но его приятеля сожрало. Вот он и решил, что кто-то «баранца» себе переподчинил. Ну, как сам понимаешь, после такого его признания уже никто не стал время тянуть, алькальд созвал альгвасилов и всех парней, кто во время битвы не пострадал, священника тоже прихватили и старосту, и дядю с сеньором Канеро, и мы поехали арестовывать Салисо. Взяли ее прямо в усадьбе – она как раз собиралась в бега. Представляешь, у нее четыре здоровенных кожаных вьюка с деньгами было. Задержалась, видно, потому что деньги паковала. Когда арестовали, она от всего отпиралась – мол, не докажете, это не я. Но когда я показала ей медальон и сказала, что мне плевать, скажет она правду или нет, всё равно я и так чую от нее запретную магию, она скисла.
– А ты почуяла?
– Да, – Жиенна вздохнула. – Тогда, когда мы ее первый раз видели, и второй тоже, я не почуяла, потому что еще не умею такое просто так чуять. Мне в транс войти надо. Мы ведь не так это чуем, как вы, паладины…
– Да и я тогда тоже не почуял, – в свой черед вздохнул Бласко. – Наставники говорят, что кровавую магию мы должны и без всякого транса чуять. А вот поди ж ты…
– Это обычную. А тут было что-то очень хитрое, больше на языческом шаманстве основанное. В общем, арестовали мы сеньору Салисо, сидит она сейчас в погребе в доме священника, под охраной и под печатями. Я две наложила, и священник тоже две. Сейчас позавтракаем, и засядем письмо докладное в Овиеду писать.
– Ну и хвала богам, что это закончилось, – Бласко соскочил с подоконника. – Интересно, как местные теперь к нам относиться будут.
– Думаю, хорошо. Увидят, что Бенито от тебя не шарахается, и успокоятся. Да и то, как ты лихо с чудовищем разобрался, их очень впечатлило.
– Кстати о чудовище, – спохватился Бласко. – Надо пойти на выгон, посмотреть на него. Я так и не сосчитал, сколько там щупалец было.
– Смотреть уже не на что, – хихикнула Жиенна. – Тайна эта так и останется тайной. Потому что еще ночью останки сожгли. Оно уж очень быстро гнить начало. Я хотела, чтоб долежало до приезда инквизиторской комиссии, но уже к полуночи такая вонища поднялась, что это уже попросту опасно было.
– Ну и пес с ним, – махнул рукой паладин. – Пойдем позавтракаем.
После завтрака (очень богатого и праздничного) близнецы засели писать письмо. Возились долго, исписали пять листов бумаги, зато составили по всем правилам и всё подробно расписали. Отдали письмо дяде Эрнандо (он и бабушка как раз выезжали в Сакраменто), а сами пошли на выгон, посмотреть на место побоища. За ними увязались Бенито, Эугено и Ксавиер, а у самого выгона присоединился Аймабло.
Глядя через лорнет на огромное выжженное пятно, Бласко сказал:
– Ничего себе…
Бенито вздохнул:
– Да уж. Но ты был крут. И сеньорита тоже. Ведь вы, считай, вдвоем эту хрень уделали.
– Без вас тяжко бы пришлось, – покачал головой паладин. – Вы чудовище отвлекали, и у меня хватало времени маны натянуть побольше. А то бы я даже меч призвать не успел.
Мнущийся рядом Аймабло вдруг спросил:
– А… Вы такие крутые потому, что не трахаетесь?
– А ты как думал? Мы же обет целомудрия даем, и соблюдать его должны, – пожал плечами Бласко на такой идиотский вопрос.
Аймабло тут же задал следующий идиотский вопрос:
– А правда, что вы особое зелье пьете, от которого потом трахаться не хочется и стояка нет?
Бенито махнул рукой:
– Иди ты к черту со своими вопросами дурацкими. Какая разница, пьют, не пьют, есть стояк, нет стояка? Главное, что они крутые.
