Ярослав куснул треугольный и стал хмуро жевать. Мысли плавали. Со своей семьей ему было хорошо и тепло, как в ванне. Но в то же время томило беспокойство, одолевала тоска. От Жени уже полторы недели не было писем. И вот она не приехала.
До сих пор она ни разу не обмолвилась о проблемах с учебой. Жаловалась только, что пед её разочаровал.
Ворочалось смутное сомнение. Женя никогда не врала…
На следующий день после отъезда родителей он получил от нее письмо.
Ярославчик, поздравляю тебя с присягой. Теперь ты настоящий солдат…
Извини, что я не приехала. Тому есть причина. Я, кажется, рассказывала тебе о Семёне. Это тот самый гитарист, который дает мне уроки. Он удивительный человек, умный, сильный, отзывчивый, нежный… Не хочу и не могу от тебя ничего скрывать. Мне страшно неловко перед тобой. Но я так счастлива. Ты не представляешь, что я сейчас чувствую.
Семен говорит, что я очень способная. А я ведь раньше думала, что у меня нет слуха. Я теперь могу сыграть несколько песен Окуджавы и Визбора, в том числе твой любимый "Волейбол на Сретенке". И главное, я теперь могу спеть под гитару вот это:
Но странный стук зовет: "В дорогу!"
Может сердца, а может стук в дверь.
И, когда я обернусь на пороге,
Я скажу одно лишь слово: "Верь!"
А еще у Семена есть нунчаки. Он сам их сделал – выстрогал из дерева, связал крепкой веревкой. Он показывал мне, как ими крутят, как можно нанести хороший удар. На улице ударил по толстой ветке и сломал ее! Когда он дома тренируется, это надо видеть. Он без рубашки в одних штанах, напряженные мускулы. И это штуковина крутится со свистом. Семен рассказывал, что даже снимался в каком-то фильме – дрался в эпизоде с главным героем. Вот только название забыла, надо у него спросить. Как раз завтра буду у него и спрошу.
Дома все плохо. Мама пилит нас с отцом. Отца за то, что мало денег приносит, меня за то, что не хочу подрабатывать. Говорит, что не будет давать мне деньги на уроки гитары. Тоже мне испугала! Семен говорит, что будет учить меня просто так.
В магазинах все хуже и хуже с продуктами. Люди стали злые. Сегодня я только с третьего раза смогла сесть в автобус, опоздала на первую пару. Да еще и все ноги отдавили. Стояла в очереди в институтской библиотеке, надо было взять книгу Сухомлинского. Какая-то доцентка влезла без очереди. Сделала ей замечание, так она стала хамски орать. Дать бы тебе нунчаками по морде, чтоб знала! Я развернулась и ушла.
А на улицах у нас теперь сумасшествие. Сначала врачи митинговали, потом водители бастовали, автобусы не ходили четыре дня. А теперь работники глиноземного комбината обложили горком. Сидят прямо на ступеньках и требуют, чтобы завод не закрывали. Милиция пыталась их разогнать, но все это показали по телевидению, и рабочих оставили в покое. Рассказывают, что сотрудники горкома в массовом порядке берут больничные и отпуска.
Ярославчик, милый, ты не обижаешься? Можно я тебе и дальше буду писать? Ты мой самый лучший друг, только тебе я могу излить все…
Его рука сама сжала клетчатый лист. Побелела у костяшек – разжала. Сморщенный комок вывалился на пол.
«Ярославчик». Так глупо она его никогда не называла.
– Что случилось? – спросил подошедший Игорь.
Он энергично растирался полотенцем. Весь красный и довольный собой. Подтянулся на перекладине двадцать раз и сделал пять подъем-переворотов.
Игорь поднял мятый листок.
– Письмами разбрасываешься? Смотри, опять Беляев в сортир утащит.
– Пускай.
– Что-то случилось? Никто не умер?
– Я.
Бросив полотенце, Игорь сел на соседнюю табуретку. От него пахло свежим задорным потом.
– Девушка?
Ярослав не ответил. Забрал письмо и сунул в карман.
Казарма вскинулась гоготом бойцов. Словно опята, они плотно обсели на табуретках поднятый на тумбу телевизор. На черно-белом экране метался Шурик в коротких штанах. Заворожено следя за его дуэлью с мясистым Федей, солдаты, сами того не ведая, постигали смысл извечного противостояния Давида и Голиафа.
Игорь накинул гимнастерку и проворно ее застегнул – как по кнопкам духового инструмента пробежал. Посмотрел на часы. До построения оставалось больше десяти минут.
– Пойдем в ленкомнату, – шепнул он Ярославу. – Пока все кино смотрят, я тебе кое-что покажу.
В ленинской комнате Ярослав с Игорем обычно укрывались от назойливых глаз и лишних ушей. Солдатня в ленкомнату заглядывала редко, газеты и журналы мало кого интересовали. Чаще притаскивался кто-то из сержантов со своим дембельским альбомом, над которым он нависал с нежностью мадонны. Уж и украшал он его! Подклеивал к снимкам завитушки, размалевывал страницы золотой краской, прижигал к обложке ленты и виньетки, оттискивал на страницах какие-то эмблемы. И дрожащей от каллиграфического трепета рукой, с высунутым по-собачьи языком выводил кретинские стишки вроде «Как надену сапоги – разбегаются враги».
