Иудаизм, религиозная колыбель моего народа, является универсальным источником вдохновения для всех религий откровения. Это понимает любой верующий христианин и мусульманин. Только мои собратья по крови никак не могут этого усвоить и толпами отправляются на поклон к буддистским монахам. Я нисколько не сомневаюсь, что сам по себе буддизм прекрасен. Более того. Я считаю, что все великие религии (как и философия) стремятся добраться до самых глубинных корней бытия и смысла. Но тогда что же заставляло стольких людей отправляться в далекие странствия?
Думаю, в первую очередь это произошло потому, что главными проповедниками слова Божия в тот период на Сионе[20] были люди, вся мудрость которых ограничивалась конструкцией их имен. У каждого из них было по два собственных имени: раввин Моше Давид, великий знаток Торы Ицхак Йосеф, гаон[21] Амнон Яков. Этими двойными именами они как бы противопоставляли себя обычным людям. В таких фамилиях, как Лейбович, Бузагло, Иоффе, Шохет, Маркович, Абутбуль, Кахалани и им подобные, есть нечто абстрактное, коллективное, анонимное. Двойные же имена, напротив, придавали дополнительную конкретизацию, как бы выделяли человека из толпы. Однако, к величайшему сожалению, несмотря на все свои старания, раввины новой формации так и не сумели завоевать сердца аристократов духа вроде Лолы, которые не только жаждали духовного возрождения, но и хотели испытать его, так сказать, прямо здесь и сейчас. В результате и начались все эти увлечения иностранными религиозными веяниями. Само по себе это даже похвально. Но, как объяснил мне мой близкий друг, ставший впоследствии одним из лучших джазовых барабанщиков своего поколения, евреями движут только материальные стимулы и интересы.
У себя на родине жаждавшие духовности заблудшие дети Сиона искренне и с гордостью считали себя просвещенными носителями прогресса и представителями западной цивилизации. Некоторые в своем прогрессизме доходили даже до того, что слушали Вагнера в Йом Кипур.[22] Однако когда они прибыли в Европу, наводненную различными западными духовными течениями, то с удивлением обнаружили, что европейцы воспринимают их как людей примитивных, невежественных, бескультурных и бездуховных. Мои обрезанные собратья так и не смогли усвоить ни одного из тех учений, которые проповедуют свободу и духовное раскрепощение и отрицают самоуничижение человека перед лицом Бога, каким бы прекрасным он сам по себе ни был.
Отвергнутые западной культурой, заблудшие стали искать духовную альтернативу, и таковая очень быстро отыскалась. Они открыли для себя Восток. В первую очередь он привлек их своими чудесами и тайнами. Но была и еще одна, более прозаическая причина. В нищей Индии израильтяне чувствовали себя сказочно богатыми. Одноразового денежного пособия, которое каждый израильский солдат получает при демобилизации из армии, с лихвой хватало на то, чтобы три года безбедно прожить в Индии со всеми ее дворцами, святилищами и храмами. Не говоря уже о том, что индийцы по наивности относились к израильтянам с почтением, как к представителям западной цивилизации.
При всем своем незаурядном уме, Лола тоже не устояла против течения и отправилась на Восток. Несколько лет она моталась по храмам и святым местам, обкуривалась до беспамятства, носила лохмотья, трахалась с йогами, болтала на хинди и все время ускользала от меня. Потому что уж где-где, а в Индии я ее не искал.
В один прекрасный день я сказал себе «хватит», прекратил поиски и решил, что нам с Евой пора заняться производством детей, не дожидаясь разрешения от Лолы. Так мы, собственно, и сделали.
Как-то раз, летним августовским вечером, вернувшись домой из университета, я застал у себя Еву. Оказалось, что она решила устроить праздничный ужин на балконе. Мы сели за стол, подняли бокалы, чокнулись, и тут она торжественно сообщила мне, что беременна. В ее матке начало вызревать новое поколение вуайеристов.
Прошло какое-то время, и Ева стала округляться. Живот, выпиравший из ее костлявого тела, с каждым днем становился все больше и больше.
14
По совету медсестры, я перестал заниматься с Евой сексом. Ее уникальные гидрологические способности представляли серьезную опасность для младенца, и я приложил максимум усилий, чтобы устранить какой бы то ни было намек на чувственность в наших отношениях. Я хотел, чтобы все свои любовные соки Ева приберегла для плескавшегося в ее утробе ребенка.
Как известно, женщины во время беременности становятся крайне капризными, и когда у них возникают сексуальные желания, их очень трудно утихомирить. Поэтому я постарался перевести наши отношения в чисто духовное русло и загрузил мозг Евы до предела. Мы обсуждали с ней философские проблемы, решали математические задачи, разгадывали идиотские кроссворды, которые я отыскивал в журналах, и играли в различные интеллектуальные игры.
