- Прошу прощения. Задумался. Давайте продолжим.
Возвращаясь к кафедре, не удержался, снова посмотрел в окно. Инквизитор исчез.
Глава 9
ГЛАВА 9.
Городская тюрьма была устроена в старой ратуше. Собственно, в Зверине было аж три тюрьмы – одна для простолюдинов, одна – для знати и еще одна – в монастыре Инквизиции. В тюрьме для простолюдинов женщины часто содержались вместе с мужчинами, их разве что сажали в разные углы одной и той же камеры. Исключение делалось для матерей с малолетними детьми. В тюрьме для знати были отдельные этажи для мужчин и женщин, но некоторые заключенные могли рассчитывать на кельи в монастырских стенах. В городе, кстати, было два монастыря, мужской, Свентовида, и женский, Лады, не считая ордена монахов-«смертников» и нескольких общин, живущих при храмах остальных богов. Тюрьма Инквизиции… это, скорее, пыточные подвалы, чем тюрьма как таковая. От того момента, когда ты туда попадаешь и до того, как тебя коснется рука палача, редко проходит больше суток.
Динку могли отвезти либо к беднякам, либо к инквизиторам. И последнее мне категорически не нравилось, поскольку означать это могло одно – девушку уже признали виновной и оставалось лишь выбить из нее признание.
Мои самые мрачные предчувствия оправдались частично. Девушка еще оставалась в тюрьме для простолюдинов, но посадили ее в отдельную камеру, явно для того, чтобы как можно меньше народа про нее знало и при случае никто не мог ничего разболтать. По уму, и мне никто не должен был ничего рассказывать: «Нет такой! Не поступала! Не могу знать!» - но ряса инквизитора открывает и не такие двери. Тем более, ряса инквизитора.
- Сюда проходите, ваша святость, - десятник шагал впереди, подсвечивая факелом. – Осторожнее. Здесь немного грязно…
«Немного» - сильно сказано. Не убирались в тюрьме со дня ее постройки. Грязь, мусор из камер, объедки, трупики дохлых крыс покрывали пол неровным слоем. Ступать приходилось с осторожностью, и я мысленно прикидывал, кому нажаловаться – подобного разгильдяйства не было даже в подвальных этажах некоторых провинциальных тюрем, где канализация в камерах была устроена по принципу просачивания – всякая жидкость стекала по специальным стокам с верхних этажей вниз, туда же сбрасывался и мусор. Функции уборщика при этом сводились к тому, чтоб не допускать забивания стоков. Знаю по себе – приходилось и самому сидеть и навещать «сидельцев» ранее. Но тут, в столице… Впрочем, тут нравы сложнее – это в провинции наместник или местный лорд может посетить вверенную ему тюрьму с инспекцией. В столице господа по таким местам не ходят. Даже служительницы Девы-Усмирительницы – и те сюда не заглядывают. В лучшем случае, напутствуют во дворе отправляемых на казнь преступников.
Справа и слева коридора тянулись два ряда камер, забранных толстыми решетками. В одних камерах яблоку негде было упасть, в других еще находились свободные места. Сидельцы, заслышав шаги и завидев свет факелов – кроме устроенных под самым потолком крошечных, с две ладони, окошек, других источников света заключенным не полагалось – кидались к решетке. Некоторые даже принимались ее трясти в пять-шесть пар рук. Слышались крики – кто-то просил воды, кому-то надо было позвать лекаря, мол, соседу плохо, кто-то настаивал на правосудии и милосердии, а кто-то просто развлекался, вопя всякую чушь. Но крики волшебным образом замирали, стоило заключенным увидеть мою рясу. В темноте цвета не разобрать, но особый покрой и надвинутый на лицо капюшон не узнать мог только слепой. Люди шарахались от меня, как от прокаженного.
И тем большее удивление вызвала чья-то рука, ухитрившаяся поймать подол.
- Ваша святость! – прохрипело человеческое существо, которое при ближайшем рассмотрении оказалось болезненного вида мужчиной. – Я видел… Я знаю… Умоляю, с глазу на глаз… только два слова… бесчинства тут творятся… Истинные бесчинства! Демоны…
- Пошел вон, - коротко отрезал тюремщик, ловким пинком отбив руку и принялся подобострастно оправлять подол помятой рясы. – Не слушайте его, святой отец… Они тут все через одного такие…
- Сумасшедшие?
- Если бы… Готовы кого угодно оговорить, лишь бы самим срок скостили.
- Срок? – признаться, думал, что заключенных быстренько либо на эшафот, либо куда-нибудь на каторжные работы отправляют. Но чтобы просто так тут сидеть… несколько лет? За чей счет этот банкет, хотелось бы спросить?
- Бывает. Кто за всякие мелкие нарушения осужден – ну там, разбой, кража, мошенничество… уклонение от уплаты налогов или, скажем, убийство младенца… Эти посидят тут годик-другой-третий, для острастки, а потом на волю, с чистой… хм… совестью.
Я улыбнулся иронии, прозвучавшей в слове «чистая».
- У нас тут кого только нет, - разговорился тюремщик. – Вы себе не представляете, как простой люд склонен к правонарушениям! Что поделать… жизнь такая…
- Жизнь, - кивнул я. – И она слишком коротка, чтобы тратить ее без пользы.
