну и ты прямиком темечком-то и прилодился… хлрошо так… от всей души… думали с Григоричем все… отпевать придется… а ты вона, жив-здоров… Ну и напугал ты нас, Ляксандрыч! До смущения в штанах, ей-богу! Думал ужо опозорюся от ужаса-то…
— Митрич! Думай, чего говоришь! — раздался голос с другой стороны.
— Ох ты, прости, сестричка. Старый я, чего с меня взять, — заулыбался дядь Вася.
— Бывает, — хмыкнула медсестра, развернулась и вышла из палаты.
— Ты чего помнишь-то? — с тревогой заглядывая в мое лицо, уточнил дядь Вася.
— Доктор! Вот сюда, сюда. Очнулся наш товарищ! Будьте добры, гляньте, да и домой выписывайте, ежели здоров.
— Куда забирать? — раздался достаточно молодой незнакомый мужской голос.- Вы что, товарищ! Неделя! Не меньше! У него сотрясение! Я же вам все объяснил! Вы, кстати, товарищи, почему все еще здесь? Больному необходим полный покой!
— Так мы родственники! Нам можно! — высказался Степан Григорьевич. — Разрешили нам.
— Кто вам разрешил? — удивился врач. — Посещение до пяти, припозднились, вы, родственники, — строго произнес доктор.
— Так привезли жеж только… упал… головой об камень… — включился в разговор Митрич. — Нам жеж дождаться, да и домой забирать…
— Доктор, что со мной? — спросил я, едва лекарь оказался перед моими глазами.
— Добры вечер, молодой человек. Как ваше самочувствие? — проигнорировав мой вопрос, поинтересовался врач.
— Голова немного побаливает, а так нормально, — я сглотнул тошнотворный ком и честно уставился на лекаря.
— Сколько пальцев?
— Три… четыре… один…
— Хорошо, — довольно кивнул доктор, склонился надо мной, двумя пальцами приподнял правое веко, затем левое, посветил фонариком. — Так-так… угу… ага… замечательно… хорошо… отлично… — бормотал врач, осматривая мои глаза, зачем-то простукивая грудь, заглядывая в уши. Я напрягся, надеясь, что доктор не совмещает несколько медицинских специальностей, но врач вскоре закончил осмотр.
— Ну что, товарищ доктор, мне домой можно? — поинтересовался я.
Голова, конечно все еще гудела и малость побаливала, и метелики нет-нет да и появлялись перед глазами, но в целом я себя чувствовал на три с большим плюсом. А к такому мне не привыкать. Ну и дома, как говорят, стены помогают.
— Какой домой, товарищ? — изумился доктор. — У вас сотрясение, постельный режим минимум неделю, а там посмотрим.
— В смысле неделю? — я попытался подняться. — Так дело не пойдет, у меня дел гора, я классный руководитель выпускного класса, да и вообще… Юбилей Октября на носу, а мы еще лампочку Ильича не собрали на демонстрацию. Нет, доктор, выписывайте меня прямо сейчас, — решительно потребовал я.
Медсестра лет тридцати, повинуясь взгляду врача, не менее решительно, но достаточно мягко надавила на плечи, укладывая меня обратно в кровать.
— А будете буянить и нарушать режим, сделаем вам успокоительный укольчик, — с доброй улыбкой объявил врач.
Отчего-то перспектива мне не понравилась. То ли потому, что добродушный взгляд доктора делал его похожим на маньяка из триллеров, то ли из-за того, что очечки в круглой оправе скрывали глаза, потому не было возможности понять, что эскулап думает на самом деле.
— Может, договоримся? Я отказную напишу, — уточнил на всякий случай, понимая, что любые уговоры бесполезны.
— Не положено, — нахмурился суровый лекарь.
— Да как вам не стыдно, товарищ! — на защиту доктора вышла тяжелая артиллерия в образе медсестры.
«Уверенный пятый, — машинально отметил я, переводя взгляд с врача на его помощницу. — Интересно, они спят? Или девочка по традиции безнадёжно влюблена в своего патрона, а он не замечает. Хотя какая она девочка, скорее девушка второй молодости. Или девушек, как и осетрины, второй свежести не бывает?»
Я качнул головой, пытаясь вытрясти из мыслей безумный мусор и пошлость, и тут же перед глазами все поплыло.
— А вы говорите — выписать, — удовлетворенным тоном заметил доктор. — Мариночка, сделайте пациенту укольчик успокоительный, пускай поспит до утра, — объявил свое решение эскулап. — И всех посторонних вон из палаты.
— Так мы жеж родня, — нерешительно выступил вперед Митрич.
— Всех вон, — повторил врач, развернулся и покинул палату, полностью игнорируя нашу боевую компанию.
— Доктор тут строгий, за курево гоняет, — протянул чей-то голос с тоской.
Я осторожно повернул голову, обнаружил соседа по палате.
— Вася, — флегматично представился больной.
— Егор, — машинально ответил я и потрогал собственную голову. Судя по всему, на мне точно такая же чалма из бинтов, что и на соседе.
