А Золушка ушла далеко-далеко, к своей старой тетке — доброй волшебнице. Вдвоем они открыли ларек и продают в нем волшебные палочки.
— Но ведь многие покупают их на дрова!
— Ну так что ж? Ведь это самые обычные палочки, тут все зависит от людей. Важно, чтоб люди хотели. Если очень захотеть, даже твой прутик может стать волшеб ной палочкой.
Мой прутик, которым я иногда погоняю бычка.
— У меня таких прутиков целое дерево, — сказал я. — А нас с бычком только двое. Если б ты согласилась жить у нас…
— Ну и что?
— Мы бы вместе сидели под этим деревом.
— Ну и что?
— Ничего. Просто сидели б.
— И конец?
— Нет, Золушка, — сказал я, — у нас с тобой конца не будет. Ведь у нас сказка про белого бычка. Рассказать тебе сказку про белого бычка? Ты говоришь — расска зать, я говорю — рассказать… А там опять все повторя ется.
Все повторяется. Вчера мой бычок щипал траву, потом бегал по лужайке, потом спал. А сегодня он снова щиплет траву, бегает по лужайке…
Все повторяется. Все повторяется.
Но она сказала, что в жизни ничего не должно повторяться, что повторение — это все равно что конец. И что лучше иметь одну простую палочку, которая, если захотеть, может стать волшебной, чем иметь целое царство и больше уже ничего не хотеть.
У меня нет царства. У меня только лужайка, а на ней дерево. Если с этой лужайки пойти по тропинке, то придешь к ларьку.
Я смотрю ей вслед. Я машу ей прутиком и хочу, чтоб она обернулась. Я очень хочу и машу прутиком.
Она оборачивается, но тут же спешит дальше. От нашей лужайки — по тропинке — к ларьку, у которого уже собралась длинная очередь.
Золушка продает палочки. Торговля идет хорошо. Покупатели соблюдают очередь: они становятся в самый конец и постепенно подвигаются к началу. В жизни обычно бывает наоборот, и только в очереди можно нарушить этот обычай.
3. Сказка про белого бычка
Тропинка выбегает с лужайки и пробегает мимо ларька. Нет, она не пробегает мимо — она останавливается и долго чего-то ждет. Чего она ждет? Что кто-то покинет ларек и ступит на нашу тропинку?
Никаких следов. Примятая трава за ночь опять поднялась, будто по ней и не ходили. Никаких следов. — Му-у! — говорит мой бычок. Что му, то му. Действительно, лучше не скажешь.
А тропинка все ждет. Она стоит у ларька и не желает двигаться дальше. И я то и дело смотрю — ждет она или не ждет?
Ждет она или не ждет?
Мне не видно.
Сгущаются сумерки, и к нам подступает наш лес.
Бычок прижимается ко мне: ему страшно. Он боится, что из-за нашего дерева выскочит волк.
Ждет она или не ждет? Я рассказываю ему сказку.
— В некотором царстве, в некотором государстве, — рассказываю я, — жил-был белый бычок. И вот этот белый бычок полюбил белую ворону…
Мой бычок закрывает глаза, чтобы получше увидеть сказку, а я рассказываю дальше:
Как-то вечером, выглянув во двор, белый бычок увидел на заборе что-то белое. Может, это хозяйка повесила сушить что-нибудь из белья, а может, повесила объявление, что продается бычок, еще молодой, но хорошей породы? Белый бычок ничего об этом не знал, и он решил, что на заборе сидит белая ворона.
Он еле дождался утра и первым делом бросился к забору. Но — то ли высохло белье, то ли хозяйка сняла свое объявление, — в общем, белый бычок увидел, что ворона его улетела.
Он ходил по двору, заглядывал на деревья и так высоко задирал голову, что все смеялись над ним, говорили, что он ловит ворон, хотя на самом деле ему была нужна только одна ворона. «Белая ворона? — качала головой лошадь. — Может быть, белые ворота?» «Может быть, новые ворота?» — осведомлялся баран. «Может быть, новое корыто?» — уточняла свинья.
Мой бычок широко раскрывает глаза, чтобы прогнать от себя страшную сказку, и тогда я заканчиваю иначе, не так, как хотел:
— Он ушел со двора и с тех пор бродит по свету. Он идет то за тучкой, то за белым дымком, заглядывается на снежные вершины и на пропадающие вдали паруса… Не ужели на белом свете для белого бычка не найдется бе лой вороны?
— Му-у! — радостно говорит мой бычок, нисколько, не сомневаясь, что рано или поздно белая ворона будет найдена.
Ждет она или не ждет?
Тихо шепчутся листья в нашем темном лесу, будто продолжают мою историю:
— А белая ворона ищет бычка… Ищет, хотя черные вороны твердят, что белых бычков не бывает на свете…
Не бывает на свете белых бычков…
Еще одно утро. Большое, светлое утро, а в центре его — ларек. А возле ларька по-прежнему топчется наша тропинка.
Напрасно топчется. Потому что никто никого не ищет и никто никого не ждет.
4. Мальчик-с-пальчик
Рассказать вам сказку про белого бычка? Третий день мы идем с ним по горной дороге, которая то петляет по склонам, то круто забирает вверх, то узенькой лентой повисает над пропастью. Мы идем, разрушая непрочный грунт, и камни, ускользая у нас из-под ног, стремительно уносятся в бездну. А бездна все глубже, и небо приближается к нам.
