Жиенна проверила, много ли масла в лампаде, потом открыла коробочку с благовониями. Там оказался, конечно же, не настоящий олибанум, а смесь можжевеловой смолы, можжевеловых же опилок и самого дешевого олибанума, скатанная в шарики. Для такого благовония не требовались угли, эти шарики можно было просто положить в кацею и зажечь, что инквизиторка и сделала. Бласко поставил на алтарь две свечи и опустился на колени. Жиенна обошла часовню по кругу, неся перед собой кацею. Ароматный дым окутал близнецов и начал медленно подниматься вверх, под балки высокого потолка. Пройдя пять кругов, инквизиторка поставила кацею на алтарь и тоже преклонила колени.
Молились они долго, по всем правилам молитвенных бдений, практикуемых паладинами и инквизиторками. Бласко не очень-то любил духовные практики и старался по возможности избегать их, кроме тех, что были обязательными к исполнению. Но сейчас он подошел к этому со всей серьезностью, и выполнял не просто обычное молитвенное бдение, а полное храмовничье, о котором совсем недавно, перед самым отпуском, рассказал младшим паладинам наставник Теодоро, сам бывший храмовник. Пояснил, что это, конечно, для не-храмовников необязательно, но перед важным делом очень желательно. И Бласко решил, что хуже не будет уж точно, если он исполнит полное храмовничье бдение. Конечно, на сон останется очень немного времени, но он чувствовал, что лучше недоспать, но помолиться как следует, чем выспаться, а потом… Что «потом», он не мог бы сейчас сказать, но предчувствие было нехорошим. Паладин даже пожалел, что все-таки настоял на своем, а не рассказал бабушке обо всех выводах и подозрениях.
Утром встали пораньше, хоть, конечно, после ночного бдения и очень хотелось спать. Бласко, чтобы взбодриться, даже побежал окунуться в озеро. Когда выскочил во двор в одних нижних панталонах, обнаружил, что так рано встал не только он. Дядя и конюх уже готовили Гнедка к важному делу, проверяли подковы и упряжь, уже стояла и двуколка для бабушки, в которую запрягали смирного толстенького пони.
Пока Бласко освежался, Жиенна подошла к дяде поговорить о снаряжении, и когда паладин вернулся одеваться к завтраку, бабушка ему принесла и высокие яловые сапоги с отворотами, и кожаные наручи, и даже простеганную войлочную шапочку. Шапочку, конечно, паладин надевать пока не стал, но сложил и спрятал в карман. Жиенне же приготовили полный колчан хороших стрел, лук в чехле и снаряжение кузины Стансы – кожаные наручи с тиснением, кожаную же жилетку на шнуровке и особые перчатки для стрельбы из лука.
Сразу после завтрака все и выехали – Бласко на Гнедке, дядя Эрнандо на здоровом мерине, помеси салабрийского тяжеловоза и верховой дельпонтийской лошади, бабушка в двуколке и Жиенна на мерине Бласко (бедняга Лютик всё еще прихрамывал), а за ними на телеге – экономка, управляющий и еще несколько слуг.
Когда доехали до Каса Роблес, то близнецы и бабушка с дядей поднялись к дому проведать мэтра Роблеса и Кармиллу. Алхимик выглядел совсем неплохо – Кармилла постаралась свести его синяки. Сторож Симон тоже вышел встретить гостей, опираясь на палку. Трое молодых поселян – те самые, кого Бенито и Ксавиер отправили охранять Роблесов – гостям обрадовались, а новостям еще больше, ведь теперь, когда Ибаньеза арестовали, они могли вернуться в Три Оврага и поучаствовать в таскании. Кармилла поблагодарила сеньору Людовику за подарки, но от предложения поехать в село на праздник отказалась. Мэтр Роблес тоже не проявил такого желания, а настаивать никто не стал.
Отъехав от Каса Роблес, бабушка сказала:
– Надо же, выходит, молодой Роблес заделал бастарда… Не в браке оба, так что ребенок может и наследником считаться. Ох, другие гидальгос будут недовольны! Мало того что поселянка, так еще и ведьма.
– Старому Роблесу, полагаю, на это наплевать, – хмыкнул дядя. – Он и сам-то... Не женился, потому что простую поселянку любил и с ней открыто жил. Если бы у них ребенок хоть один выжил, то объявил бы его наследником. А мнение остальных гидальгос, и даже дона Фонтеса, старый Роблес на одном месте вертел. По закону без разницы, от дворянки ли дети, или нет, если они признанные. А Кармилла – баба красивая, заботливая и Лопе, похоже, любит. Чего ж еще хотеть. Правда, ведьма… да ребенок, может, и не унаследует ведьмовство. И потом, она все-таки ведьма правильная, не то что Салисо, тьфу-тьфу-тьфу!!!
И дядя поплевал через плечо, заодно на всякий случай скрутил фигу и показал ею в ту сторону, где располагалась усадьба сеньоры Салисо.
Бабушка на это ничего не сказала, и Бласко с Жиенной предпочли тоже промолчать. Впрочем, с дядей они были полностью согласны.