- Сейчас-сейчас, - понял намек мой собеседник. – Уже пришли. Вот сюда ее поместили, отдельно, стало быть…
Я остановился в двух шагах от еще одной камеры. Она была последней по коридору и самой маленькой – как будто просто от соседней наскоро отделили закуток на всякий случай. Окошка тут не было совсем, и пришлось поднапрячься, чтобы за прутьями разглядеть скорчившийся в углу комочек.
- Как прикажете, ваша святость, - тюремщик выразительно тряхнул ключами, - отпирать или…
- Конечно, отпирать.
- Эй, ведьма! – воткнув факел в держатель на стене, мой проводник загремел связкой. – К тебе пришли! Конец твоим злодеяниям настал! Молись…
Изнутри послышался слабый вздох и… звон цепей?
- Она закована?
- А то как же! Нешто мы порядков не знаем? Самых опасных только так и держим! Да вы не извольте беспокоиться, ваша святость, кандалы освященные и камеру мы после нее заново окурим, чтоб, значит, заразу не подхватить. Уж все готово…
- К чему?
- К очищению, стало быть. Как только вы ее заберете, так сразу и…
- Заберу? – мысль о том, чтобы освободить Динку прямо сейчас, не приходила мне в голову. Не только потому, что это означало нарушать порядок и сомневаться в виновности девушки. Просто… это слишком сложно и сильно свяжет мне руки. – Нет, сейчас ее никто никуда забирать не будет.
- Вот как… а мы-то думали… - разочарование тюремщика было таким явным, что я невольно проникся к нему сочувствием. – Выходит, ее тут так нам и держать?
- Выходит, так и держать. Пока вина не доказана.
- Вина?
- Да, вина. Мы, как-никак, живем в прогрессивном веке. Прошло время, когда на костер и плаху отправляли только по одному подозрению. Сейчас даже некромант или ведьма могут надеяться на правосудие.
- Но ведь она…
- Ни слова больше, - повысил я голос. – Я прибыл сюда только для того, чтобы поговорить с арестованной. Только поговорить!
Из камеры донесся прерывистый полувздох-полувсхлип. Несомненно, девочка услышала мои последние слова.
- Оставьте мне свет и можете быть пока свободны. Но далеко не отходите. Мне может понадобиться ваша помощь.
Последние слова несколько обнадежили тюремщика – значит, все-таки все может пойти привычным ему чередом. Скрежетнул замок; держа факел над головой, я шагнул в камеру, стараясь дышать через рот. Несмотря на то, что в коридоре уже успел немного принюхаться к вони, здесь концентрация «ароматов» была такой, что мне самому захотелось в объятия палача – лишь бы не дышать этой смесью. Как тут уже несколько часов томится моя девочка?
При свете факела Динка казалась бледной и маленькой. Точь-в-точь такой, какую я увидел ее первый раз восемь лет тому назад, на далеком хуторе. Слегка встрепанные волосы, огромные, в пол-лица, глазищи, дрожащие искусанные губы… Ее переодели в местное тюремное тряпье, по которому, наверное, строем ходили вши и блохи. На тонких запястьях качались браслеты кандалов. Еще пара сковывала лодыжки, и общая цепь тянулась к кольцу в стене. Девушка сидела на чем-то, что когда-то было кучей гнилой соломы.
Наши взгляды встретились.
- Дядя… Дядя Згаш? – неуверенно прошептала она.
- Да.
Я встал на колени рядом с нею.
- Динка, ты…
- Я его не убивала, дядя, - прошептала девушка.
- Знаю.
Признаться, вымолвить это слово мне стоило большого труда. Как ни крути, но девушка была замешана в смерти Измора. Записка…
- Записку написала ты? На теле убитого была найдена записка от твоего имени. Ты приглашала его на свидание, чтобы раз и навсегда все решить. Сличить почерк…
- Я, - она сглотнула. – Но, дядя Згаш, я этого не хотела! Понимаете, Измор и Торвальд… мы были друзьями. Нам было хорошо втроем… они мне оба нравились. Понимаете, оба!
- И один из них убит.
- Но я этого не хотела! Я же приходила к вам… поговорить…
- Помню.
Да, теперь этот разговор предстал передо мной в ином свете.
- Я тебе верю. Но… Тогда кто мог это сделать? Это… Торвальд?
Побледнев так, что даже в темноте было заметно, девушка шарахнулась прочь, стукнувшись лопатками и затылком о стену:
- Нет!
- Это сделал Торвальд, - ее страх подсказал мне правильный ответ. – Это он заставил тебя написать ту записку. Он все подготовил…
Я замолчал, чувствуя ошибку. Да, кто-то там все подготовил заранее к жертвоприношению. Да, кто-то заманил влюбленного юношу в ловушку и принес его в жертву… или обставил убийство как жертвоприношение, чтобы сбить следствие с прямого пути. Но вот это «все подготовил заранее»… Там же были магические знаки. Мог ли Торвальд их нанести? Теоретически – да. Достаточно взять учебник, пролистать его и перерисовать нужные картинки. С этим может справиться даже госпожа Гражина, просто полистав пару-тройку фолиантов из библиотеки супруга. Значит ли это, что убить мог кто угодно?
Мог. Но… зачем? Кому выгодна была смерть Измора Претич-Дунайского?
На первый взгляд ответ очевиден – Динке и Торвальду. Парень мог приревновать подругу к княжичу и избавился от него самым простым способом – принес в жертву. Или инсценировал жертвоприношение, что, простите, далеко не одно и то же. Вопросы… вопросы… Хоть бы один ответ!