— Елизавета Юрьевна, сколько раз я должна тебе повторять: всегда и при любых обстоятельствах ты должна держать лицо. Даже дома. Даже когда тебя никто не видит. И у стен бывают уши и глаза. Никто и никогда не должен знать, что происходит в твоей личной жизни. Это неприемлемо, — отчеканила Ирина Владимировна, намазывая на идеально подсушенный хлеб масло, затем крыжовниковый джем. — Налей мне кофе, будь добра. И, дочь, немедленно приведи себя в порядок, в конце концов. Сейчас придет отец, и он будет не доволен, если застанет тебя в растрепанных чувствах, — невозмутимо закончила Ирина Владимировна, аккуратно откусывая хрустящий тост. — Спасибо, Елизавета, — благосклонно кивнула дочери, когда дочь наполнила тонкую фарфоровую чашку кофе. — Присядь. Что тебя беспокоит? — поинтересовалась Баринова старшая, с ровной улыбкой глянув на дочь.
— Егор! — скривилась Лиза, послушно присаживаясь напротив матери, поправляя прядь волос, что выбилась из идеальной прически.
В этой семье никто и никогда не нарушал заведенный порядок. Во главе стола всегда восседал отец, Юрий Георгиевич Баринов, чиновник из Министерства образования. Хозяин лома всегда выходил к завтраку последним, не желая наблюдать суету подготовки к трапезе. По правую руку от Баринова старшего всегда восседала Ирина Владимировна, хозяйка дома, директор престижной московской школы, по левую руку сидела дочь Елизавета. Ничто и никогда не могло нарушить раз и навсегда установленные правила.
— Аглая, подавай завтрак, Юрий Георгиевич уже идет, — прислушавшись к чему-то в глубине квартиры, чуть повысив голос, приказала Ирина Владимировна, делая первый глоток кофе.
В столовой показалась помощница по хозяйству, выписанная из деревни дальняя троюродная родственница. Аглая верно и преданно служила в доме Бариновых более двадцати с лишним лет. Сначала ее выписали, чтобы помогла с маленькой Лизонькой, когда девочка родилась. Ирина Владимировна не собиралась бросать успешную карьеру из-за рождения дочери. Затем на Аглаю переложили часть домашних забот. Когда Елизавета подросла, Аглая Мясникова, дальняя родственница Ирины Бариновой, осталась в семье в качестве домоправительницы: следила за хозяйством, прибиралась, готовила, ходила на рынок, стирала и гладила, воспитывала девочку, водила в садик, потом в школу и на кружки.
Летом, когда хозяева переселялись на дачу, Аглая уезжала вместе с семейством. Под чутким руководством Ирины Владимировны на даче варились варенье и джемы, катались банки с огурцами и помидорами, готовились компоты. Все это затем с удовольствием поглощалось семейством с осени по весну в домашней обстановке, но никогда не подавалось на стол, когда приходили гости. Простая русская пища считалась дурным тоном для приема, если только хозяин, Юрий Георгиевич, не желал подчеркнуть, насколько он патриотичен и близок к народу.
В столовой бесшумно появилась Аглая с подносом. Лиза, которая раскрыла было рот, чтобы пояснить матери причину своего возмущения, тут же замолчала. Еще одно правило дома: за столом в присутствии помощницы по хозяйству ничего личного не обсуждать. Лизавета считала это несусветной глупостью, поскольку старая добрая верная няня Аглая всегда и обо всем была в курсе. Но правило есть правило, таков порядок. Елизавета, или Лиззи, как называл ее Юрий Георгиевич на заграничный манер, дождалась, когда Аглая уберется на кухню, и заговорила сдержанным тоном.
— Егор Зверев! Его портреты красуются на всех газетах! — процедила Баринова младшая. — Не могу на это смотреть!
— Сама виновата, — безжалостно припечатала мать. — Долей мне кофе. Я до сих пор не понимаю, как ты — умница, красавица, девушка с хорошими манерами, завидная невеста, в конце концов, не смогла наставить на путь истинный этого… деревенского дурачка! — хмыкнула Ирина Владимировна.
— Мама! — вспыхнула Лиза.
— Что, мама? — невозмутимо уточнила хозяйка дома.
— Егор не дурачок, тем более не деревенский! Ты ведь читала его тетради! Дурачок такое не придумает!
— А толку? — Ирина Владимировна неторопливо поставила чашку на блюдце и наконец-то посмотрела на дочь. — Только дурак откажется от карьеры, которую ему предложили на блюдечке с золотой каемочкой. Заметьте, даже не с голубой, а с золотой, — подчеркнула Баринова старшая. — С его талантами, да, я признаю, что твой Зверев талантлив, -снисходительно улыбнулась мать в ответ на удивленный взгляд дочери. — Так вот, с его талантами он мог бы пойти высоко и далеко. К сожалению, мальчик оказался недостаточно… — Ирина Владимировна на секунду задумалась, подбирая слово. — Недостаточно гибок. Ну, подумаешь, поцеловалась ты разок с другим мальчиком! В конце концов, ты же ведь с ним не спала! — хмыкнула хозяйка дома.
— Мама! — воскликнула Лиза, заливаясь румянцем.
— Что мама? Это жизнь, Лизавета. Если бы я обращала внимание на каждую вертихвостку, которая крутится возле твоего отца, и каждый раз, когда он заводит интрижку на стороне, уезжала бы в деревню… — Ирина Владимировна усмехнулась, глядя на растерянное лицо дочери. — Всего этого… — хозяйка небрежно махнула рукой в сторону. — Не было бы.
