Корреспонденты приезжали еще два раза. В первый раз мы с ребятами рассказали и показали образцы фоторамок на шестах, которые уже сделали для своего Бессмертного полка. Во второй раз прибыла целая делегация, направленная в нашу жеребцовскую школу от нескольких редакций.
К этому моменту журналисты уже скорее раздражали, чем пугали моих десятиклассников, школьников и коллег. Они мешали учебному процессу, были бесцеремонны и настойчивы. Но мы с честью выдержали атаку борзописцев. И продолжали трудиться над созданием портретов и алых растяжек с надписью «Бессмертный полк».
Кстати сказать, как я и предполагал, селяне охотно и с радостью восприняли нашу задумку. Школьники на уроках труда под руководством Степана Григорьевича усердно трудились, создавая специальные фоторамки с шестами.
Волна прокатилась по всей стране, о шествии вещали радио, газеты и даже телевидение. Нас едва не сделали эдакими свадебными генералами, но мы активно отбивались, следуя своим путем.
На весенних каникулах я благополучно съездил в питомник к товарищу Колесникову, пообщался, заручился поддержкой и получил двадцать саженцев сирени «Ветка мира». От оплаты Леонид Алексеевич отказался категорически, заявив, что это его вклад в парк Победы.
Уж не знаю, каким образом, но в гостинице в Москве меня отыскал корреспондент из самой «Правды» и убедил дать эксклюзивное интервью. Я опасался подвохов и претензий, но беседа прошла наилучшим образом, несмотря на то, что приходилось тщательно следить за своей речью. Все-таки я умудрился прожить несколько эпох исторических перемен. Главное, не ляпнуть чего-нибудь эдакого, чтобы за мной не пришли товарищи в погонах, как за возмутителем спокойствия и антисоветчиком.
Выступил я и на общепедагогическом собрании, презентовал свои мысли по развитию советского образования, поведал, какие перспективы вижу. Вот тут меня едва не записали в шпионы. Когда я озвучил идею единого государственного экзамена, отредактированного и адаптированного под советские реалии, коллеги едва не порвали меня на части. С пеной у рта некоторые учителя доказывали, что мысли мои — несуразица, нелепица и слепое подражание Западу, что неприменимо для воспитания советского гражданина. На что я спокойно отвечал: дайте мне возможность организовать все на деле, а не на словах, и я добьюсь того, чтобы институты Академического городка рассмотрели экспериментальную форму приема студентов со всей страны. тут же приводил пример нашей успешной олимпиады. По результатам которой Володя уже считался студентом, а еще пятеро школьников внесли в списки претендентов. Ребят ждало серьезное собеседование, если сдадут школьные экзамены на высшие баллы.
Сложности я осознавал: интернета еще не было, поэтому документы придется отправлять почтой, слать копии в вузы страны заказными письмами. Оригиналы при положительном ответе придется привозить лично, как и проходить собеседование.
Что удивительно, и в этом начинании меня активно поддерживала Аделаида Артуровна. Я все больше размышлял: на кой-товарищу куратору это надо? И все больше приходил к выводу, что наверху грядут какие-то перемены, и товарищ Григорян как никто другой чувствовала ветер перемен и старалась не упустить ни одной возможности. Что-то такое утверждала и Баринова, когда пыталась сманить меня обратно в Москву, сулила перспективы и быстрый карьерный рост.
Кстати сказать, товарищ Третьяков дело о диверсии не оставил. Не зря про парторга по селу ходили слухи, что хватка у него бульдожья. И если Виктор Лаврентьевич за что-то ухватится, то уж будьте уверены, из рук своих не выпустит, доведет дело до конца, невзирая на личности и статусы.
В результате Рыжий присел на восемь лет по статье о вредительстве. В процессе разбирательства товарищ парторг зацепил и некоторые верхушки власти по району и области. Началась проверка деятельности товарища Лиходеда. Так что от Володи Свирюгина Семен Семенович отстал. Но отчего-то во всех своих проблемах винил меня, о чем добрые люди мне донесли. Я выслушал, поблагодарил за проявленную инициативу и больше к этому вопросу не возвращался.
Забегая вперед, скажу одно: Лиходеда сняли с должности. Товарищ Третьяков вскрыл целую цепь махинаторства, которая терялась где-то уж совсем в верхах. Да так высоко, что нашего парторга тоже едва не упекли за излишнюю инициативность. Но Виктор Лаврентьевич выстоял. Что еще больше убедило односельчан в его непотопляемости и в том, что он непростой парторг, а чуть ли не глава советской разведки под прикрытием. Вопрос что делать начальнику разведки в сибирской глубинке отчего-то никому не пришел в голову.
Над последней версией я искренне посмеялся. По мне, так парторг из тех людей старой закалки, которые могут долго идти по следу, распутывая петли, но уж если вышли на прямую, то доведут дело до конца, отыскав неопровержимые доказательства.