Но нынче ленкомната была пуста. Одни парты со стульями, да белый бюст Владимира Ильича с отполированной лысиной таращился на шкаф с собственными сочинениями. Он стоял на большой тумбе, обитой, как и положено, кумачом.
Поманив Ярослава, Игорь быстро скользнул между парт прямиком к Ленину.
– А ну помоги.
Они повернули красную тумбу с вождем на девяносто градусов. Игорь отжал ногтем заднюю фанерку. Гвоздики легко вышли из дырок. Внутри тумбы оказался большой газетный сверток. Игорь осторожно его выудил. Как капустные листы, развернул бумагу (мелькнули фото академика Сахарова и заголовок «Бархатную революцию завершит новое правительство Чехословакии»). Внутри оказался средних размеров рюкзак.
Игорь деловито его открыл. Там была еда. Много еды. Все, что солдатской душе угодно. Тушенка в больших жестянках с силуэтом свиньи. Прибалтийские шпроты в черных, аппетитно-глянцевитых банках. Вожделенная сине-белая сгущенка. Плавающие в соку болотного цвета оливки – небывалое чудо-дефицит. Несколько бутылок пепси-колы и две баночки икры, красной и черной. Имелись еще какие-то рыбные консервы и сладости, Ярославу уже было невмоготу разглядывать.
– Это все мы с тобой должны съесть, – изрек Игорь.
– Как?
– Молча.
– Делиться ни с кем не будем?
Игорь посмотрел на него внимательно.
– Ни с кем. Не будем.
Он завязал рюкзак и снова обернул его газетами, засунул обратно в тумбу. Приладил заднюю фанерку, совместив гвоздики с отверстиями.
Они повернули Ленина обратно. Чуть поправили.
– Откуда у тебя столько жратвы?
– Родители на присягу привезли. Отца пустили в часть, и я незаметно пронес. Теперь у нас с тобой будет настоящий пир.
– И где мы его устроим?
– Есть идея.
Игорь с улыбкой погладил гладкий череп вождя.
Fructus temporum
1989 год. Премия за изобретение компьютерной мыши
Вручена премия за изобретение компьютерной мыши. Её получил американский изобретатель, основатель исследовательской лаборатории и автор множества компьютерных проектов Дуглас Энгельбарт.
14.
На следующий день 4-й роте приказали готовиться к марш-броску. Каждому бойцу выдали подсумок с противогазом и вещмешок. В него надлежало положить котелок, флягу, миску, ложку и кружку. Туда же полагалось поместить свернутую в рулон «химзащиту» – клеенчатый комбинезон.
Ночью перед марш-броском Игорю и Ярославу удалось заменить содержимое в двух вещмешках. Суровая солдатская утварь была засунута под Ленина. А оттуда в их вещмешки перекочевала аппетитная снедь.
– И Ленин такой молодой… – тихо напевал Игорь.
– Вообще, он завещал делиться, – заметил Ярослав.
– Перебьются.
После марш-броска распаренная физиономия Логвиненко довольно сияла. Еще бы! Его 4-я рота заняла первое место в общем зачете, а Леша Лукашов – в личном.
Сержант ходил вдоль строя и весело матерился, с прихлопами, чечеткой и солёно-перчёными прибаутками. Он уже видел, ощущал, осязал свой скорый дембель. На радостях всем бойцам Логвиненко предоставил свободное время вплоть до отбоя.
– С выходом из казармы! – торжественно провозгласил он тоном ведущего программы "Поле чудес".
А Лукашову выписал увольнение в город на целые сутки. При этом ласково назвал его «Лёшей» – невиданное дело, кто-то даже пукнул от изумления. После чего под общий гогот Логвиненко куда-то слинял.
Большинство бойцов, утомленных марш-броском, попадали на кровати. Это было запрещено, но раз сержанты умотали, можно и понаглеть. Некоторые на радостях рванули в лабаз отъедаться. Другие, у кого денег не было, просто отправились шататься по части.
Ярослав с Игорем, подхватив рюкзаки с едой, отправились к полосе препятствий. Быстро огляделись и нырнули в ров.
Игорь включил фонарик, и они полезли вперед, пока не уперлись в тупик, рыхло-ноздреватый и влажно-осыпающийся. Игорь посветил. В рыжем свете фонаря ворочались слизняки и затравленно металась многоножка-щипалка.
Торопливо расстелив на земле несколько номеров газеты «Красная звезда», они вывалили из рюкзаков все содержимое. Сами плюхнулись на уютно крякнувшие страницы и взялись за дело. Первым делом вскрыли ножом консервы. Вдруг поняли, что забыли взять хоть одну ложку. Вот черт. Ну ладно. Игорь подцеплял шпроты ножом, Ярослав выковыривал тушёнку пальцами. Первобытно, жадно, с чавканьем и сёрбаньем они жевали, грызли, глотали, улыбаясь и подшучивая друг над другом.
Немного насытившись и выдув четыре бутылки пепси-колы, они смогли подойти к проблеме трезвее. Ярослав нашарил рядом какую-то длинную палку. Обломав ее, кое-как обстругал ножом. Получилось некое подобие узкой лопатки. Такую же лопатку он смастерил Игорю.
Они снова вгрызлись в припасы. Прикончили всю тушёнку, сгущёнку и выпили всю колу. До икры, оливок и рыбных консервов уже руки не дошли. В голове у Ярослава шумело, Игорь начал икать.