Бласко рассмеялся:
– Если бы такое зелье существовало! Но нет. Нам, Аймабло, трахаться порой хочется не меньше, чем обычным людям. И стояк, хм, тоже ничего такой.
Все парни уставились на Бласко, раскрыв рты. На полминуты повисла тишина, и только Жиенна едва слышно давилась смехом. Потом Ксавиер спросил:
– А как же вы… справляетесь?
– В борьбе с соблазнами возрастает духовная сила, – вместо Бласко ответила Жиенна. А паладин добавил:
– И физическая тоже. Мой наставник как-то сказал: если хочется трахаться – пойди отожмись пятьдесят раз на кулаках, а потом побегай полчасика с гирями в руках, да мечом чучело тренировочное полупи с часок, так и перехочется. И работает ведь рецепт-то.
Все рассмеялись. Потом Бенито посерьезнел, посмотрел на выгоревшее пятно на выгоне и сказал:
– Я вот что подумал… Завтра похороны. Потом сюда эта комиссия инквизиторская наедет… наверное, всех допрашивать будут. Но таскание всё равно провести надо. И мы его проведем. В память о Карлосе и Николо, и ради Хуана – ему уже никогда на коня не сесть… И неважно, кто выиграет – предлагаю победу в таскании им посвятить, а призовых овечек между их родными поделить. Как если бы это они выиграли.
Парни переглянулись, потом Аймабло кивнул:
– Согласен. И это… Давайте уж, чтобы по-честному, выберем от каждого села по два человека, чтоб всех перед выходом на поле проверяли. Чтоб без оружия и дубин были.
– И барашка для таскания лучше сразу того, пришибить. Чтоб никакую хрень на него больше не приманило, – предложил Эугено.
С этим тоже все согласились.
Постояли еще немного, посмотрели на обгорелый выгон, и пошли в тратторию, выпить за упокой Карлоса и Николо, и за исцеление раненых. А по дороге Бласко спросил:
– А… вопрос дурацкий, конечно. Но должен же и я задать сегодня такой вопрос, раз уж на то пошло. Парни, кто помнит, сколько всего щупалец у этой твари было? А то я не считал.
Все засмеялись, а Эугено сказал:
– По-моему, двенадцать. Но это не точно.
– А, ладно. Какая, к черту, разница, – махнул рукой Бласко. – Идемте в тратторию, ставлю пиво всем.
Эпилог
Следственная комиссия приехала через два дня. Старший паладин-дознаватель из Овиеды и две инквизиторки четыре часа мурыжили Бласко и Жиенну, расспрашивая обо всём очень подробно, но в итоге решили, что те всё делали правильно и справились хорошо. Помимо этого очень основательно допрашивали сеньору Салисо, Рубио Ибаньеза и его громил, Кармиллу и сеньора Роблеса. Пришли к выводу, что ведьма Кармилла права: чудовище было порождено случайным совпадением разных факторов, главным из которых оказалась черная магия сеньоры Салисо, основанная на древнем шаманстве здешнего культа Животворных Начал. Так что впаяли сеньоре Салисо помимо запретного колдовства еще и еретические практики, приведшие к гибели людей и материальному ущербу. За это ей грозило пожизненное заключение в монастыре для сурового покаяния, помимо того из ее имущества взыскали кучу штрафов, так что все накопленные неправедно деньги на это и ушли.
Гидальгос домена Фонтес и сам дон, узнав о том, что Бласко и Жиенна – посвященные Девы, сочли, что это вполне достойное занятие для дворян, ведь не магия же. Так что магию близнецам все равно пришлось скрывать.
Таскание барашка все-таки провели. Выиграла его команда Трех Оврагов. Бласко и Бенито вдвоем привезли трофей в село, а призовых овец раздали семьям Карлоса, Николо и Хуана, как и собирались. Турнир лучников выиграла Лаиза Салисо, лишь на одно очко обойдя Жиенну, и то, Бласко заподозрил, что сестра просто поддалась, но спрашивать не стал.