— Угу… я тоже с сотрясением… лежи и не дергайся… не выпустят даже на выходные… Мариночка укольчики легко делает, а вот завтра Нинка придет, у той рука тяжелая… — пациент тяжело вздохнул, указал подбородком куда-то за мою кровать и поинтересовался. — Твои?
Я осторожно повернул голову в другую сторону и обнаружил Митрича со Степаном Григорьевичем, которые отчего-то мялись в паре шагов от кровати.
— Угу, мои, — проворчал я, припоминая вечернюю эпопею.
«Черт! Я же Оксане обещал забрать Лизу в пять часов!» — вспыхнуло в сознании.
— Твою ж… — выругался себе под нос.
— Ляксандрыч, ты чего? А? — тут же подскочил Митрич, и зашептал громко. — Ты уж прости, нехорошо вышло-то… но мы жеж невиноватые… кто жеж знал, что там камень, а? Ну вот ей-богу, — дядь Вася вместо креста вскинул руку в пионерском салюте, отчего я едва не расхохотался. Но смеяться нельзя, иначе перед глазами снова полетят вертолеты, а к горлу подкатит тошнота.
— Все в порядке, Василий Дмитриевич.
— Посторонние, а вас я попрошу покинуть палату, — сурово отчеканила Мариночка, возвращаясь к нам с уколом в руках.
'И на чем только пуговица держится, — отметил я, глядя, как вольнолюбивая пышная грудь пытается покинуть тесный отворот белого медицинского халатика.
— Так мы это… Мариночка… мы жеж родственники… я вот батя ейный, а это… дед по мамкиной линии, — представил завхоза дядь Вася. — Мы пять минуточек а? Сестричка, миленькая, ну войди в положение! Чуть сынка родного не загубили, дурни старые, — Беспалов добавил в голос слезу. — Меня жеж Маня… жена моя родная, со свету сживет, када узнает. А мне жеж домой ехать, отчет перед ней держать…
— Нечего было пить! — отрезала медсестра, двигаясь ледоколом к моей кровати.
Две маленькие утлые лодочки — Митрич и Степан Григорьевич — расступись в разные стороны, но к двери не отошли.
«Врагу не сдается наш гордый „Варяг“, наш Митрич еще повоюет…» — всплыла в голове известная песня. Я с интересом наблюдал на развитие событий.
— Приемные часы с пяти до шести, — повторила медсестра, останавливаясь возле меня. — Больной, повернитесь на живот, приспустите штаны, — велели мне.
Я замешкался: снимать штаны перед медсестрой еще куда ни шло, но вот перед соседями, тем более перед завхозом, такое себе удовольствие.
— Ну, чего стесняешься? Отец тебя и без штанов видал, — нетерпеливо подбодрила Мариночка, сверкнув глазами.
— Да, Лякс… э-э-э… Егорушка, штанцы-то снимай, Медсестричка укольчик сделает и все… так чего Мане… мамке-то передать? А? Сестричка? — запричитал Митрич, делая жалостливое лицо.
— Неделя, не меньше, — с удовольствием повторила слова доктора грозная Мариночка.
— Неделя… — закручинился дядь Вася. — Ишь ты… слыхал, Егорка, неделя…
— А пораньше никак, Мариночка? — улыбнулся я, добавив в голос все доброту и нежность, на которую в настоящий момент оказался способен.
— Как доктор решит, так и будет, — отчеканила медсестра. — Ну, снимай штаны, у меня еще дел немеряно, думаешь, ты один тут такой? — недовольно фыркнула Марина. — Посторонние, покидаем палату. Немедленно!
— Пять минуточек, Мариночка, — снова залебезил Митрич, зачем-то дергая завхоза за рукав.
Я чуть повернул голову и заметил, что лицо Степан Григорьевича наливается нездоровой краснотой. Похоже, товарищ Борода не вполне согласен с больничными условиями и приказами. А может ему Мариночкин голос не понравился, вот Беспалов и пытается удержать товарища в рамках вежливости. Немного зная завхоза, тот за словом в карман не полезет, и вполне способен навести полный караул в отдельно взятой больнице и конкретном отделении. Оно нам надо? Оно лично мне точно не надо. Еще не хватало разборок с милицией, с этих стариков-разбойников станется довести до вызова дежурного наряда.
— Так… батя и… дед Степан… ступайте-ка вы домой. Маме поклон низкий передайте, все со мной в порядке, скоро выпишут. Да… папа… чуть не запамятовал… там ко мне гости припожаловали из Москвы, так вы уж проследите, чтобы их в новом доме обустроили. Все честь по чести, а в старый дом чтоб ни ногой. Хотя с ее-то растяжением сомневаюсь, что Лиза туда попрется, но все-таки.
— Будет сделано, Егорушка, не переживай, — тут же подскочил ко мне Митрич, покосился на медсестру, которая начала терять терпение, и торопливо зашептал. — Больничный тебе оформят, не переживай, Ляксандрыч. Ильича я предупрежу. За лампу не беспокойся, мы с Григоричем завтра вечерком и займемся. Все будет путем. Мане-то, Мане чего сказать? А?