Учительница нежная моя — страница 39 из 39

Подойдя, Ярослав понял, что он разглядывает. Среди сияющих самоваров, расписных сервизов, глянцевых матрешек и прочей гжели сурово возвышался танк Т-72Б размером с комод. Сделан он был из красного хрусталя.

Подобно седому дядьке, Ярослав приник к стеклу. Невольно залюбовался филигранной мастерской работой. Вот лобастая башня «бэшки». А вот – бензобак, отмечал он про себя, улыбаясь. "Черт возьми, гусеничные катки с шестью вырезами, как настоящие, – почти шептал Ярослав. – Как ювелирно они все сделали. Сколько же такой стоит?"

Он уже собирался зайти в лавку, мысленно прикидывая баланс на своей банковской карте. Но столкнулся взглядом с камуфляжным обладателем понурых усов. Что-то знакомое мелькнуло в нем. Какая-то цепкая военная искра, притушенная временем и поддушенная возрастом, на секунду вспыхнула огоньком и затрепетала, как от налетевшего ветра.

Почуяв к себе интерес, он протянул Ярославу руку.

– Майор Зотов.

Ярослав непроизвольно вытянулся. "Так вот почему твое лицо показалось мне знакомым!"

Он машинально отозвался на рукопожатие майора, пахнувшее яростным одеколоном.

Да, это был он, его ненавистный командир. Четвертая учебная рота, капитан Зотов. Который дослужился всего-навсего до майора. Негусто. Где же ты проштрафился, дуралей? Уж не из-за меня ли тогда угодил в опалу, впал в немилость? Или в 1991 году сдуру присягнул ГКЧП? А может, погорел на дедовщине?

Зотов его, понятно, не узнал. "Позор Советской армии" Молчанов выглядел совсем не так, как он себя наверняка представлял.

Если бы он узнал Ярослава, то вряд ли с таким суетливым энтузиазмом вступил бы с ним в разговор. И уж тем более не стал бы взахлеб расписывать своему бывшему бойцу достоинства и боевые характеристики советских танков.

Зотов был трогателен в этой своей несуразности. Небось, и после развала Союза пытался тянуть армейскую лямку. Возможно, успел и в Чечне повоевать. А потом был вышвырнут на пенсию. Еще повезло, что очутился в Москве.

Что же ты такой неприкаянный, скверно одетый и понурый, никому не нужный? Жена выгнала, и запил? Озлобился на правительство? Разочаровался в жизни? Понял ли всю бессмысленность своего педантизма и прямоугольного стремления к порядку?

Злорадство беременно толкалось в Ярославе, норовя сорвать с его языка сухое: "Курсант Молчанов". И следом – подернутое улыбкой: "Тот самый".

Но не сказал. Пересилил себя. Живи, Зотов.

Всё суета. Надо подняться над ней. Над этой улицей. Над городом, тонущим в лучах осеннего солнца и мареве автомобильных выхлопов. Над серыми подмосковными промзонами. Над выгнувшимися вплоть до горизонта фантастическими полями с торчащими на них жилыми высотками. Хаотично, как грибы, они произросли на этих полях. Не шеренгами и не колоннами на них выстроились, а как попало встали. Словно по команде «Вольно!» ненадолго разошлись…


Армия, учительница моя, ты два года

душила меня в своих объятиях. Ты спала

со мной, дышала мне в затылок и караулила

желания. Ты хотела моей любви,

но не умела любить.

Спасибо, что отпустила меня.

До конца. Полностью.

Спустя двадцать лет ты перестала мне сниться.


Из признания того же бойца советской армии