А мэтр Роблес все-таки нашел правильный способ заделывать свои консервы. Оказалось, что запаивать надо сырое мясо, а потом уже тушить. Так что в столицу близнецы возвращались вместе с ним, везя для Патентного Бюро образцы консервов и подписанные доном Фонтесом, старостой Трех Оврагов, алькальдом и священником свидетельства, что мэтр Роблес самолично всё это изобрел, а рецептуру составила Кармилла Гомез. А Гнедка дядя Эрнандо перед самым отъездом подарил Бласко – в благодарность за то, что паладин избавил их всех от чудовища, да и от ведьмы Салисо тоже.
Весеннее Равноденствие
В Сильвании жизнь сурова. Это лесной край, и благополучие здешних жителей частенько зависит от капризов природы. Потому они и стараются ублажать тех, кто может на эти капризы повлиять. Откровение Пяти до этой варварской страны добралось, конечно, но толком не прижилось, верные были только в городах, а в глуши по-прежнему поклонялись фейским владыкам.
Жители Старолесья, большого и богатого села на севере Сильвании, впали в отчаяние: минул день Пробуждения, были устроены приношения и игрища на сокровенном месте, но князь Народа Высоких Трав не отозвался на них, не пришел благословить расчищенные от леса пашни, покосы, борти, лесные заимки, коз и мелких сильванских коров, рыбные заводи и охотничьи угодья. Тогда старолесцы устроили чествование князя Народа Темного Леса, как они здесь называли альвов Бруэх. Но и Бруэх не отозвались. На каменном троне в кругу грубо обтесанных камней так никто и не появился, даже не засияли священные руны, выбитые на нем. Делать нечего: придется попробовать положиться на милость судьбы и распахать пашни без благословения. Но жрицы сказали – если никто не отзовется и на Весеннее Равноденствие, то значит, эта земля проклята. Придется бросать дома, пашни и лесные угодья и уходить куда глаза глядят. Ведь если фейские короли не отзываются, значит, этой землей овладели демоны.
К Весеннему Равноденствию готовились особенно тщательно. Расчистили мощеную каменными плитками площадку от прошлогодней листвы, выложили белыми камешками источник, а с менгиров и трона старательно содрали мох и лишайники, обновили священные древние руны. Кузнецы отковали новые треножники из бронзы, гончары слепили новые красивые чаши и блюда, ткачихи соткали для жриц и прислужников новые одежды, а на поручни каменного трона положили драгоценные дары, над которыми трудились лучшие мастера и мастерицы Старолесья: зеленую ажурную мантию, связанную костяными крючками из древесного шелка, сандалии из золотистой чешуйчатой кожи лесного дракончика, и венок из лозы дикого винограда, украшенный тонкими золотыми листочками, золото для которых намыли в Старолесском ручье. И на рассвете все пришли на священное место. Простые люди остались за кругом, а в круг зашли только жрицы и прислужники, одетые только в тоненькие, коротенькие туники, почти ничего не скрывающие, несмотря на то, что было холодно и на траве серебрился иней. Они поставили треножники, на них – новые глиняные чаши, зажгли в чашах ароматную можжевеловую смолу, расстелили перед троном новый, только вчера сплетенный коврик из шерстяных разноцветных нитей. Жрица, увенчанная венком из лозы и листьев и ягод падуба, ударила в ритуальный бубен. Прислужники заиграли на тростниковых флейтах. Звуки древней Песни Призыва понеслись над утренней раменью и затихли, запутавшись в верхушках елей и пихт. Трон пустовал. Жрица снова ударила в бубен, выстучала на нем всё тот же ритм. И опять ничего. Женщина подула на окоченевшие пальцы, снова начала Песню Призыва. Она решила: будет пытаться звать до заката, пока не кончится день. И если не отзовется никто, то… Мысль о том, что придется бросить родное Старолесье, была невыносимой, на глазах выступали слезы. И она не сразу заметила, что на пятый Призыв отозвались.