Лаи Цин поминутно проверял у Фрэнси пульс, гладил ее ледяные руки и светлые волосы и молился, чтобы она открыла глаза. Он безмолвно взывал к богам и умолял их помочь — ведь она была его другом, его помощницей, его ребенком и, наконец, его любимой, без нее вся обретенная им вдруг удача не значила ничего. Когда же она, в конце концов, пришла в себя и посмотрела на Лаи Цина, тот бережно отнес ее в кеб, Я они отправились домой.
Энни и сама едва не потеряла сознание, когда увидела, как в комнату входит Лаи Цин с Фрэнси на руках. Она благодарила Бога, что Фрэнси, по крайней мере, догадалась оставить ей записку, и Лаи Цин знал, где ее искать. Когда же она взглянула на бледное как мел лицо и дрожащее тело Подруги и заметила, что та едва в состоянии говорить, она поняла, что случилось действительно что-то страшное.
— Они не погибли, — шептала Фрэнси, словно в бреду. — Я видела обоих — Сэмми и Джоша. Энни, это было настолько ужасно, что я не в силах говорить, — его лицо превратилось в сплошное месиво, и ничего не осталось от его былой красоты. Сэмми все время заставлял меня на него смотреть… у него был нож…
Энни схватилась рукой за сердце — в ней вновь затеплилась надежда:
— Неужели возможно, что Джош жив?
— Где ты его видела? — тихим голосом спросил Лаи Цин.
— В притоне, где курят опиум, на аллее Гай-Пао. В записке говорилось, чтобы я пришла туда… «Если ты еще меня любишь» — так было сказано в записке. — Фрэнси разжала руку, и Энни, завладев скомканной бумажкой, принялась внимательно ее изучать.
— Это почерк не Джоша, — сказала она. — Я готова утверждать это перед судом. Должно быть, записку написал Сэмми Моррис.
Лаи Цин обдумал все обстоятельства, связанные с запиской, которая появилась словно с того света, и однозначно решил, что Фрэнси подвергается опасности по-прежнему.
…Полуразрушенные улицы Китайского квартала оставались пустынными, когда Лаи Цин вернулся на место происшествия. Он хорошо знал аллею Гай-Пао и прилегающие к ней районы и отлично понимал, что здесь царят особые законы тайных китайских преступных сообществ, законы, по которым жили проститутки, игроки, торговцы наркотиками и наемные убийцы. Эти сообщества поделили весь город на зоны влияния и вели кровавые войны за бешеные прибыли, добываемые преступным путем. После стычек на улицах оставались десятки трупов.
Лаи Цин бесшумно прокрался по аллее зашторенной и слабо освещенной двери и, откинув плотную ткань, неслышно проскользнул внутрь. Никто не обратил внимания на его появление — такой стоял в комнате шум. К тому же там по-прежнему царил полумрак. Сквозь завесу табачного дыма и голубоватого опиумного тумана при тусклом свете керосиновой лампы с трудом можно было различить фишки и карты для игры в маджонг, кувшинчики для рисовой водки и сваленные в кучу трубки для курения опиума. Мужчина за стойкой, молодой еще человек с резкими чертами лица, на вопрос Лаи Цина, не заходили ли к нему двое белых, ответил, что не понимает, о чем говорит почтенный посетитель, но глаза его забегали.
— Никаких белых у нас не было, — пожал он плечами, но по выражению глаз и ужимкам бармена Лаи Цин отлично понял, что тот врет.
— Сколько тебе заплатили за молчание? — спросил он, доставая из кармана пачку долларов и небрежно помахивая ею перед носом.
Тот заколебался, тогда Лаи Цин, отделив десятидолларовую купюру, положил ее на потрескавшуюся деревянную стойку.
— Они заплатили мне двадцать, — пробормотал бармен, с жадностью потянувшись за деньгами.
Лаи Цин извлек из пачки еще одну десятку.
— Получишь, когда расскажешь мне про них, — проговорил он.
Тот снова пожал плечами.
— Пришел тут один. Молодой, небольшого роста и очень плотный, — бармен расправил плечи и чуть пригнулся, растопырив руки, показывая, как выглядел посетитель. — Чистая горилла, короче говоря. Он сказал, что ему нужно укромное местечко, чтобы повидаться с одной белой женщиной. — Тут китаец улыбнулся, продемонстрировав неполный ряд коричневых зубов. Потом он поднял рубашку и показал Лаи Цину большой тяжелый нож с широким лезвием, торчавший у него за поясом. — Если бы речь шла о китаянке, уж я-то знал бы, как поступить, — похвастался он, поглаживая блестящее лезвие.
— И что дальше? — напомнил Лаи Цин.
— А что дальше? Я показал ему неплохое местечко в руинах, а он сказал мне, что женщина придет в девять вечера и моя обязанность встретить ее, привести к нему и оставить их наедине. Именно так я и сделал. Ни больше, ни меньше.
Бармен протянул не особенно чистую ладонь, чтобы взять у Лаи Цина десятидолларовую купюру, но тот сказал:
— Сначала покажешь место.
Глаза китайца за стойкой зловеще блеснули, но он послушно повернулся, подхватил фонарь и, бормоча под нос ругательства, прошел через черный ход и устремился по разрушенным коридорам куда-то в глубины дома, увлекая за Собой Лаи Цина. Когда они достигли цели, фонарь уже был ни к чему — на небе светила полная луна, и при ее свете Лаи Цин осмотрел помещение. Комната оказалась пуста. Проводник Лаи Цина молча сунул заработанную банкноту в карман и мгновенно исчез тем же путем, каким он вел своего гостя.
