Теперь‐то я уже знаю, что, прежде чем затопить деревню, ее буквально стерли с лица земли. Разнесли вдребезги камень за камнем. А чтобы снести домик священника, довольно долго выжидали, пока не умер тамошний викарий. Меня прямо‐таки преследуют мысли о старинной ратуше Деруэнта и о той мелкой речушке, что когда‐то протекала с нею рядом; там был еще мост для вьючных лошадей, к которому вела верховая тропа. Все это тоже было уничтожено. Что касается ратуши, то сперва продали все, что было можно продать. Полы из центрального зала – отличные дубовые доски – ушли оптом за 40 фунтов. Дубовые панели, снятые со стен, продавались по цене 2 шиллинга и 6 пенсов за квадратный фут.
В деревне Деруэнт была церковь Святых Якова и Иоанна, где имелись священный серебряный башмак, старинная купель, которую язычники некогда использовали в качестве вазы для цветов, солнечные часы и четыре колокола. Во дворе этой церкви были похоронены 284 человека, но отчего‐то нигде не нашлось свободного местечка, чтобы перенести туда их останки, вдруг ставшие бездомными. Тогда Управление водными ресурсами решило похоронить их на своей территории. Но тут владелец соседнего дома, кстати, одного-единственного там, поднял жуткий скандал, и от этой идеи пришлось отказаться. По всему выходило, что останки бывших жителей Деруэнта так и уйдут под воду.
И все же в конце концов приют им нашелся: на церковном дворе в Бамфорде. Трупы один за другим эксгумировали и регистрировали их состояние – «полный скелет», описан был также характер подпочвы, то, в каком состоянии пребывал гроб и на какой глубине он находился. За все это Управление водными ресурсами уплатило 500 фунтов. И вот наконец останки были захоронены на новом месте. Епископ даже отслужил заупокойную службу.
В течение всего 1944 года вода медленно, но неуклонно поднималась, и к июню 1945‐го над ее поверхностью остались видны лишь пара каменных воротных столбов да шпиль церкви.
В детстве мне часто рассказывали, подавая это КАК НЕПРЕЛОЖНЫЙ ФАКТ, что, если случалось жаркое сухое лето, шпиль церкви в Деруэнте поднимался над водой значительно выше и выглядел совершенно фантастично – такой одинокий под палящим солнцем.
Но и это тоже неправда.
Церковная звонница была взорвана в 1947‐м. У меня даже фотография есть: звонница только что взорвана, осыпается на глазах и вот-вот соединится на земле с остальными руинами. Но когда я показывала эту фотографию Веронике, та все равно не желала мне верить и без конца твердила, как я надоела ей со своими глупостями. Она словно говорила: а мне плевать на доказательства! У нее имелись собственные версии прошлого и способы защитить свою точку зрения.
Иногда Вероника что‐то вязала – просто чтобы занять время. Именно «что‐то», потому что я никогда не была уверена, есть ли у данного предмета будущее и будет ли Вероника когда‐либо это носить за пределами больничной палаты. Принимаясь вязать, она так расставляла локти, что острия спиц всегда оказывались направлены прямо на меня. А если в этот момент входила сиделка, Вероника тут же роняла свое «грозное оружие», пряча его в складках простыни, и сладко-сладко улыбалась.
Каждую субботу в том поселке, где Вероника выросла, случались драки англичан с ирландцами. Это происходило всегда на одной и той же улице, именуемой Прибрежной. Ребенком я часто играла в этом уединенном болотистом месте среди зарослей камыша и тростника. («Чтобы к половине восьмого была дома!» – всегда предупреждала меня Вероника.) Мне кажется, те драки все же были не совсем всерьез. Они, скорее, напоминали этакий изящный менуэт с разбитыми бутылками в руках. В конце концов, ведь в следующую субботу вечером они все равно должны были бы снова встретиться и исполнять те же самые па.
Нет, на мой взгляд, именно уроженцы Дербишира были по-настоящему дикими. Помню, например, двух братцев, которые обходили паб за пабом, рекламируя друг друга: мой брат – вот он, полюбуйтесь, – готов сразиться с любым здешним жителем как в бою, так и в соревновании по бегу, по прыжкам или по игре в крикет или даже в пении. Кстати, один из этих братьев, играя в крикет, сломал себе карьеру тем, что во время своего единственного первоклассного матча, озлившись, сбил с ног рефери. А второй, пробираясь как‐то домой при лунном свете, зарезал человека, а потом попросту перебросил труп через какую‐то каменную изгородь, сел на корабль и уплыл в Америку. Еще до своего бегства он как‐то прошел по вьючной тропе от Глоссопа до Деруэнта в компании одного типа, который выдавал себя за врача, но, как выяснилось впоследствии, на самом деле был сумасшедшим убийцей, сбежавшим из заключения.