— Мама! — шокировано прошептала дочь. — Ты… и папа… я думала, вы любите друг друга…
Лиза хотела вскочить, убежать в свою комнату, но осталась сидеть на месте, потрясенно глядя на невозмутимое лицо матери.
— Но… папа… он же любит тебя… разве нет? — растеряно пробормотала Лизавета.
Ответить Ирина Владимировна не успела.
— Что, папа? Доброе утро, мои дорогие, — раздалось от двери. — Какие новости? Порадуйте меня.
Юрий Георгиевич, облаченный в шелковый халат поверх штанов и рубашки с галстуком, вошел в столовую. Поцеловал жену в подставленную щеку, затем чмокнул дочку. Лизавета машинально потянулась для традиционного утреннего поцелуя, все еще не веря тому, в чем только что призналась мать.
— Все хорошо, дорогой. Наша дочь расстроена из-за юного Зверева. Все газеты трубят о молодом комсомольце с большим будущим, — прокомментировала Ирина Владимировна, поднимаясь из-за стола, чтобы самой лично поухаживать за мужем. Еще одна традиция, которая неукоснительно выполнялась в доме Бариновых.
— Да? Посмотрим, посмотрим, — рассеянно кивнул Юрий Георгиевич, принимая газету из рук дочери.
На какое-то время в столовой повисла тишина. Не такая уютная, как обычно. Сегодня столовая оказалась наполнена горькими нотами осознания правды жизни. Впервые Лиза задумалась о том, что жизнь на самом деле не такая уж и волшебная сказка, как мнилось девушке до сей поры. Сначала Егор, теперь вот откровения матери… Что дальше?
После истории с поддельной справкой отец устроил Лизавете грандиозную выволочку. Лишил карманных денег, запретил вечеринки и выставил кабальные условия.
— Не умеешь себя вести, сиди дома и учись! Учись, как надо вести дела! Учись, как надо строить карьеру. Никому неизвестный мальчик из глубинки сумел заявить о себе спустя полгода работы! На всю страну! Чего добилась ты, Лиза? Опозорила меня и мать своей авантюрой? Ничего! Ничего ты не добилась! Ты даже жениха не сумела удержать. Перспективного, заметь! Изучай заметки, пиши докладную, готовься к выступлению на собрании учителей!
— Но, папа! — Лиза пыталась протестовать, но Юрий Георгиевич оказался непреклонен.
— Твоя задача — оправдать мое доверие! Ты знаешь, сколько у меня недоброжелателей. Твоя выходка оставила пятно на моей репутации. И на репутации твоей матери! Ты знаешь чьи дети учатся в ее школе! Репутация Ирины Владимировны должна оставаться кристальной! Репутация нашей дочери тоже! — внущительно припечатал отец. — У тебя все карты на руках, создай ядро, докажи полезность, об остальном я позабочусь. Лиза, грядут перемены! Необходимо остаться на вершине волны, если ты хочешь и дальше хорошо кушать, ездить на лучшие курорты, включая заграничные. И я не позволю какой-то глупой девчонке вывалят в грязи мою безупречную репутацию. Лишить меня всего, что достигалось таким трудом! Ни я, ни Ирина Владимировна не заслуживаем такой черной неблагодарности! — подчеркнул тогда Юрий еоргиевич. — Не можешь сама, подключи этого… как там его…
— Горчакова? — хмуро буркнула Лиза.
— Его самого. Мальчишка не без ума, поможет сформулировать и подготовить достойную работу для выступления.
— Но он захочет быть вторым автором, если не первым, — пробормотала Лизавета.
— Перехочет, — грубо отрезал Баринов. — Твоя задача — сделать то, что я говорю. Остальное моя забота.
И Лизавета старалась, изучала заметки Егора, рылась в библиотеке, пытаясь отыскать источники, из которых бывший жених черпал информацию. К сожалению, даже знаменитая Ленинка не помогла младшей Бариновой. Потому приходилось самостоятельно вникать и формулировать.
Правда, с последним неплохо помогал Павел Горчаков, который предложил Лизе свою дружбу в момент расставания с Егором. И которого Елизавета по глупости посчитала более перспективным, чем Зверев. Оказалось, юноша талантлив в одном: умеет хорошо прогибаться и подстраиваться. Как выразилась Аглая: «Хорошо язык заносит, далеко пойдет». В остальном Павел оказался скучной посредственностью.
Горчаков рассчитывал удачно жениться на дочке известных родителей и строить карьеру под крылом у тестя с тещей. Одного не отнять у Павла Горчакова, юноши из приличной интеллигентной семьи: умение собрать информацию, писать курсовые работы на основе черновых мыслей. Своих любопытных идей у Горчакова отродясь не было, но Павел умело пользовался чужими наработками, выдавая их за свои.
— Мое слово против слова какого-то Васи Пупкина из Тмутаракани, — хвастался он Лизавете, рассказывая, скольких облапошил за студенческие годы.
Нынче Павел успешно работал над диссертацией, идею которой тоже позаимствовал у кого-то из бывших однокурсников.
— Так что там со Зверевым? — поблагодарив кивком жену, поинтересовался Юрий Георгиевич, беря в руки газету.
— Это я читала, папа, извини, — торопливо извинилась Лизавета, заметив, как отец недовольно поморщился, заметив, что прессу кто-то уже читал до него.