Каждый вечер мы совершали полуторачасовую прогулку по купающейся в зелени улице Шиллергартен (на западе она упирается в улицу, на которой жили мы) и во время прогулки болтали о всякой всячине. Планировали, как обставим детскую комнату, обсуждали перспективы пипологических исследований, говорили об упадке гуманитарных наук, о развале западной демократии и так далее и тому подобное.
Ева — типичная немка. Она была буквально напичкана сокровищами континентальной культуры, а я, увы, этим похвастаться не мог. Я всячески старался наверстать упущенное, много читал, но все равно выглядел на фоне других европейцев умственно отсталым. Когда я был ребенком, никто из моих учителей не потрудился дать мне классическое образование, поэтому европейские языки и европейская философия остались за пределами моего кругозора. Сколько я ни пытался самостоятельно изучать европейских мыслителей, по сути своей их учения были мне чуждыми. Таким образом, Ева стала для меня не только возлюбленной и матерью моего будущего ребенка, но еще и моим учебником. Например, она объяснила мне, что мои идеи в той или иной форме уже высказывались ранее другими мыслителями.
В начале своей научной карьеры я придавал пипологическим исследованиям очень важное значение. Я считал, что пипология — это что-то вроде учителя для заблудших и путеводителя для растерянных. Однако благодаря Еве я узнал, что пипологические идеи восходят к мудрости, зародившейся еще на заре человечества. Я стал искать вуайеристские идеи у мыслителей прошлого и обнаружил, что идея кабинки для подсматривания очень близка по своей сути к идее категорий, которая лежит в основе «Критики чистого разума», а пипологическое переживание ничем, по сути, не отличается от катарсиса, играющего столь важную роль в древнегреческой философии. Одним словом, я зарылся в древние, рассыпающиеся от старости книги. А пока я открывал для себя сокровища мыслителей древности, живот Евы становился все больше и больше.
В те счастливые времена, когда зачатый мной зародыш в утробе Евы подрастал и превращался в человека, я вдруг стал смотреть на многие вещи совершенно иначе. Еще до рождения малыша со мной начали происходить любопытные метаморфозы. Например, я заметил, что тоскую по своему будущему чаду. Резко изменилось и мое отношение к женщинам. Раньше я видел в них всего лишь, так сказать, органическую подстилку и сосуд для впрыскивания клейкой жидкости, но как будущий отец стал воспринимать их абсолютно по-другому. Практически каждый день я открывал для себя что-нибудь новое и наконец осознал, что во мне просыпаются родительские чувства.
Одно время я считал, что к вопросам материнства и отцовства пипологическая теория неприложима. Но оказалось, что я глубоко заблуждался.
Ева толстела все больше и больше и начала почитывать всякую низкопробную макулатуру для рожениц, типа той, что сочиняют желающие прославиться педиатры и повитухи-пенсионерки. А начитавшись, потребовала от меня, чтобы я присутствовал при родах и записался на подготовительные курсы для будущих родителей. Присутствовать на родах я ей, правда, не пообещал, а вот пойти на курсы согласился. И, должен сказать, совсем об этом не пожалел. С пипологической точки зрения это оказалось очень даже интересно.
На первом занятии я чувствовал себя не в своей тарелке. В комнате, стены которой были выкрашены в желтый цвет, сидело не менее дюжины будущих рожениц с огромными животами. Инструктаж проводила медсестра. Вообще-то предполагалось, что на курсах будут обучаться супружеские пары, но кроме меня в классе было всего двое мужчин. Желторотые мужья, из сострадания к своим женам решившие разделить с ними родовые муки. Неудивительно, что мы — три кокетливых самца, вообразивших себя женщинами, — сразу стали союзниками.
Полтора часа подряд медсестра бубнила что-то про устройство тазовых костей, и я уже начал всерьез опасаться, что умру от скуки. А когда мне скучно, у меня появляется желание отлить. В течение двух часов я сбегал в туалет раза четыре. Ева, когда я выходил и возвращался, смущенно краснела, а все остальные смотрели на меня с нескрываемым удивлением. Тем не менее в промежутках между уходами и приходами я ухитрился даже принять активное участие в уроке. Я старательно округлял глаза, когда нужно было изобразить удивление, улыбался направо и налево и даже задал один вопрос, который медсестра расценила как очень уместный и правильный.
Я профессиональный пиполог, и для меня вполне естественно солидаризироваться с женщинами в самые прекрасные мгновения их жизни. Целых два часа медсестра обрушивала на нас поток вагинальных премудростей, так что к концу занятия мы знали практически все о матке, щипцах, пальцах, родах в воде, галлюцинациях, эпидурале и веселящем газе. Когда же теоретическая часть закончилась, мы перешли к практической. Нас стали обучать тужиться, толкать и расслабляться. А в награду за мое активное участие в теоретической части урока медсестра выбрала для показа нас с Евой.