Елизавета Баринова спустя время написала мне письмо, в котором высказала претензии, что из-за меня дела у ее родителей омрачились неприятностями, а лично ей вынесли выговор с занесением в личное дело. Отвечать я не стал. Если девушка так ничего и не поняла на месте, то бесполезно объяснять что-то в письменной форме. У таких, как Лиза, за все неудачи и неурядицы всегда виноват кто-то другой, но не они сами. Куда проще переложить ответственность за собственные поступки на другого человека, чем подумать: почему так получилось? Что я сделал неправильно?
И вот наступил торжественный день — утро Дня Победы. Сбор всех, кто желал пройти с портретами своих героев-фронтовиков, назначили возле школы. Народ начал стекаться к воротам с восьми утра.
По радио началась трансляция, в которой дикторы рассказывали о том, как идет подготовка к массовому параду «Бессмертный полк» во всех крупных городах. Почему-то корреспонденты упорно именовали шествие парадом. Впрочем, это уже неважно. Главное, мы с ребятами не просто реализовали идею в отдельно взятом маленьком сибирском селе, но и умудрились запустить шествие в массы. Уверен, во многих селах и городах сейчас точно так же собираются советские люди и готовятся пройти дорогой памяти вместе со своими фронтовиками.
У нас в селе намечалась знатная праздничная программа. Погода девятого мая радовала относительным теплом. Ну а что, после зимних морозов и плюс десять в радость.
Рядом с площадью, там, где мои десятиклассники на последнем звонке заложат первую аллею будущего парка Победы, разместилась полевая кухня, самодельная сцена и трибуна. Ожидались высокие гости не только из района, но и из области. Начальство нервничало, а мы просто радовались жизни, пели фронтовые песни под гармошку, слушали рассказы фронтовиков, разглядывали ордена и медали.
Впервые я увидел Степана Григорьевича, Юрия Ильича и Василия Дмитриевича при полном параде и впечатлился не меньше ребят количеством наград. Не меньше удивили меня и мои добрые соседки, Степанида Михайловна и Мария Федоровна. Наград у них было поменьше, но и они поражали до глубины души.
Оказалось, и наша суровая Зоя Аркадьевна — фронтовик. На ее груди красовался орден Славы третьей степени. Если я правильно вспомнил, подобная награда выдавалась за личные заслуги перед Отчеством во время войны.
К девяти часам перед школой собралось практически все село. Выстроившись в широкую колонну, ровно в девять утра мы двинулись в сторону площади Павших героев. Какое-то время шли в молчании, а затем кто-то запел «Катюшу», народ подхватил. И до самой площади все село пело песни фронтовых лет: «О походах наших», «Священная война», «Темная ночь».
В какой-то момент я запел «День Победы». К моему удивлению, песню никто не подхватил, зато все внимательно слушали. Прекращать я не стал, хотя в голове мелькнула мысль, похоже, песня эта из будущего. Отчего-то мне казалось, что мелодия и слова, ставшие одним из главных символов Победы, родились едва ли не в тот самый день, когда над рейхстагом взвилось Красное знамя.
Второй припев уже подхватили мои десятиклассники и другие молодые звонкие девичьи голоса. Я тихо порадовался, что никто не стал расспрашивать меня о том, что это за песня, откуда я ее знаю, кто исполнитель и автор, поскольку мы уже подошли к площади.
Ведущие из сельского Дома культуры не просто приветствовали участников шествия. Но называли по именам всех фронтовиков, и живых, и павших, коротко озвучивая их героическое прошлое.
А потом была минута молчания и небольшой салют. Нет, семиклассники здесь оказались ни при чем. Тут расстарались местные охотники, дав три залпа из своих охотничьих ружей.
Короткие речи от лица прибывших гостей, администрации, и, наконец, праздничная программа, в которой приняли участие школьники. Выставка художественных работ и поделок, концертные номера на сцене, пирамида от старшеклассников под руководством учителя физкультуры Григория Степановича Борода, вкусная солдатская каша, песни под гармошку.
А вечером Степан Григорьевич и Василий Дмитриевич в торжественном молчании зажгли на площади лампочку Ильича. Мы воссоздали «Пламя Революции» практически с нуля, только название изменили. Ребята предложили назвать внушительный светильник «Пламя Победы».
Искусственное пламя ярко сияло в майских сумерках, отражаясь на лицах селян, и маленьких, и взрослых. Каждый думал о чем-то своем, но объединяло всех одно: память о Великой Отечественной войне и людях, которые подарили нам мир.
Глава 22
— Гад! Какой же он невозможный гад! — воскликнула Баринова, отшвыривая газету.
— Что случилось, Лизонька? — поинтересовалась матушка Бариновой, Ирина Владимировна, вплывая в столовую.
— Ничего! — разъяренно фыркнула Елизавета, поднимая газету с пола.
— Осторожно! Ты же знаешь, отец не любит, когда кто-то читает прессу до него, — многозначительно предостерегла неразумную дочь Ирина Владимировна. — Что там такого опубликовали? К чему эти нервы? — присаживаясь за стол, накрытый к завтраку, поинтересовалась хозяйка дома.
— Вот! Полюбуйся! — Лиза раздраженно швырнула газету на стол. — Извини, мама, — более сдержанно произнесла Баринова младшая, заметив, как мать неодобрительно приподняла изящно выщипанную бровь.