Мне всегда нравилось представлять себе всякие возможные перекрестные родственные связи. А что, если тот «врач» тоже был моим дальним ирландским родственником, который оказался психически нездоров и был приговорен к содержанию в сумасшедшем доме? Я попыталась донести смысл своих теоретических выкладок до Вероники и прикинуть, подходят ли мне хоть как‐то называемые ею даты. Но она, разумеется, тут же заявила, что ей абсолютно ничего не известно ни о вьючной тропе, ни о сумасшедших. Мне очень хотелось обсудить с ней эту интересную тему более подробно, но, к сожалению, в дверь заглянула сиделка и предупредила: «Сейчас доктор придет!» На какое‐то время мне пришлось выйти из палаты и постоять в коридоре. «Кофейку?» – предложил мне какой‐то слабоумный, протягивая теплую тарелку с двухдюймовой лужицей грязи на дне. Я промолчала, проигнорировав столь щедрое предложение, и прислонилась лбом к чистой прохладной стене, выкрашенной в нейтральный цвет – во всяком случае, тем, кто выбирал цвет, казалось, что он нейтральный.
Через некоторое время доктор вышел из палаты и остановился рядом со мной. Ему даже пришлось хорошенько покашлять, чтобы привлечь мое внимание, и, поскольку я все продолжала прижиматься лбом к приятной на ощупь поверхности стены, он в итоге слегка тронул меня за плечо. Я обернулась и посмотрела на него. Это был маленький, куда ниже меня ростом, седовласый старичок довольно сердитого вида. Но на самом деле он вовсе не сердился – просто ему нужно было сообщить мне явно плохие новости. Кстати, в настоящее время средний рост английской женщины лишь чуть-чуть не дотягивает до пяти футов пяти дюймов. А я с трудом была способна наскрести пять футов и три дюйма, но все же возвышалась над Вероникой, как башня. Слезы защипали мне глаза. Господи, мама такая маленькая! Я тяжело вздохнула и будто начала наблюдать со стороны, как моя слеза стекает по щеке, останавливается и потом падает.
Площадь водохранилища «Лейдибауэр» составляет 504 акра. Периметр примерно равен тринадцати милям. Максимальная глубина – 135 футов. Для его строительства было использовано сто тысяч тонн бетона и один миллион тонн грунта. Я с подозрением отношусь к столь круглым числам, да и вы наверняка тоже. Но стоит ли предлагать вам это в качестве темы для дискуссии? Ведь когда люди говорят, что надо «похоронить прошлое», и упоминают, сколько с тех пор «воды утекло под мостом», они обычно именно такими круглыми числами и оперируют.
Как отказаться от призрака прошлого
Хилари Мантел – в молодые годы более известная как Илари – рассказала о своем детстве, юности и начале взрослой жизни в мемуарах «Как отказаться от призрака прошлого». Она родилась в 1952 году в Дербишире, в маленьком фабричном городке, и первые четыре счастливых года, оказавшихся весьма для нее полезными, провела в доме бабушки и дедушки, где, по ее словам, готовилась к карьере охранника железнодорожных путей, странствующего рыцаря, египетского погонщика верблюдов и римского католического священника. Когда Илари исполнилось четыре, ее отправили в школу, и, хотя это пришлось ей не по вкусу, она была вынуждена смириться, понимая, что таков закон. В шесть лет она вместе с матерью, отцом и разрастающимся семейством переехала в другой дом, якобы населенный призраками и находившийся в нескольких минутах ходьбы от старого. А вскоре в этом новом доме появился и новый «папа». И хотя с течением времени Илари пересечет континенты, ей так и не удастся избавиться от призраков прошлого, они останутся с ней навсегда, а со временем к ним присоединятся и другие – тоскующие фантомы ее нерожденных детей. В своих мемуарах она объясняет, как после своего странного детства сама она в итоге оказалась бездетной и как эти, так и не появившиеся на свет дети, в течение долгих лет преследовали ее, став частью ее жизни и ее творчества.
В этом месте оказываешься где‐то в середине жизни, не понимая толком, как ты сюда попал. И почему сейчас смотришь прямо в лицо собственному пятидесятилетию. А если оглянешься назад, то в череде минувших лет перед тобой промелькнут призраки иных жизней, которые могли бы у тебя сложиться. И в каждом доме, где бы ты ни поселился, ты обнаруживаешь призрак того человека, каким ты мог бы быть. Духи и фантомы крадутся по твоим коврам, выныривают из-под них, прячутся среди гардин и в гардеробах, затаившись плашмя под выдвижными ящиками. Ты думаешь о тех детях, которые могли бы у тебя родиться, но не родились. Интересно, когда акушерка сообщает: «Мальчик!» – то куда девается девочка? А когда тебе кажется, что ты забеременела, хотя на самом деле этого не произошло, что происходит с тем ребенком, образ которого уже сформировался в твоих мыслях? И все это ты складываешь в копилку собственного сознания, словно начиная писать короткий рассказ, который – и это тебе ясно с первых же строк – так никогда и не будет закончен.
В феврале 2002 года заболела моя крестная Мэгги, и необходимость навещать ее в больнице вернула меня в родной городок. Но проболела она недолго и умерла в неполные 95 лет, а мне снова пришлось ехать туда – уже на ее похороны. Вообще‐то за минувшие годы я часто там бывала, но на этот раз мне предстояло пройти особым путем: сперва по извилистой тропе между зелеными изгородями и каменными стенами, а потом вверх по широкой заброшенной дороге, которую в моем детстве люди называли «каретным проездом». Дорога эта ведет к старой школе на вершине холма, где