В Трех Оврагах собралось уже много народу. Распорядители, выбранные из числа уважаемых поселян, рассаживали гостей на помостах. Сеньорам Гонзалез и Жиенне достались одни из лучших мест – на самом верху под полосатым тентом, рядом с другими сеньорами. Была там и сеньора Салисо со своими детьми. Пресловутые близнецы Салисо, Лаиза и Луиз, при ближайшем рассмотрении оказались некрасивыми худущими молодыми людьми лет около тридцати, с выдающимися салабрийскими носами, узкими длинными лицами, квадратными челюстями и оттопыренными нижними губами. Будучи представлены Жиенне и Бласко, они посмотрели на них с подозрением, завистью и спесью. Скользнув взглядом по экипировке Жиенны, Лаиза Салисо, сама снаряженная точно так же, сказала через губу:
– Собираешься попытать счастья в турнире? Ну-ну… Тебе здесь придется тяжко.
– Отчего бы и не попробовать? – включила свою безотказную улыбку Жиенна. – Дома я числюсь среди лучших лучниц Ковильяна.
И она нагло посмотрела прямо в глаза Лаизе, продолжая мило улыбаться. У тощего и мрачного Луиза от этой улыбки вдруг разгорелся на скулах болезненно яркий румянец, а у Лаизы аж губа задергалась, но все-таки она сдержалась, и сказала только:
– Посмотрим. Соперники тебе достанутся сильные.
Бласко, наблюдавший все это молча, приподнял шляпу, склонил голову:
– Позвольте откланяться. Мне пора, наездники уже собираются.
Жиенна и бабушка с дядей сотворили на него знаки благословения, и Бласко ушел, спиной чувствуя неприязненный взгляд сеньоры Салисо, и завистливые – ее близнецов.
Когда Бласко, ведя Гнедка за уздечку, подошел к своей команде, Бенито поздоровался с ним первым и, оглядев его с ног до головы, сказал:
– Сапоги хорошие, высокие, то что надо. Наручи тоже сгодятся. А вот на голову что надеть есть? Шляпу-то снять придется.
– Это еще почему? – удивился паладин.
– Потому что вот, – Эугено протянул ему алый головной платок. – Надо же друг друга отличать. Наши всегда в красных платках. А под платок бы неплохо что-то надеть…
Бласко достал из кармана сложенную войлочную шапочку, выданную бабушкой, расправил ее и надел.
– О, это здорово, – похвалил Эугено. – Теперь платком повяжи, чтоб шапку не видно было. По правилам не запрещено, но лучше, чтобы не видели, а то будут норовить посильнее врезать, некоторые даже камнями кидаются…
Паладин завязал поверх шапочки красный платок. Застегнул свою охотничью куртку, распустил немножко шнуровку на рукавах, чтобы посвободнее было.
– Салисовых близнецов уже видел? – спросил его Бенито.
Бласко кивнул.
– И как они тебе?
– В матушку пошли, – скривился паладин. – Такие же завистники и спесивцы, это сразу видно.
– Вот. И с этим мы тут все живем, – вздохнул Бенито. – Других-то близнецов нету. Когда они еще всем давали, то норовили чего-нибудь потребовать за это. По обычаю прямо брать подарки и деньги за это нельзя, так они выкобенивались, носы воротили… пока их не начнешь подарками осыпать. Подаришь раз, подаришь два, потом третий раз подарок несешь… вроде как просто так, от щедрости своей. После третьего подарка давали только. А теперь они кроме своих никому не дают. Да и своим тоже только за подарки, как говорят…
– Стало быть, удачей торгуют, – хмыкнул Бласко. – Забыли старую мудрость: «Кто удачу продает, тому ее век не видать». И мы это сегодня докажем. Давайте добудем этого барашка, и пусть они все утрутся!
Парни ответили нестройным гулом одобрения и принялись садиться на коней.
На верхней галерее помоста, глядя, как выходят на поле три команды – треховражная в красных платках, подхолмская в желтых и распадковская в зеленых – сеньорита Лаиза, сидящая рядом с Жиенной, наклонилась к ней и прошептала, неприятно улыбаясь и показывая на гурьбу парней в красных платках:
– Не тяжело ли было обслужить столько парней, а? Мозоль между ног не натерла? У братца задницу не растрахали, раз на коне сидеть может, так ты за него отдувалась, бедняжка.
Жиенна повернулась к ней и посмотрела на нее так, будто та громко испортила воздух на званом обеде:
– Я плохо понимаю по-салабрийски, сеньорита Лаиза. Что вы сказали? Повторите, пожалуйста, по-фартальски, если вам несложно. И погромче.
Луиз сдавленно хихикнул, а Лаиза отшатнулась, скривилась и пересела подальше. Жиенна слегка недоуменно пожала плечами и отвернулась, пряча издевательскую ухмылку.
Участники таскания сбились в три нестройные группы с трех разных сторон поля, и ждали сигнала. Жиенна достала свой лорнет и навела его на середину поля. Там возле озерца торчал здоровенный кол, к которому был привязан упитанный толстозадый барашек местной курдючной породы. Барашек явно предчувствовал свою незавидную судьбу и беспокойно бегал вокруг кола на веревке. Жиенна вздохнула и навела лорнет на небольшой помост у края поля. Туда как раз взобрались староста Трех Оврагов с белым платком в руке, и поселянин с пастушьим рожком. Поселянин продудел трижды в рожок, а староста махнул платком.
И все три команды с гиканьем и воплями помчались на поле, каждая из них тут же разделилась на неравные группы. Из красной команды вперед вырвались четверо и устремились к центру поля, к барашку. Из желтой – трое, а из зеленой – пятеро. Остальные бросились за ними, норовя налететь сбоку на противников и всячески помешать им.