В центре комнатушки валялся сломанный перевернутый стул. Лаи Цин подошел к нему и поставил на ножки. Под Стулом лежал белокурый парик, и Лаи Цин поднял его, а рядом на полу он увидел то, что китайцы обыкновенно называют «дьявольской маской» — неизменный атрибут ритуальных процессий и фестивалей. Однако эта маска была специально подкрашена, что придавало ей еще более устрашающий вид — в свете луны можно было различить как бы незажившие шрамы, искривленный щелеобразный рот и пустые глазницы. Судя по тому, что краска еще вполне не подсохла, маска была разрисована сравнительно недавно. В полумраке человек, обуянный страхом, вполне мог принять эту подделку за человеческое лицо, правда, ужасающее на вид.
Возвращаясь домой, Лаи Цин тщательно обдумывал все, что он увидел и услышал от Фрэнси и Энни. Человек, подобно Сэмми, одержимый идеей убийства, будет стараться находиться неподалеку от своей жертвы. Он станет следить за ней, выжидая удобного случая. Но в китайском квартале не так-то трудно обнаружить белого человека, даже если он скрывается. Продолжая двигаться по лабиринту полуразрушенных улочек и аллей, Лаи Цин вышел на куда более широкую и богатую улицу по сравнению с теми, где он только что бродил. Здесь находился дом достопочтенного старейшины. Он приблизился к двери и постучал. Ответа не последовало, тогда он набрал пригоршню мелких камешков и принялся их швырять в окно, расположенное на втором этаже. Окно почти сразу же отворилось, и недовольный голос осведомился:
— Кто ты, о человек, тревожащий покой отмеченного богами?
Лаи Цин отступил на шаг и увидел рассерженного старика. Его лысая голова отражала лунный свет, а висячие усы, переходящие в узкую бородку, тряслись от негодования. Лаи Цин с поклоном произнес:
— Достопочтенный дедушка, это Ки Лаи Цин. Я должен поговорить с вами.
Старик что-то сердито забормотал, затем его лысина и борода скрылись, а через несколько минут дверь перед Лаи Цином отворилась.
Запахиваясь в стеганое шелковое кимоно, старик посмотрел на Лаи Цина с иронией:
— Ну что, прогорело твое дело, Лаи Цин? Ты специально разбудил меня в столь неурочный час, чтобы сообщить эта новость?
Лаи Цин отрицательно покачал головой:
— Нет, достопочтенный дедушка. Мой бизнес процветает. Дело, по поводу которого я позволил себе обеспокоить отмеченного богами, куда более щепетильное…
Старик выслушал подробный рассказ Лаи Цина, а затем строго заметил:
— Я тебе говорил, не связывайся с белыми. Особенно с белыми женщинами. Разве история, которую ты мне поведал, — не лишнее доказательство этому? Отправь свою белую наложницу к ее единоверцам и найди себе приличную китаянку. У меня есть племянница, и я мог бы похлопотать за тебя. Хотя она несколько старше, чем ты, ее родители готовы проявить щедрость к достойному человеку и дать за ней хорошее приданое. Это не повредило бы твоему начинанию.
Лаи Цин, в свою очередь, почтительно выслушал наставления старика и вежливо ответил:
— Вы не понимаете, достопочтенный дедушка. Девушка — не моя наложница. Она еще юная — совсем дитя. Но, несмотря на свои многочисленные беды, она помогла мне в трудную минуту. Она принесла мне удачу, и мой долг — помочь ей.
— Китаец не обязан помогать белой женщине, — сердито бросил старейшина, и Лаи Цин понял, что убедить его сделать так, как он, Лаи Цин, хочет, будет не очень просто.
Он кивнул в знак согласия.
— Да, то, что вы говорите, достопочтенный дедушка, — истинная правда. Но разве не менее истинно и то, что мы обязаны воздавать добром тем, кто явился вестником благоволения к нам богов? К тому же я прошу о немногом — всего лишь помочь мне установить место, где скрывается белый убийца.
Говоря со старцем терпеливо и почтительно, не забывая и об изысканной вежливости, Лаи Цин, тем не менее, потратил битых полчаса, чтобы упросить его о помощи, и тот, скрепя сердце, наконец, согласился.
— Ты хороший человек, Лаи Цин, — заявил он ворчливо в конце разговора. — Уже многие говорят о твоей греховной связи с этой белой женщиной. Но то, как ты сам объясняешь свои отношения с ней, меняет дело. Я сделаю то, о чем ты меня просишь. Приходи завтра ко мне в семь часов вечера, и ты получишь ответ на свой вопрос.
Старейшина знал, в китайском квартале всех и вся, и у него везде были свои люди, поэтому Лаи Цин был уверен, что раз старик обещал — ответ будет. С радостью в сердце он заторопился домой. Уже светало, но хотя Лаи Цин не спал всю ночь, он был полон энергии и по ступеням он взбегал с юношеской легкостью. Дома его с нетерпением поджидала Энни.
— Она все еще лежит без движения и смотрит в потолок, — озабоченно сообщила она. — И ее по-прежнему трясет, хотя я и укрыла ее всеми теплыми одеялами, которые нашлись в доме.
Лаи Цин отправился взглянуть на Фрэнси. Он окликнул ее по имени и взял за руку, но она не ответила, и Лаи Цин забеспокоился — по всей видимости, Фрэнси находилась в г