Горная страна, владение соседа Горыныча. Кажется, близко, а мы идем третий день, потому что расстояния в горах — это особые расстояния. Тут очень важно, куда идешь: если вниз — можно скатиться за пару минут, а вот вверх нужно долго и трудно взбираться.
Мой бычок несколько раз пытался сорваться с горы, но я крепко держу его за веревку. Он у меня любит свободу, но дай ему свободу сейчас… Кажется, он начинает это понимать и относиться к веревке с уважением.
Мы ушли из своей сказки. Мы ушли из нее, потому что у нас каждый день все повторяется, а повторение — это все равно что конец.
Домик Горыныча вынырнул из-за горы так, будто хотел перебежать через дорогу, да так и застыл посередине, зазевавшись на нежданных гостей.
Дорога вела прямо к нему, хотя, по правде сказать, она совсем не вела, а наоборот, на последних шагах оказывала самое отчаянное сопротивление.
Но вот, наконец, мы прибыли. Я привязываю бычка к воротам, чтобы он, не дай бог, куда-нибудь не свалился, а сам вхожу в дом.
Что такое дом соседа Горыныча, представить довольно легко, поскольку тут не нужно представлять ничего лишнего. Просто — крыша, просто — четыре стены, а внутри — отдаленный намек на мебель. Впрочем, довольно грубый намек, потому что и стол, и скамья сделаны одним топором, без помощи какого-нибудь более тонкого инструмента.
Стол заполняет собой всю комнату, тянется от двери к окну, и я не сразу замечаю Мальчика-с-пальчика, который, как мужичок на огромном поле, трудится на краю стола.
Он меня тоже не замечает. Я подхожу, останавливаюсь у него за спиной и смотрю, как он старательно выводит в тетрадке:
1 волк + 7 козлят = 1 волк.
1 волк + 1 ягненок =
Боясь, что таким образом он уничтожит всех животных, я прерываю его занятие:
— А где папа?
— Его нет, — говорит Мальчик, не поднимая глаз от тетрадки.
Судьба ягненка была решена. Мальчик уже занес руку, чтобы записать это решение, но тут я задал новый вопрос:
— А куда он ушел?
Этот вопрос, как видно, пришелся ему по вкусу. Он даже легонько прыснул в кулак, потом отодвинул тетрадь и посмотрел на меня веселыми глазами.
— Пошел с кем-нибудь посоветоваться, — сказал Маль чик и засмеялся, впрочем, сдержанно, поскольку речь шла об отце.
— О чем посоветоваться?
Какое-то время на его лице шла борьба между природным озорством и воспитанным почтением к родителю. Второе все-таки взяло верх, и когда Мальчик заговорил, лицо его было совершенно серьезно.
— Известно, о чем… О моем воспитании…
Мальчик слез со скамейки и подошел ко мне. Взял у меня прутик, махнул им несколько раз из стороны в сторону, затем отдал прутик и не спеша вернулся на свое место.
— Он совсем не умеет воспитывать. Другой возьмет палку или ремень, а он только и знает, что ходит советоваться.
— Ты что ж, не доволен?
— Да нет, я доволен, мне только на него жалко смотреть. Все ему глупости советуют, а он после переживает.
И Мальчик-с-пальчик рассказал о своей последней проделке.
У них в классе есть Царевна Лягушка. Она, конечно, больше лягушка, чем царевна, а воображает, будто наоборот. Вот подождите, говорит, ко мне прилетит стрела, а за ней придет царевич, и он меня заберет, и я стану царевной. Вот за это ее прозвали Царевной Лягушкой. А так она просто Лягушка.
Мальчик замолчал и нахмурился.
— А дальше что?
— Дальше я взял и пустил эту стрелу. Будто от ца ревича.
— И она поверила?
— Поверила, — серьезно кивнул Мальчик. — Теперь хо дит с этой стрелой, носит ее за пазухой.
— А вы смеетесь?
— Смеемся, — сказал Мальчик-с-пальчик и еще больше нахмурился.
Бедная Лягушка! Мы себе тут спокойно сидим и разговариваем, а она там носится со своей стрелой, думает, что это на самом деле. И ждет своего царевича, и когда куда-нибудь идет, предупреждает соседей: «Тут один царевич должен прийти. Вы скажите, что я ненадолго…»
Вот когда мне пригодилась бы волшебная палочка. Я помог бы Царевне Лягушке, а заодно и Мальчику-с-пальчику, которому тоже, видно, не по себе. Но Золушка говорит, что если очень захотеть, даже мой прутик может стать волшебной палочкой… А я ведь очень хочу…
Так подумал я и — махнул прутиком.
5. Царевна лягушка
В дверь постучали, и на пороге возникла девочка. Обыкновенная девочка, а совсем не лягушка.
— Что нам на завтра по арифметике? — спросила она с порога и — смутилась, увидев меня.
Мальчик-с-пальчик тоже смутился. В первую минуту он даже не мог сообразить, о чем его спрашивают. Он смотрел то на Царевну Лягушку, то на меня, и вдруг — дети хорошо разбираются в этих вещах — взгляд его остановился на прутике. Видимо, поняв, что произошло, он сразу успокоился и повернулся к двери.
— Заходи, — сказал он девочке. И — покосился на прутик.
Царевна Лягушка сделала несколько робких шагов.